— Если ты не игрок, кто же ты? Игрушка?
Я не отвечаю. Нет у меня времени вступать с этим дерьмовым королем в диспут о силе и власти. Срок, отпущенный мне Велением, уже на исходе. Вот что действительно важно сейчас.
— Значит, волей случая ты оказался не в том теле, в каком хотел бы, и оно выкинуло тебя... гм... за пределы игровой доски?
— Ты снова прав, колдун. И я намерен вернуться на доску, чтобы закончить партию.
— Что ж, не стану мешать. А то, не ровен час, лишусь собственных болячек и ломоты в костях... Коль скоро ты занял место злополучного Мухоядца, то наверняка знаешь дорогу ко дворцу.
— Это так.
— Но Мухоядец хворал дурными хворями, был одышлив и хромоват. Ты потратишь много времени и сил, погоняя этого скакуна.
— У тебя есть что мне предложить?
— Найдется, сынок... не знаю твоего имени, да и не горю желанием узнать... у старого доброго Ульретеогтарха всегда есть гостинчик про запас.
Он сует два пальца в черную щель своего рта и внезапно издает негромкий, но отчетливо слышный в самых закоулках Охифурха свист.
— Подождем, — бормочет колдун, с кряхтением опускаясь на землю рядом с мертвецом. — Да... были времена. Ведь я этого покойничка еще младенцем помню. На руках не тетешкал, врать не стану, а приглядывал, успехами его восхищался. Он сызмальства надежды подавал, когда еще пирожки из песка лепил. Начнет, бывало, пирожок, а закончит целой крепостью, с башенками и рвами, аппарелями и апрошами, казармами, плацами... А потом подрос да, видно, не тот пирожок взялся лепить. Охо-хо...
Трудно представить, чтобы этот помойный урод был близок к блестящему придворному градостроителю. Если только не предположить, что уродом он был не всегда, и не всегда обитал среди выгребных ям.
Из-за ближайшей к нам горы нечистот появляется закутанная во все белое фигура. Среди нагромождений векового дерьма всех дерьмовых цветов и оттенков она кажется существом, спустившимся с небес, явившимся из другого мира. Чем-то инородным, вроде меня самого. Фигура движется очень медленно, короткими неверными шажками, словно бы обдумывая всякий раз, куда опустить ступню, дабы не осквернить ослепительной бе лизны одежды.
— Ты, пришелец из тьмы времен, игрушка богов... А это моя игрушка. Я дарю ее тебе. О таком теле ты мог бы мечтать.
Пожалуй, Ульретеогтарх прав. Перед нами стоит юноша, почти подросток, самого совершенного сложения, какое только можно вообразить для этих существ, именующих себя «людьми». Даже принцесса Аталнурмайя с ее девичьими прелестями в сравнении с ним показалась бы более мужественной. Светлые вьющиеся волосы, ниспадающие на плечи, кажутся золотыми. Гладкая кожа не знала ни оспы, ни тифа, ни какой другой болезни. Тонкий и прямой нос, нежные розовые губы, чистые голубые глаза... в которых нет ни тени сознания.
— Ты когда-нибудь видел такое прекрасное растение, пришелец? Я зову его Арноарупт — почему-то мне нравится так его называть. Много лет я холил его для себя, не позволяя никакой грязи пристать к этой персиковой коже. Сам не касался и другим заказал. А ведь были охотники... где они теперь? Охо-хо... И не слышал ни единого слова признательности. Он не умеет говорить. Или не хочет. Со всеми своими чарами и заклинаниями я никогда не злал, что творится в этом прелестном черепе. Быть может, он дурачил меня все эти годы. Когда ты заберешь Арноарупта себе, открой мне эту тайну.
Ну-ну, умник.
Дело вот в чем: Говенная Морда все обдумал, прикинул и, похоже, решил меня заиграть.
У него возникла иллюзия понимания моей природы, вот он и решил подсунуть мне самую благоустроенную ловушку из тех, что существует в природе. Тело телом, но он вполне обоснованно полагает, что главное место моего обитания — все же мозг. Он надеется, что я, польстившись на новую красивую одежку, надолго заплутаю в пустынном сознании смазливого идиота и забуду, зачем пришел в этот мир. А он тем временем пустит в ход какую-нибудь магию... обратит, там, в камень или, на манер принцессы Аталнурмайи, в дерево... и присоединит меня к своей коллекции диковин, чтобы на досуге спокойно решить, как использовать мои способности в личных целях. В том, что у него есть личные цели, я отчего-то нисколько не сомневаюсь.
«Королем он хочет стать, вот кем!» — бросает реплику из самого темного угла Мухоядец.
Ну-ну, король.
Измещение.
Лишенное души тело Мухоядца грязным мешком валится к моим ногам. Едва успеваю отпрыгнуть, чтобы не испачкать свой наряд. Ульретеогтарх следит за мной, как облезлый помойный кот следил бы за белой домашней крысой, которую хозяин отпустил погулять на чересчур длинном поводке.
— Спасибо, колдун.
Эти простые слова даются мне с громадным усилием. Мое новое тело от рождения не утруждало свой голосовой аппарат. Да и лицевые мышцы совсем не в ладах с арти куляцией.
Я испытываю удивительное, неизведанное прежде чувство. Я в этом теле — один. Нет никого, кто бы прятался по глухим закоулкам сознания и норовил наброситься из-за угла. Никого, кто бы ныл и сетовал на злую судьбинушку. Только я и моя память, которую я принес с собой в тюках и узлах. И теперь имею дразнящую возможность не спеша, со вкусом разместить в пустующих покоях огромного светлого дворца.
— Кажется, ты разочарован?
— Не то слово, пришелец, — Говенная Морда разочарованно кряхтит. — Я-то надеялся... — Он отпускает длинное и малопонятное ругательство. — Ладно, проеха ли. Так ты ответишь на мой вопрос?
— Какой? А, насчет мозгов этого парня? Поверь мне, они такие же чистые, как и его кожа. И не обессудь, я, кажется, забрал у тебя любимую игрушку.
— Это верно. Может быть, ты сумеешь как-нибудь воз наградить меня... когда все закончится?
— Может быть.
— Между прочим, тебе вовсе не обязательно тащиться пешком через весь город. Обычно я не выпускаю Арноарупта за пределы Охифурха. И не потому, что он не способен к самостоятельному передвижению. Даже если бы и был способен — над ним надругался бы первый же ночной дозор, а первый же дневной купец продал бы его в рабство...
— Но ведь ситуация изменилась, не так ли?
— И все же, сердце мне вещует, что ты дорожишь каждой минутой.
— Какой гостинец у тебя припасен на сей раз?
— Я могу доставить тебя во дворец прямо сейчас и прямо отсюда.
— Ты владеешь магией «междусферного пронизывания»?
— И весьма неплохо. Но есть одна загвоздка...
— Какая же?
— Я не знаю, в каком месте дворца мы окажемся.
— Мы?!
— Оказывается, ты не так сведущ, как желаешь выглядеть... «Междусферное пронизывание» имеет своей не самой приятной особенностью то, что маг, исполняющий заклинание, перемещается вместе с объектом, на который оно направлено. Если бы я мог с необходимой точностью представить себе конечную точку перемещения, то перенес бы тебя туда, куда ты пожелал бы. Но я, видишь ли, нечастый гость во дворце нашего короля...
Я молчу, откровенно разглядывая эту мерзкую образину. И он, кажется, понимает, что у меня на уме.
— Ты, верно, прикидываешь, не сократить ли число звеньев в цепи, пришелец? — хихикает Говенная Морда. — Мол, займу-ка я у старика Ульретеогтарха его дряхлое тело, вместе со всеми его наивными заклинаниями... а во дворце я уж побывал, и поэтому сразу попаду куда нужно. Ведь так? Хе-хе... Но тебе же не хочется расставаться с моим подарочком, с Арноаруптом? Где ты еще найдешь такую оправу для бриллианта своей души?
Он прав, этот страхоидол. Он кругом прав. Как только все закончится, как только рассеются оковы Веления — я смогу повернуться и уйти куда глаза глядят. Я уже мечтаю об этом. И мне хочется шагать по дорогам открывающегося мне мира вот этими самыми красивыми юношескими ногами...
Стало быть, ловушка захлопнулась?
— Приступай, колдун.
С черных губ Ульретеогтарха срывается довольный смешок. Похоже, он меня провел еще в чем-то, о чем я пока не догадываюсь.
Но отступать уже поздно.
Ульретеогтарх поднимает свой костыль и очерчивает в воздухе широкую окружность. Она тут же обращается в кипящий призрачным холодным пламенем портал. Кажется, что маг просто мычит под нос какую-то невнятицу, но на самом деле он с запредельной скоростью произносит слова неимоверно длинного заклинания. Потому что если бы он просто наговаривал его, как обычно и делается, то окончил бы формулу «междусферного прони зывания» к концу завтрашнего дня...
В середине портала пламя расступается диафрагмой, открывая черную бездну. Туда со свистом устремляется воздух, какие-то лохмотья и куски с ближайшей кучи отбросов. Прежде чем я успеваю спросить, что же мне полагается делать, Ульретеогтарх с нестарческой силой вталкивает меня в портал и прыгает следом.
Тьма кромешная. И жуткий холод.
Под ногами — пустота.
Очень напоминает Измещение. Но, надеюсь, это не Измещение.
Потому что мне жаль будет покинуть это тело...
Непроницаемая тьма сменяется обычной бытовой мглой, наполненной рассеянным светом из плохо зашторенных окон, из щелей между дверьми и полом, словом — отовсюду. Вместо холода — влажная духота чрезмерно и не по сезону протопленного помещения. Под задом обнаруживается толстенная перина, едва задернутая стеганым пуховым одеялом. Повсюду раскиданы подушки всех мыслимых размеров и форм.
— Где это мы? — спрашиваю я шепотом.
— Понятия не имею, — отзывается Ульретеогтарх. Он сидит в изголовье громадной кровати с балдахином, подобрав под себя ноги в грязных шароварах, и с любопытством озирается. По нему не скажешь, что он взволнован. — Но это королевский дворец, можешь мне поверить.
— Я должен тебя покинуть...
— Разумеется, сынок. Ступай и не беспокойся обо мне. Когда понадобится, я найду выход. — Его уродливая физиономия складывается в подобие улыбки. — А ты, как мне кажется, в моих услугах больше не нуждаешься...
Я слезаю с грандиозного лежбища и распахиваю дверь в полтора человечьих роста. Замок устроен так, что снаружи может быть открыт только ключом. Похоже, он и был заперт на ключ. Что же это за помещение?
Коридор пуст, и в этой части дворца я определенно уже бывал, хотя не сразу уж и припомню, в чьем обличье. Знакомый гобелен на стене — король наш Свирепец как умеет побуждает к покорности бунтовщиков Руйталирии... Допустим, здесь бывал Агнирсатьюкхерг Змееглавец, бывал Когбосхектар Без Прозвища, а Лиалкенкиг Плешивец тут дневал и ночевал. И память всей этой троицы ведет меня кратчайшей дорогой в знакомую уже галерею, до которой отсюда рукой подать.
Тело Лиалкенкига 'в галерее, против ожиданий, не валялось, и не сказать, чтобы я сильно по этому поводу огорчался. Никто на сей раз не помешает мне достичь двери синклита и трижды грянуть бронзовым молотком в бронзовый гонг. Видит Создатель, я голыми руками убью всякого, кто встанет на моем пути.
— Войди, смертный! — доносится из-за двери низкий перекатистый глас.
Смертный... тоже мне, нашли смертного!
Так, о чем же я хотел их спросить? Кажется, о магильоне.
Но ведь у меня его нет.
Незадачка.
Магильон остался на груди у Лиалкенкига, а где сейчас обретается труп боевого колдуна, можно только гадать. Возможно, в научной трупорезке у дворцовых лекарей. Или на леднике в хозяйственном контуре Узунтоймалсы, ждет бальзамирования и погребения с воинскими почестями. Или погружен на телегу, как падаль, и свезен на нищебродский погост. Все зависит от того, как отнеслись к его смерти жрецы-мудрецы и как распорядились с ним обойтись — как с героем, павшим на посту, или как с предателем, умыслившим заговор против короля.
Вот я уже и удручен его отсутствием в галерее...
Между тем я — в зале синклита, стою в окружении роскошных глубоких кресел, из которых на меня вниматель но и недобро взирают самые могущественные маги королевства, и чувствую себя голым и беззащитным. Это я-то, явившийся в этот нескладный мирок из бездны времен!..
— Назови себя, отрок.
— А... Арноарупт с Охифурха.
— Как ты смел, грязный ублюдок...
— Подождите, мастер Стиганбахебр!
Этот голос я узнаю среди тысячи. Еще бы: он диктовал мне Веление на Алтарном поле.
— Подождите, — повторяет Свиафсартон Страхостарец. — Не говорите ни слова, просто задайте труд своему зрению и проникните в истинную суть этого юного наглеца.
Колдуны привстают в своих креслах, темные, нахохленные, как стервятники на свежих могилах. Их взгляды пронизывают меня тысячью отравленных стрел.
— Так это и есть Элмизгирдуан Угольно-Черный? — нарушает затянувшееся молчание один из жрецов.
— Что же в нем черного? — недоверчиво усмехается другой. — Рядится в какие-то белые тряпки, смазлив, будто мужеложец...
— Я не чувствую в нем той древней силы, о какой сви детельствуют скрижали, — бурчит третий.
— Только поэтому вы так непочтительны к своему гостю? — иронизирует четвертый.
Это сборище облезлых стервятников глумится надо мной, полагая, что их совокупная магия сильнее меня. Или же у них есть какой-то секрет, который дает им право думать, будто они в любой момент способны обуздать мой внезапно высвобожденный гнев. Или же они совершенно уверены, что я не стану истреблять их одного за другим простым движением пальца, поскольку все еще нахожусь во власти Веления. А когда — и если! — Веление будет исполнено и потеряет для меня свое значение, мне станет не до этого живого паноптикума. Как ни кинь, все выходит, что они ощущают себя в полной безопасности, эти общипанные мудрецы. Может, так оно и есть. Но отчего-то мне вдруг припоминается скабрёзная шутка, услышанная в одном из прежних миров: как назвать мудреца, который ведет себя как дурак? Муд-ак...
Хорошо, а как тогда назвать меня? Я тоже имею все основания полагать себя обремененным мудростью тысячелетий, но сейчас, стоя посреди синклита и не ведая даже, с чего начать, сознаю себя полным дураком.
Поневоле начинаешь думать и складывать кусочки мозаики в узор.
Давно, кстати, пора было этим заняться. Но Веление гнало и гнало меня вперед, от тела к телу, не давая остановиться и пораскинуть мозгами. А редкие паузы, что выдавались в этой нелепой гонке, были заполнены принцессой Аталнурмайей Небесницей... а значит, мозги либо заняты были другим, либо не работали вовсе.
Паршивое положение.
— Утихомирьтесь, господа, — возглашает Свиафсартон, легко и без натуги перекрывая своим голосом все остальные. — Коль скоро Элмизгирдуан явился в синклит, следовательно, ему есть что сказать или есть о чем нас спросить. Рассвет близок. Не так ли, демон?
— Я не демон, — повторяю в очередной уже раз, просто чтобы не молчать.
— Он не демон! — фыркает кто-то из жрецов. — Даже не демон! Кого же ты поднял из мрака, Страхостарец? Клоуна?!
— Достаточно, мастер Биаплегдикон, — осаживает его Свиафсартон. — Мне известно ваше недоверие к мудрости предков. Давайте наберемся терпения и выслушаем нашего гостя.
— И, если повезет, проведем следующую ночь в своих постелях, — ворчит Биаплегдикон.
Голоса величавых старцев умолкают, и в зале синклита повисает вязкая, смоляная тишина. Становится слышно, как у кого-то из жрецов урчит в животе, а за окном кри чит утренняя птица, возвещая скорый восход светила.
Я должен, должен что-то говорить.
А это нелегко, когда в голове с бешеной скоростью тасуется куча разноцветных стекляшек, которые нужно успеть разложить в нужном порядке.
Собственно, какие открытия у меня за душой?
Король Итигальтугеанер Свирепец не умер, не сбежал, а был похищен из собственной спальни. Тоже мне, от крытие. .. не в воздухе же он растворился, в самом деле.
Никаких следов похитителя не было обнаружено. Должно быть, не очень-то и усердствовали — если дознанием руководили те же персоны, что и дали приказ на похище ние. А на то очень походит.
Окна и двери спальни были заперты изнутри. Где-то, в каком-то из миров, я уже сталкивался с «тайной запертой комнаты». Очень там любили придумывать такие мозголомки и даже с выгодой продавали, записав их на бумаге и расцветив изящной словесностью...
Отсюда следуют два вывода.
Вывод первый: король был извлечен из закрытого помещения при помощи магического заклинания «междусферное пронизывание». Хотя бы потому, что никаким иным способом его оттуда было не извлечь, разве что растворить в кислоте и выплеснуть в окно... Возможность похищения короля через подземный ход я принужден отмести сразу, поскольку единственный человек, который в теории мог проложить такой ход к королевской спальне, а затем воспользоваться им либо провести по нему сообщников, все это время находился в одиночной камере Узунтоймалсы и не был способен к активным действиям по причине умственного прослабления.
Вывод второй: к похищению причастны иерархи жреческого сословия, поскольку упомянутой магией в совершенстве владеют только они, чего нельзя сказать ни о лицах, применяющих простые заклинания в быту, ни даже о боевых колдунах уровня Лиалкенкига Плешивца. Кто-то из непосредственных участников заговора сейчас сидит передо мной и корчит из себя оскорбленную добродетель, которую отвлекли от важных государственных дел представлением дешевого фигляра.
Однако даже применение «междусферного пронизывания» не могло застать короля врасплох, поскольку сам момент открытия портала сопровождается световыми и температурными эффектами, равно как и перепадами давления. Кроме того, в спальне должно было объявиться по меньшей мере одно постороннее лицо. Итигальтугеанер же Свирепец — старый и опытный воин, сон его должен быть чуток, и реакция на вторжение — последовать незамедлительно. Вряд ли король мог оказать действенное сопротивление искушенному магу — неискушенного он тут же, на месте, распустил бы на ленточки. Но подать сигнал тревоги мог вполне. Поэтому в ночной караул у дверей спальни стали те, кто и сам был в той или иной степени причастен к заговору.