Этот был темноволос, покрепче и чуть побольше. Он бешено сражался с захватчиком, пока сани набирали высоту. Затем, почувствовав неладное, изогнулся всем телом и встретился взглядом с Фэндером. Результат был совершенно неожиданным: с его лица ушла краска, глаза закрылись и весь он совершенно обмяк.
Существо так и не приходило в сознание, когда Фэндер принес свою добычу в пещеру, – только стук сердца да вздымающаяся грудь указывали на признаки жизни в этом теле. Заботливо пристроив его на мягкой постели, он вышел из пещеры и стал ждать, пока гость придет в себя. Наконец тот зашевелился, сел, огляделся растерянно. Черные глаза увидели Фэндера, на которого упал солнечный свет. Глаза широко раскрылись, и похищенный издал звук режущей пилы, одновременно бросившись на твердую заднюю стену, словно пытаясь проделать в ней ход. Существо производило столько шума, причем чем дальше, тем больше, что Фэндер почел за благо выскользнуть из пещеры и сидел на холодном ветру, пока звуки не стихли.
Спустя два часа он предпринял осторожную попытку предложить пищу, но реакция была столь незамедлительной, истерической и душераздирающей, что Фэндер немедленно оставил блюдо и спрятался. Еда оставалась нетронутой еще два дня. На третий от блюда отведали. Фэндер попробовал проникнуть внутрь.
Хотя марсианин старательно соблюдал дистанцию, мальчик съежился от страха в комок, бормоча:
– Чудовище! Чудовище!
Глаза его раскраснелись, под ними появились темные круги.
– Чудовище? – подумал Фэндер, который не смог бы повторить инопланетное слово и ломал голову, что бы оно значило. Он использовал сигнальные усики в героической попытке убедить аборигена в своих добрых намерениях. Попытка сорвалась. Собеседник смотрел на него со смесью страха и отвращения, демонстрируя полное непонимание. Фэндер скользнул щупальцем по полу, в надежде наладить телепатический контакт. Собеседник отскочил о него, как от гада ползучего.
– Спокойствие, – напомнил себе Фэндер. – Невозможное требует времени.
Периодически он появлялся с пищей и водой. Спал урывками на жесткой сырой траве под нависшими небесами, в то время как узник, который был его гостем, наслаждался уютом постели, теплом пещеры и защитой силового экрана.
Настало время, когда Фэндер проявил непоэтическую проницательность, использовав желудок своего гостя для определения, не настал ли момент для контакта. Когда на восьмой день он заметил, что пища принимается регулярно, он взял блюдо из собственного рациона, ненавязчиво выставил у входа пещеры и пришел к выводу, что аппетит соседа от этого ничуть не ухудшился. В эту ночь он вновь спал у себя в пещере, прижавшись к силовому защитному экрану и как можно дальше отодвинувшись от мальчика. На этот раз обошлось без истерик. Мальчик проснулся поздно, увидел его, какое-то время внимательно смотрел на бездвижного Фэндера и заснул снова еще на пару часов.
Очередная попытка наладить общение не принесла успехов, собеседник отказывался притронуться к протянутым щупальцам. Но прогресс был налицо. Контакт отвергался, зато всякий раз все с меньшим отвращением.
Медленно, очень медленно, внешний вид марсианина становился для гостя привычным, почти приемлемым.
Сладость успеха Фэндер вкусил в середине следующего дня. На мальчика нападали приступы эмоционального недомогания, поразившего Фэндера. Все это время он лежал на животе, содрогаясь всем телом и издавая грудные звуки, в то время как из глаз его обильно вытекала жидкость. В таких случаях марсианин ощущал странную беспомощность. Однажды, во время одного из приступов, он попробовал, воспользовавшись тем, что внимание страдальца отвлечено, проскользнуть достаточно близко, чтобы выхватить коробку из-под постели.
Из коробки он извлек свою крошечную электроарфу, подсоединил провода, включил ее и бережно и нежно тронул струны. Постепенно он стал наигрывать, напевая про себя, поскольку не имел голоса и за него могла говорить только арфа.
Мальчик перестал вздрагивать и сел, завороженно наблюдая за ловкими передвижениями щупалец и внимая музыке, которую они извлекали. И когда Фэндер решил, что внимание слушателя захвачено, он легким успокаивающим перебором оборвал мелодию и ненавязчиво предложил арфу мальчику. Тот проявил одновременно интерес и нежелание. Стараясь не придвигаться ни на дюйм ближе, Фэндер протянул ему арфу, стараясь насколько можно дальше вытянуть щупальца. Мальчику оставалось четыре шага, чтобы взять ее. Он сделал их.
Это было начало! Они играли вместе изо дня в день, а иногда немного и ночью, пока дистанция между ними незаметно не сократилась. Наконец они сидели уже бок о бок, и мальчик, хотя еще не научился смеяться, но, по крайней мере, больше не проявлял тревоги и беспокойства. Теперь он умел извлекать простую мелодию из инструмента и даже заметно гордился этим.
Однажды вечером, когда сгустились сумерки и те, кто выл на Луну, возобновили свою нелегкую службу, Фэндер в сотый раз предложил контакт. Жест этот был всегда недвусмысленным, даже если его мотивы были неясны, но все же ему неукоснительно давался резкий отпор. Но на этот раз пять пальцев мальчика сжали щупальца в робком желании поблагодарить.
С пылкой молитвой, чтобы нервные окончания землянина оказались во всем подобны марсианским, Фэндер излил свои мысли – как можно быстрее, чтобы рукопожатие не прервалось слишком скоро.
– Не бойся меня. Я ничего не могу поделать с моей наружностью, как и ты со своей. Я твой друг, твой отец, твоя мать. Ты нужен мне, так же как я – тебе.
Мальчик отстранился и стал издавать тихие, приглушенные рыдающие звуки. Фэндер положил щупальце на его плечо и легонько похлопал, словно перед ним был коренной марсианин. По какой-то необъяснимой причине это только усугубило ситуацию. Уже не зная, что и делать, и, скорее, повинуясь инстинкту, он обвил мальчика длинной клейкой конечностью и держал так, пока звуки не стихли и не сменились сном. И тогда он понял, что похищенный им ребенок более юн, чем показалось ему на первый взгляд. Он баюкал его всю ночь напролет.
Многое предстояло сделать, чтобы наладить общение. Мальчику надо было научиться связно излагать мысли.
– Как тебя зовут?
Картинка быстро бегущих тонких ног.
Он возвратил ее в форме вопроса:
– Спиди? Быстроногий?
Подтверждение.
– А какое имя ты дал мне?
Коллаж из каких-то щупалец, рогов и хвостов.
– Чудовище?
Картинка стала неразборчивой. Чувствовалось некоторое замешательство.
– Пусть будет Чудовище, – согласился Фэндер, ничуть не обижаясь. Он продолжил: – А где твои родители?
Еще большее замешательство.
– У тебя должны быть родители. У каждого есть отец и мать, разве не так? Ты не помнишь своих?
Сделанная наспех, запутанная стенограмма видений. Смутные тени. Взрослые, оставляющие детей. Взрослые, избегающие детей, как будто они их боятся.
– Что ты помнишь?
– Большой человек идет со мной. Отводит меня. Потом уходит.
– Что с ним Лучилось?
– Ушел. Сказал, что он болен. Что может заразить меня.
– Давно?
Замешательство.
Фэндер попробовал подъехать с другой стороны.
– А что с другими детьми – у них тоже не было родителей?
– У всех то же самое.
– Но ведь ты теперь не один, не так ли, Спиди?
После некоторого колебания, неуверенное:
– Да.
Фэндер двинулся в наступление:
– А ты бы хотел остаться со мной? Или с теми другими детьми? – Он выждал момент и потом добавил: – Или и то и другое?
– И то и другое, – сказал Спиди уже без колебаний. Его пальчики наигрывали на арфе.
– А ты не поможешь мне увидеться с ними завтра и привести их сюда?
– Да.
– А если они испугаются меня, ты скажешь им, чтобы не боялись?
– Конечно! – Спиди облизнул губы и выпятил грудь колесом.
– Тогда, может быть, прогуляемся сегодня вместе? Ты слишком долго сидел в этой пещере. Не мешает немного размяться. Пойдешь со мной?
– Да.
Бок о бок они вышли: один быстро семенил, другой скользил и полз.
Настроение ребенка заметно поднялось после этой прогулки на свежем воздухе, словно один вид неба, ощущение ветра и запах трав убедил его окончательно, что он и вправду не пленник. Его постоянно настороженное лицо оживилось, он издавал восклицания, которых Фэндер не мог понять, раз даже рассмеялся ни с того ни с сего.
Пару раз он схватывал телепатический усик, чтобы поведать Фэндеру что-то, и делал это так естественно, словно общался таким способом всю свою жизнь.
На следующее утро они вытащили из пещеры сани. Фэндер занял переднее сиденье, склонившись над приборами управления; Спиди Быстроногий присел на корточки, вцепившись руками в упряжь на поясе рулевого. Невысоко паря над землей, они направились к той ложбине, откуда Фэндер похитил Спиди. Множество маленьких зверьков с белыми хвостиками спешно прятались в норки, когда они проплывали над ними.
– Там, – тронув его плечо, сказал Спиди. – Ам-ам. Хорошая пища. Очень вкусно.
Фандер почувствовал, что его мутит. Мясоеды! И тут же странная смесь стыда и смущения обрушилась на него, когда он понял, что Спиди понял его реакцию. Однако в их взаимоотношениях был сделан еще один, новый, шаг: Спиди хотел заслужить его уважение.
Через пятнадцать минут им улыбнулась удача. В полумиле к югу Спиди издал пронзительный вопль и указал вниз. Маленькая фигурка с золотыми волосами стояла на небольшом холме и завороженно следила за необычным небесным явлением. Вторая крошечная фигурка с рыжими и такими же длинными волосами застыла на полпути к вершине холма. Обе пришли в чувство и пустились наутек, лишь только аэросани развернулись, чтобы нырнуть за ними.
Не обращая внимания на вопли восторга за спиной и бешеные толчки в пояс, Фэндер обрушился вниз, как коршун, хватая сначала одного беглеца, потом другого. С парочкой, зажатой под мышками, не просто было управлять санями и быстро набрать высоту. Если бы его жертвы сопротивлялись, ему бы пришлось на время забыть о рычагах управления. Но они не сопротивлялись. Они только вскрикнули, когда он овладел ими, и тут же обмякли, закрыв глаза.
Сани скользили, набирая высоту, еще милю, достигнув пятисот футов. Внимание Фэндера было поделено между добычей, рычагами управления и горизонтом, когда внезапные громовые раскаты прозвучали совсем рядом. Сани содрогнулись, и сквозь дыру в корпусе засвистел ветер.
– Старый Грейпейт! – завопил Спиди, хватаясь за что попало, но стараясь держаться подальше от края. – Он в нас стреляет!
Эти слова ничего не значили для марсианина, он не мог освободить занятую делом конечность, чтобы установить с собеседником телепатический контакт. Решительно выровняв сани, он вывел их на полную мощь. Каким бы ни было повреждение, оно не повлияло на летательные способности; сани устремились вперед на такой скорости, что рыжие и золотые волосы похищенных развевались на ветру. Заход на посадку перед пещерой был несколько неудачен. Аэросани шлепнулись и протащились еще сорок ярдов по траве.
Сначала дело. Отнеся потерявшую сознание парочку в пещеру, он расположил их со всеми удобствами на постели, затем вышел и осмотрел сани. Он обнаружил с десяток глубоких отметин в металлическом основании и две отчетливые царапины вдоль боковины корпуса. Он проконтактировал со Спиди.
– Что ты пытался сказать мне?
– Старик Грейпейт стрелял по нам.
Картинка вспыхнула перед ним живо и с эффектом электрического разряда. Образ высокого седовласого человека с суровым лицом и оружием, напоминающим длинную трубу, упертую в плечо и изрыгающую огонь. Седовласый старик. Грейпейт Седая Маковка. Взрослый!
Он крепко схватил пальцы Спиди.
– И кем этот старик тебе приходится?
– Да, в общем-то, никем. Живет рядом с нами в убежищах.
Изображение высокой пыльной каменной норы, местами обрушенной, со ржавыми бороздами от старой электропроводки на потолке. Старик жил отшельником в одном конце, дети в другом. Старик был сердитый, неразговорчивый, всегда сохранял дистанцию, никогда не приближался к детям, редко с ними заговаривал, но быстро спешил на помощь в случае опасности. У него были ружья. Как-то раз он перестрелял целую стаю диких собак, загрызших двоих детей.
– Нас оставили возле убежищ, потому что там живет старый Грейпейт со своими ружьями, – пояснил Спиди.
– Почему же он не общается с вами? Он не любит детей?
– Не знаю. – На мгновение мальчик задумался. – Однажды он сказал нам, что старики могут очень тяжело заболеть и заразить молодых – а тогда всем полный капут. Может, он просто боялся, чтобы мы не умерли. – Уверенности в словах Спиди не было.
Значит, здесь свирепствовала какая-то роковая, гибельная болезнь, которой особенно были подвержены взрослые. Без колебаний они оставляли своих детей при первых признаках заболевания, надеясь, что, по крайней мере, те смогут выжить. Жертва за жертвой сохраняла расу живой. Горе за горем, когда взрослые выбирали смерть в одиночку, предпочитая ее смерти среди близких.
И все же сам Грейпейт представлялся в голове ребенка, как очень старый человек. Или это была гипербола детского восприятия?
– Я должен встретиться с Грейпейтом.
– Он будет стрелять, – с уверенностью сказал Спиди. – Потому что ты похитил меня. И еще он видел, как ты забирал эту сладкую парочку. Он будет ждать тебя и застрелит при первой возможности.
– Мы должны найти способ, как этого избежать.
– Как?
– Когда сладкая парочка тоже подружится со мной, как ты когда-то стал моим другом, я отвезу вас троих обратно к убежищам. Там вы найдете Грейпейта и расскажете ему, что я не такой страшный, как ему представляется.
– Ты не страшный, – помотал головой Спиди.
Картинка, которую Фэндер получил при этом, согрела ему душу. В ней было представлено неопределенное, расплывчатое и страшно искаженное тело с явно человеческим лицом.
Новые пленники оказались лицами женского пола. Фэндеру этого не нужно было объяснять – они были сложены более тонко, чем Спиди, и издавали теплый, сладкий аромат самок. Это предвещало сложности. Конечно, они были еще детьми и жили бок о бок в одном убежище, но он не мог допустить такого, пока они находились у него на попечении. Что-что, а некоторая чопорность была свойственна марсианину. Он тут же выкопал еще одну пещерку, меньше размером, – для них со Спиди.
Четыре дня он не попадался девочкам на глаза. Держась от них подальше, он передавал им еду через Спиди, который разговаривал с ними, успокаивал, словом, всячески готовил к тому, что им предстояло увидеть. На пятый день он дал возможность осмотреть себя на расстоянии. Несмотря на принятые меры безопасности, они сбились в кучку, плотно прижавшись одна к другой, но при этом не издавая никаких звуков тревоги. Он поиграл им немного на арфе, перестал, потом вернулся и поиграл снова.
Осмелевшая от постоянной самоуверенной похвальбы Спиди в отношении его, одна из девочек ухватилась за телепатический усик уже на следующий день.
То, что прошло при этом по нервным окончаниям, было не столько вразумительной картинкой, сколько болью, желанием, детской потребностью.
Фэндер бросился вон из пещеры, нашел кусок дерева и, используя сонного Спиди как натурщика, всю ночь придавал деревяшке форму чего-то крошечного, имеющего отдаленное сходство с человеческим существом. Он не был скульптурой, но обладал природным чувством прекрасного, и сидевший внутри него поэт пытался передать это чувство в изображении. Доведя работу до совершенства, он одел фигурку, как ему показалось, на земной манер, раскрасил ей лицо, изобразил то, что мыслящие существа называют улыбкой.
Он дал девочке куклу в момент пробуждения, рано утром. Девочка вцепилась в подарок жадно, глаза ее загорелись. Прижав куклу к еще не оформившейся груди, она стала что-то ей напевать, и Фэндер понял, что странная пустота внутри нее отступила.
Хотя Спиди не скрывал своего презрительного отношения к столь явно напрасной трате времени, Фэндер уже засел за вторую фигурку. Эта кукла вышла из-под его рук, а точнее, щупалец, гораздо быстрее. Навык, приобретенный им при работе над первой куклой, сделал его щупальца более сноровистыми и ловкими. Вторую куклу он подарил уже в полдень. С конфузливой благосклонностью она была принята новой хозяйкой, тут же обнявшей подарок так, словно он значил для нее больше, чем весь этот несчастный мир, который ее окружал. Сосредоточившись на подарке, она не заметила близости его присутствия и, когда он предложил телепатический усик для контакта, тут же взяла его, не задумываясь.
Он сказал просто:
– Я люблю тебя.
Ее ум был слишком инертен, чтобы дать мгновенный ответ, но большие глаза девочки потеплели.
Фэндер посадил сани примерно в миле восточнее от ложбины и смотрел, как трое детей уходят, взявшись за руки, по направлению к скрытым убежищам. Спиди явно верховодил троицей, торопил девочек и наставлял с шумной уверенностью человека, повидавшего в жизни многое.
Несмотря на это, девочки то и дело оглядывались назад, чтобы помахать рукой слизистому, пучеглазому созданию. И Фэндер старательно махал им в ответ, пользуясь при этом непременно усиком-антенной; ему даже не приходило на ум, что то же Самое можно делать любой конечностью.
Они исчезли из виду за косогором. Он остался в санях; его фасеточные глаза озирали окрестность или изучали хмурое небо, грозившее дождем. Земля была мрачной, мертвенно-серой до горизонта. Никуда нельзя было деться от этого унылого цвета, нигде не мелькнет хотя бы пятнышко белого, золотого, алого, напоминая пестрые поляны Марса. Здесь все было только серо-зеленым, и сверкающая голубизна его тела четко выделялась на этом фоне.
Уже давно в траве перед ним мелькала острая морда четвероногой твари, подкравшейся незаметно. Вот тварь подняла голову и тихо завыла. Звук был до жути настойчив, он, казалось, всколыхнул всю траву и скоро отозвался вдали. Вой привлек еще нескольких особей: две, десять, двадцать. Их зов возрастал вместе с числом. И чем больше тварей появлялось со всех сторон, тем громче становился их зов, скликая на поживу всю стаю. Псы подбадривали друг друга тявканьем и рычанием, медленно окружая его, надвигаясь, оттягивая губы и обнажая клыки. Затем внезапная и неразличимая команда – и все, кто полз и подкрадывался, мигом прыгнули на него, оскаливая слюнявые пасти. Красные глаза нападавших горели голодным бешенством; животными управляло нечто сродни безумию.