Ирина. Что вы…
Кирилл Владимирович. Вы почти согласились. Да? Если я соблюду хотя бы некоторые словесные приличия… Хорошо. Я их соблюдаю. Я не приглашаю вас со мной спать. Назовем это иначе. Я приглашаю вас на ужин вместе с завтраком. Идет? (Ласково-ласково, почти прекрасно) Дрянь!
Она дает ему пощечину
(Не изменяя тона) А все-таки прелестно чувствовать себя просто женщиной…
Входит Аня.
Кирилл Владимирович. До свиданья, Ирина Максимовна, до свиданья, молодые люди… Рожки да ножки… (Уходит)
Аня подходит к телефону набирает номер. Звонок в квартире Нечаева. Одновременно со звонком Ани входят Нечаев и Трофимов. Нечаев хотел подойти к телефону, но раздумал.
Нечаев (Трофимову). Садись.
Трофимов. Сними трубку.
Нечаев. Не надо. Устал. Я сейчас спущусь…
Трофимов. Стоит ли, старик?
Нечаев. Стоит. А ты посиди здесь и, если будут звонить, не подходи к телефону.
Трофимов усмехается. Нечаев уходит. В квартире Надежды Леонидовны. Аня вешает трубку, надевает плащ.
Аня (Ирине). Дай мне две копейки.
Ирина. У меня нет.
Аня МОЛЧА выходит из квартиры.
Надежда Леонидовна (входя). Чай готов!.. А где же?..
Ирина. А он сумасшедший. И вообще мне кажется, что я здесь одна — нормальная. Дом разрушен! Обед не готов…
Надежда Леонидовна. Обед готов.
Ирина. Аня, которая не отходит от телефона, как я ее ни прошу! Этот маньяк, который… И наконец, вы, тетя (расхаживая по коридору), вы — старая женщина, но вы ходите на девичьих каблуках. Как же, это красиво! Вы плохо видите, но вы не носите очков! Как же, это вас старит! Вы моя бабушка, но я вас называю тетей. Нет, это повальное безумие!
Надежда Леонидовна. Ирина… Ирина…
Ирина. Вы подготавливаете какого-то психа показываться в театр, и все думают, что вы возитесь с ним по своей доброте… А вы возитесь с ним, потому что верите, что когда вас увидят на сцене, все будут настолько потрясены, что пригласят вас снова играть. Но никто не будет потрясен! Потому что вы уже старая. Понимаете? И мало того что вы показались с этим кретином буквально во все театры. Нет, вы едете на киностудию, где вас даже не принимают! И ставите этим меня в дурацкое положение! Теперь вы вообразили, что написали какую-то книгу. Нет, вы сумасшедшая! И все вокруг сумасшедшие!
Надежда Леонидовна (глухо). Я отвечу тебе. Сейчас. (После паузы) Я видела Сару Бернар, когда ей было пятьдесят лет. Она играла Жанну д’Арк, которой было восемнадцать. Пьеса начиналась с допроса Жанны, и первая фраза была: «Сколько тебе лет, Жанна?» И Бернар должна была ответить: «Мне восемнадцать!» И весь Париж съехался на позор пятидесятилетней Бернар. И раскрылся занавес, и она вышла, и судья спросил: «Сколько тебе лет, Жанна?» И она обвела глазами затаившийся партер, готовую взорваться галерку, будто прося у них прощения.
А потом выкрикнула, гортанно и с вызовом: «Мне восемнадцать лет!» И они заревели от восторга. Они поняли: актрисе всегда восемнадцать лет. Да, я хочу играть! Я хочу. Я хочу! И буду всегда хотеть! И никогда не признаюсь, что я старуха, и буду ходить на каблуках! И не буду носить очков! Потому что я — актриса, даже если я твоя прабабушка!
Ирина стоит спиной, и плечи ее чуть вздрагивают. Так что может показаться, что она плачет. Но если она и плачет, то совершенно беззвучно.
Что ты, Иринушка?! Ирина (после паузы, обернулась, спокойно). Вы даже здесь не смогли удержаться от мелодрамы, тетя!
Ирина уходит, потом уходит Надежда Леонидовна. Коридор пуст.
В квартире Нечаева. Возвращается Нечаев. Он ставит на стол бутылку и стаканы. Разливает.
Трофимов. Ну, за тебя! Эх, Федюха, все пройдет. Вся эта бодяга, все забудется. И останется только то, что учились мы с тобой когда-то вместе и когда-то дружили… Будь здоров! (Пьет) С тобой что-то сейчас происходит? Нечаев. Зачем это тебе?
Трофимов. Всегда интересно, что происходит со сверстником. Особенно в личной жизни. А где Инга? Нечаев. Давай о деле.
Трофимов. Как хочешь. Ну давай о деле. Что ж, худсовет, старик, в большинстве пощипал тебя крепенько.
Нечаев. Не совсем точно. Худсовет в большинстве молчал… Крепенько щипал меня ты.
Трофимов. Давай условимся. Меня нету. Я — это не я. Я — это учреждение, которое я представляю и которое пока руководит по крайней мере вашей киностудией. Вот так! Значит, вопрос: что же делать дальше? (Засмеялся.) Газет ты, конечно, не читаешь. Что газет?! Вы, когда картину снимаете, алфавит забываете. Короче, твой джаз и все эти кретинические вздохи — как это называется?
Нечаев. Это называется пародией.
Трофимов. Я знаю, что это пародия. Кирилл Владимирович знает. И ты знаешь. А кто-то может и не знать. Короче, был джаз, нет джаза. Затем эпизод «Ночью». (Пьет) Когда твои герои, говоря деликатно, сходятся… И сам факт, что твои герои быстро сходятся…
Движение Нечаева.
Да нет, я все понимаю, что этот эпизод нужен и что этот эпизод хороший и тэ дэ и тэ пэ. Но эпизод может быть воспринят как воспевание… Я нарочно сейчас все утрирую и разговариваю с тобой, как идиот…
Нечаев. А может быть, ты как-нибудь иначе будешь со мной разговаривать?
Трофимов. Не надо демагогии, старик, а то я уйду. Короче, этот эпизод ты вырезаешь.
Нечаев. Это ты вырезаешь…
Трофимов (ласково). Нет. Это ты. Я тебе советую, а ты уже вырезаешь… Но это все частности. Эх, если бы дело было только в ножницах… Хороший коньячок! Армяне умеют это дело. Знаешь этот анекдот? «Кто такой Дарвин, знаете? Грузвин — знаю. Арменвин — тоже знаю, а Дарвин…» (Смеется) Эх, Федюха, коза-дереза, упрямые глаза… Модно, чтобы молодые ошибались, и были малоидейными, и не уважали отцов.
Нечаев. Дорогой, мне скоро тридцать. Это, деликатно говоря, не совсем молодость. И отцов у меня в картине нет…
Трофимов. Найдутся. «В Греции все есть». Потому что в картине у тебя все уязвимо. Начиная с темы. Про что твоя картина? Про любовь… Я опять буду сейчас говорить с тобой, как идиот. Ты не обращай внимания. Про какую любовь? Не про ту. Почему не про ту? А потому, что про любовь. Личная тема не в моде. Ты посмотри, как радиоприемник на тебя уставился. Укоризненно смотрит. Вон, зеленый глаз выставил, как кот. У, кот-котофеич! Совестно ему за тебя! В мире столько событий. Масштабных. Строительство ГЭС, открытие какого-нибудь сигма-альфа-гиперона. Огромен мир! А ты жизненный фон сузил — любовью занялся. Узкая у тебя тематика, Федя! Как полоска света, падающего из-за двери!
Нечаев. Это ты уже «там» выступаешь?
Трофимов. Да, уже «там».
Нечаев. Я тебе «там» отвечу. Любовь… (Остановился) Ладно! Тебе ведь абсолютно наплевать на любовь… как и на масштаб, впрочем…
Трофимов. «Оправдаться — это можно, да не спросят — вот беда!» Идет студеное время. И пройдет только верняк. (Вскочил. Вдруг выкрикнул дискантом) Лупит дождик — хорошо; бьют по морде — хорошо, все на свете хорошо! Вот что пройдет! Ты понял?
Нечаев. Ты выпил.
Трофимов. Мне нравится твой фильм, Федя. В нем что-то есть. Я люблю твой фильм, как любят уродца, как любят дефективного ребенка только за то, что он твой сын. Я разрешил твой сценарий, и я его люблю! И, любя, говорю: сейчас не время. (Вскочил) Иди к черту! Короче… Ты не будешь подставлять под удар себя и меня… Даю тебе мысль, а ты держи ее за хобот; ты пишешь бумагу: «В связи с тем что заболела актриса тра-та-та… Да и жизнь властно ворвалась в мои творческие планы, тра-та-та-та… прошу разрешить мне внести поправки в сценарий, для чего прошу съемки картины приостановить временно…». Подпись, и все. (Засмеялся. Нечаев тоже) Ну, что ты смеешься?
Нечаев. Как я все-таки тебя знаю… А тебе очень трудно… Ты хочешь быть сразу начальником, карьеристом и человеком… Это… не выходит. Потому что по натуре ты — ни то ни другое ни третье. (Усмехнулся.) Прости!
Трофимов. Ничего.
Нечаев. А про личную историю я сейчас тебе расскажу. Как обещал. Потому что тогда нам будет легче с тобой договориться. Значит, так. Есть человек… вернее, не человек, а режиссер. Это — на пути к человеку. И сей режиссер мучается. (Насмешливо.) Постоянная проблема: так он творит или не так. И хочется ему с кем-то поделиться. Пей, проехали! И в перерывах приходит жена. Скучная, издерганная. Ну, в общем, жена. И в результате он поделился своими творческими исканиями…
Трофимов. С красивой девушкой.
Нечаев. Ты догадлив! И кончилось бы все это… Ты опять догадлив… тем, чем должно кончаться… Но когда она протянула свои руки и говорила: «До свиданья! До свиданья!» — за это нужно было на колени встать, а он не мог. Потому что в этот момент он вспомнил, что всего десять лет назад его жена была точно такой же потрясающей девушкой. И он так же смертельно любил ее руки, ее колени… Ну почему все это ушло?!
Трофимов. А дальше… с девушкой?
Нечаев (Помолчал.) Да… Зачем я тебе это рассказывал? Да. И в результате всего происшедшего наш режиссер стал мучиться втройне. Он уже не только не знал, как снимать, ему вдруг показалось, что он не знает, что снимать. И он стоял над раскрытым чемоданом и думал: «А кому нужна вся эта история о любви? Любовь, даже самая несчастная, — это все равно праздник… Это так — история для восемнадцатилетних! А вот есть другая история, она наступает потом, когда начинается семья. И один интеллигентный человек превращает жизнь другого, тоже интеллигентного и когда-то любимого, чудного человека… в нечто обыденное и сварливое. Он убийца! Ты понимаешь это? И может быть, об этом надо снимать. О конце «праздника». (Вновь насмешливо.) И опять он начал мучиться. И наступила полная неуверенность. И все это было правильно. Потому что это вызревание какой-то истины. А это — неуверенность и муки. «Семя, чтобы прорасти, должно истлеть!» Но все это понятно… Речь о другом. О том, как в разгар всех этих поисков, мучений приходишь ты — и все прекращается. Оказывается, все эти поиски от лукавого! с жиру! А все гораздо проще: к черту творчество! Нужно думать о том, чтобы выжить! Чтобы чудом доснять до конца! и только! и больше ни о чем!
Трофимов. Я…
Нечаев. Стоп! Спасибо тебе. Мучения прекратились. Ты поверь! Есть трезвость, и есть ясность. История о любви, о двух руках, тянущихся над миром друг к другу, прекрасна. И я ее досниму до конца, ты уж мне поверь!
Трофимов. Как ты себя заводишь. Но ты мне тоже поверь. Как сказал старый Тарас: «Я тебя породил, я тебя и… (засмеялся ) убью!» Так он сказал. И еще запомни, ты — режиссер, другой профессии у тебя нет. И если ты начнешь со мной бороться…
Нечаев. Слушай.
Трофимов. Ты видел, как струхнула Кирьянова? А ты ведь на нее надеялся, старик? И вообще, вспомни время, когда художнику говорили: «Делай!» И он отвечал: «Будет сделано!» В этом было свое рациональное зерно.
Нечаев. Интересно. Ты сидишь в моем кресле. В моем доме. Пьешь мое вино. И при этом меня же пугаешь. И ты абсолютно уверен, что я испугаюсь. У тебя даже мысли нет, что я могу не испугаться.
Трофимов (насмешливо). Конечно, муки, которые я смогу тебе доставить, — ничто по сравнению с творческими муками, которые ты испытываешь во время работы.
Я все это понял, я все это знаю. Но я все же надеюсь на тебя. Понимаешь, старичок, есть милое русское выражение: «Болтаться, как дерьмо в проруби». Сейчас ты завелся, и тебя бросило к одному краю проруби. А ты остановись, подумай… и не спеша… передвигайся к другому краю. Короче, мое дело на тебя надеяться, и я надеюсь.
Звонок в коридоре. Движение Нечаева. Пауза. Новый звонок
Не бойся! Если это твоя красивая девушка, я умотаю. Ах ты, кот! Старик, ты кот! А еще говорил: «Пожалел». Ну да что там, все мы грешники! Только советую: делай что хочешь, а с Ингой не расходись! Она хорошая. Это бывает не так часто.
Нечаев молча встает и выходит. Возвращается с Женой. Она тщательно причесана. В новом платье.
Здравствуйте, Инга!
Жена. Коля! Как хорошо, что вы зашли… Ой, накурили! Накурили-то как!
Нечаев. Мы вообще не курили.
Жена. Да. Значит, мне показалось. (Кокетливо.) Ах, вы пили без меня! Не могли меня обождать… Сейчас мы поставим чай. (Уходит.)
Ее голос: «Когда мужчины остаются одни…»
(Возвращается.) Да, что же я хотела?.. Ах да, Коля, вы не обидитесь, если мы вас в другой раз позовем, а то мы вас не ждали…
Трофимов (засмеялся). Конечно, не обижусь, Инга. Ну, счастливо вам.
Жена уходит.
Значит, ты все помнишь? Так, мол, и так, прошу временно законсервировать фильм…
Нечаев. Я помню.
Трофимов. И помирись с ней.
Возвращается Жена.
Ухожу-ухожу. «Не бойтесь гостя сидящего, а бойтесь гостя стоящего». Адью. (Уходит) Нечаев — за ним. Слышен голос Трофимова: «И помни, что сказал старый Тарас…» Нечаев возвращается. Пауза.
Жена. Знаешь, я никуда не поехала. Я просто у мамы жила… А маме я сказала, что ты уехал и мне стало скучно дома. А потом пришел папа и спросил: «Ну, как поживает твой хозяин?» А потом пришел Боря Фейгельсон и спросил: «Ну, как вы обставили с хозяином новую квартиру?» И вдруг мне стало так ужасно тоскливо…
Нечаев. Ты знаешь…
Жена. Я знаю. С картиной неприятность. Ну и бог с ней! Может быть, это и к лучшему. Нам опять будет трудно, и все опять будет по-старому.
Звонок телефона. Нечаев чуть вздрогнул. Жена это заметила. Звонки телефона.
Кто же это может быть? (Жалко) А мы не будем подходить.
Звонки.
А мы не подойдем. Пусть звонят, правда?
Звонки.
Нечаев. Видишь ли… Жена. Я не хочу ничего видеть! И ничего слышать! (Поднимает трубку и тотчас вешает)
Звонки прекращаются.
А у нас сменили лифтершу.
Пауза. Снова звонки. Он направляется к телефону.
(Хватает его за руку) Нет, я тебя прошу! (Поднимает трубку и бросает на рычаг)
Звонки прекращаются.
Понимаешь! Во всем мире я твоя жена, и когда тебе плохо, я к тебе пришла. Ты меня любишь? Ну хоть немножечко еще любишь?
Звонки.
Молчи! Потом скажешь. И чаще об этом только говори.
Звонки.
А то вы всегда почему-то стесняетесь говорить женщине, как вы ее любите. Только немножечко слов, и я все сделаю!
Звонки.
Ты не представляешь… Ты без меня не сможешь работать! И кроме того, у тебя плохое здоровье! А кто за тобой будет смотреть?
Звонки прекращаются.
Я говорю чепуху. Ты без меня, конечно, проживешь. А я вот не проживу. Пусть я унижаюсь. Да, я унижаюсь, но что тут такого? Я борюсь за свое счастье. Молчи! Я всю жизнь прожила с тобой. У меня, кроме тебя, никого не было! Ты мой единственный мужчина, и ты знаешь, как меня ничего не стоит обидеть! Слышишь? И ни о чем не думай! Если что… было… ты ни в чем не виноват! Ты просто слабохарактерный. А эти девчонки, они пользуются…
Нечаев. Прошу тебя…
Жена. Я говорю ужасные вещи. Прости меня! Я не понимаю, что я сейчас говорю. Ты меня любишь? Хоть немножечко? Ну, скажи, скажи, скажи!
Нечаев. Да.
Жена. Ну вот. Все хорошо. А теперь будем пить чай, как раньше. Там в холодильнике — торт. Принеси!
Нечаев уходит. Жена подходит к стулу, отвязывает от спинки красный шар и выпускает его в окно. звонок в дверь. секундная пауза. Потом жена торопливо открывает входную дверь. на пороге — Аня.
(Шепотом) Вы что?
Аня (также). Металлолом у вас есть?
Жена. Нету. (Она захлопывает дверь)
Возвращается Нечаев.
Нечаев. Звонили?
Жена. Да. Дети за металлоломом. Ну, давай пить чай. Затемнение.
Двойная декорация. Комната отдыха на киностудии и павильон № 2. В павильоне № 2 юпитеры потушены, в темноте — странные очертания декораций. В комнате отдыха — Фекин, выдает зарплату. Присутствуют Гитара, Блондинка и Старец с бородой.
Фекин (держит речь). Мы прощаемся с вами и, возможно, не скоро встретимся, ибо, по всей вероятности, нашу картину закрывают. Сегодня у нас с вами расчетный день по эпизоду «В парадном». Лозунг такой: «Получим дензнаки в порядке очереди и неторопливо». Выдачу зарплаты можно превратить в большое огорчение или в милое светлое ожидание. Начнем по алфавиту: на «А» — нету. Мм! На букву «Ж», кто у нас на букву «Ж», простите за выражение. Товарищ…
Гитара. Жгунди…
Фекин. Вот именно. А где же остальной джаз?
Гитара. Одному оркестранту вернули тигра — у него сегодня большой праздник. А товарищ Трубач пошел на тематический концерт. Они будут к часу.
Фекин. Я рад вам выдать зарплату, товарищ Жгунди! Вы вздыхали, как настоящий грек!
Звонок по телефону
(Снимает трубку.) Да-да… Режиссер не приходил еще… Да-Да! На девяносто пять процентов — прикроемся… Да-да… с пятнадцатого буду на «Сером волке». Да-да.