Ганс обалдело кивнул.
Чуть дымилось кострище на месте «встречи Нового года», плыл приятный запах свежего дыма. Кричали ночные птицы, кто-то маленький деловито шуршал в траве. Гулко храпел «германский друид» Гансфукер, в обнимку с изрядной бутылью. Канарис понюхал горлышко бутыли… Он был напряжен и энергичен.
– Надо же, лакать такую гадость!
И, обращаясь к парням:
– Этот кретин сильно облегчил нам работу.
К шпиону:
– А теперь расскажи, на кого работаешь, парень.
Лакей истекал потом и молчал.
– Давай-давай, не тяни.
– Не убивайте меня!
– Ни в коем случае, но в лагерь ты пойдешь.
– Неужели никак нельзя без лагеря?!
– А это будет зависеть от того, как хорошо ты мне поможешь. Так кто тебе приказал нас подслушать?
– Господин Фукс приказал мне подслушивать… Он велел мне, я не мог отказаться!
– Господин Фукс? Он из гестапо?
– Да… Да! Он стер бы меня в порошок.
Петя и Вальтер вздрогнули: Канарис быстро, ловко ударил шпиона рукоятью пистолета по голове, раз и другой. Отвратительный стук заглушил даже храпение Гансфукера. Несчастный лакей застонал, мешком свалился на землю, обхватывая голову руками. Вильгельм Канарис обвернул носовым платком руку, вынул бутыль из руки Гансфукера и снова ударил шпиона. Грохнуло еще сильнее прежнего, бутыль треснула пополам. И тогда Канарис ловко воткнул образовавшееся лезвие в горло неподвижно лежащего. Подержал, вытащил, ударил еще. Сивуха лилась на землю, смешиваясь с кровью, сильно завоняло скверным самодельным алкоголем.
Так же ловко, молча, Канарис сунул жуткое, заляпанное кровью лезвие обратно в руку Гансфукера.
– Поехали!
Уже в машине он насмешливо заметил:
– А вы побледнели, дорогой Вальтер! Не слишком ли вы впечатлительны для человека, намеренного изменить наш грешный мир?
Вальтер только пожал плечами; он и правда был бледноват для всегда смуглого, румяного юноши. Вот только как заметил это Канарис в почти что кромешной темноте?
– Полгода назад я шел, держась за стену, пришлось выпить полбутылки водки, – нейтральным голосом произнес Петя. – А причина вам может показаться смешной: на моих глазах тибетцы принесли в жертву красноармейца.
– Причина вовсе мне не кажется смешной, – серьезно заверил Канарис. – С этим придурком-лакеем все просто, а в начале моей службы пришлось рвать клещами позвоночник «клиенту». Кровь хлестала фонтаном, а выл он так, что было слышно на другом берегу Амазонки. Не поверите, меня рвало тогда…
– Поверю, – пожал плечами Петя. Развивать тему не хотелось. В голове у Канариса он, неожиданно для себя, обнаружил грустную мысль, что молодежь предстоит еще учить и учить, и огромное любопытство к их приключениям в Шамбале. Вслух же Канарис произнес:
– А вы не думали, что неудачливый шпион может быть прекрасным отцом? Папой двух прелестных деток, мальчика и девочки?
– Если я о чем-то и думал, то в основном о том, что из-за него наш крик будет слышен на том берегу Рейна.
– А когда меня позвал Петер, – вмешался Вальтер, – я решил, что ему явился призрак Пьяного Готлиба. Даже жалко, что это был не он.
– Мне тоже жалко, – энергично кивнул Канарис. – Я бы им занялся так же, как этим прохвостом…
Петя и Вальтер улыбнулись, а Канарис продолжал со спокойной, властной уверенностью:
– В нашем деле приходится отвыкать думать о том, не будет ли сынок плакать о папе по ночам.
Петя и Вальтер промолчали, и усмехаясь, Канарис закончил:
– Иначе очень скоро тебя будет звать по ночам твой осиротевший сынок.
Машина рычала во дворе замка на пониженных передачах, и так же властно, спокойно Канарис велел, словно парни были ему подчиненными:
– Идите к себе, ждите меня.
Ждать пришлось очень недолго: Канарис задержался только для еще одной, очень короткой беседы с Гансом. Он появился, потирая от нетерпения руки.
– А вот теперь, парни, мы поговорим по-настоящему!
…И они проговорили до утра.
Глава 10 Расовая и прочие теории
Едва Петя задремал, как Жаннета наклонилась, прикасаясь пальцами к Петиному лицу. Было странно: он же недавно почему-то решил, что Жаннеты нет и никогда больше не будет. А вот она, вот стоит, прикасается к нему, улыбается… Петя засмеялся во сне и сразу не мог понять, что происходит: Жаннета внезапно исчезла.
Он слышит какой-то другой голос? Да! Впервые за долгий срок он услышал голос мудрого восточного человека, Петра Алексеевича Бадмаева.
– Петя! Петя! Проснитесь! – звал Бадмаев, а Пете все казалось – ему снится. Но все же проснулся и обрадовался ему Петя, и сквозь гулкую утреннюю рань потянулся к почти бессмертному, необычайному существу.
– Ага! Пришли в себя?! Поднимайтесь. Ну и наделали же вы дел, дорогой мой!
– Да! Мы отстраняем диктатора! – протирая кулаками глаза, похвастался Петя.
– Это вы молодцы… Если бы вы еще подумали, что дальше будет, если вы просчитали, как вас учили… но, видимо, нельзя ждать слишком многого от молодежи.
– Разве непонятно, что будет дальше? – Петя пожал плечами. – Дальше победит одна из партий: или Гиммлер, или Мартин Борман.
– Вот именно. Петя, вы давно заглядывали в будущее?
Только теперь Петя до конца понял, что Бадмаев ему не снится. Ученый старик и правда стоял возле кровати, улыбался. Петя соскочил с кровати, обнял Бадмаева… что это?! Руки прошли сквозь старца, как сквозь туман.
– Не вздумайте опять испугаться меня, Петя. Просто не могу же я появиться тут сам по себе, живой и теплый. Это моя голограмма.
– Представляю, какое впечатление может оказать ваша голограмма на неподготовленного человека! – Петя невольно засмеялся.
– Может, кое на кого еще и надо будет оказывать именно такое впечатление, – туманно отозвался Бадмаев. – А вообще я появился только потому, что вы забыли о важном! Когда что-то изменяете, тут же надо что делать?! А?!
Уши у Пети полыхнули: увлекаясь реформаторством, он и правда забыл святое святых – постоянно смотреть, к каким вариантам будущего могут привести перемены. Он и сам не смотрел, и другим не показывал. Все, что происходило, держалось на доверии… и конечно же, держалось на общей нелюбви к Сладчайшему Фюреру.
– Я могу посмотреть… Но показать всем… Я не уверен, что меня все послушаются…
– И меня не послушаются… Здравствуйте, Петр Алексеевич, – донеся сонный голос Вальтера.
– Вальтер, присоединяйтесь… Вас генералы не послушаются? Да… А фон Берлихингена послушаются?
– Его – послушаются…
– Ну вот! Уверяю вас, он поддержит. Вот кого надо брать в Посвященные! Не могли бы вы позвать этого достойного человека?
Петя проглотил желание сказать: так и берите его в Посвященные! Торопливо натянув штаны, он побежал за фон Берлихингеном. Голограмма качалась в воздухе, черты лица странно искажались, но оставались узнаваемы. Господин Эрик не особенно удивился ни появлению Бадмаева, ни его странному облику. Не дрогнув лицом, выразил сожаление, что не может говорить ни по-русски, ни по-бурятски.
Петя пытался уйти.
– Нет-нет, Петр Алексеевич! От вас секретов нет и быть не может! Благоволите присутствовать. Если еще и Вальтер Клаусович наденет штаны, будет совершенно замечательно.
У Пети и Вальтера от общения живого Берлихингена с голограммой Бадмаева возникали слишком знакомые по Шамбале ощущения: во-первых, полной нереальности происходящего; во-вторых, того, что у этих людей – другой уровень понимания всего на свете.
Говоря коротко: все идеи Бадмаева фон Берлихинген самым пылким образом поддержал.
– А что, наш юный друг не обладает должным статусом в глазах местного сообщества…
– …то в этом он совершенно не виноват, – подхватил Петр Бадмаев.
– И в том, что произошло… – продолжил фон Берлихинген, – а вернее, начало происходить, тоже не виноват. Сообщество действовало только из своего понимания.
– Виноват юноша в том, что не отслеживал возможных последствий и не докладывал вам и мне, – отчеканил Бадмаев.
С этим фон Берлихинген согласился.
– А еще, Петер Алексеевич, было бы замечательно привлечь на свою сторону господина Канариса… В высшей степени разумный человек. Сейчас он уехал, но непременно будет вечером…
– Вечером – не поздно… Конечно же, надо поговорить с этим достойным человеком… И определиться с новым, причем решающим, совещанием.
С рассветом все помчалось бешеным конем. «Конем в яблоках из «Песни о нибелунгах», – усмехался фон Берлихинген.
Гансфукера забрали, но скоро выпустили: человеческое жертвоприношение по случаю Нового года признали важным древнегерманским обычаем. Использовалась разбитая бутылка? Да… применять ее было уместнее в портовых притонах, что и сказали Гансфукеру, но люди из Аненэрбе объяснили: необходимых для жертвоприношений каменных орудий еще пока не изготовили. «Друид» действовал верно, в соответствии со здоровым расовым инстинктом.
Выпущенный из тюрьмы Гансфукер вел себя с тех пор тихо, спокойно, и все как-то затаенно наблюдал за окружающими: словно кого-то высматривал.
Привратник Ганс бесследно исчез. Канарис уверял, что взял его в свою организацию и послал с важным заданием. Но послал там или не послал – этого наверняка никто не знал, а вот что Ганс исчез – это был уже неопровержимый факт. На его месте к вечеру появился совсем другой человек, и концы ночного происшествия – окончательно в воду.
И вообще Геринг объявил замок Грюненштейн священным местом: «оказывается», он стоял на месте древнегерманского святилища Грюненшатц. Вечером, когда примчался Канарис, с ним уже появилась охрана, на другое утро появились люди, тянущие кабель для передачи электричества и копающие дополнительные подземные хранилища. Эта возня и выставленная охрана оградили замок от всяких проявлений любопытства.
В один и тот же вечер произошли два события: Канарис общался с фон Бергдорфом и Бадмаевым, причем Канарис стоял по стойке «смирно» и говорил «да, экселенц», «нет, экселенц».
Второе событие состояло в том, что в подвале замка очень быстро, легко начали печатать листовки.
«А ты знаешь, почему Фюрер так мало рассказывает о своей родне по линии отца?» – спрашивалось в одной. «Еврей на германском троне» – рассказывалось в другой.
«Фелькишер беобахтер» буквально рвали из рук: она вышла со скандальной статьей о происхождении фюрера.
Тут же началась безобразная склока, в которой члены правящей партии махали красным знаменем, свастикой и рунами, обвиняли друг друга в болтливости, недостатке бдительности и сомнительном происхождении.
На протяжении каких-то суток пошла волна тайных встреч, намеков, прямых обещаний и бесед, причем никто никому не доверял; каждый все время подозревал всех в подрывных намерениях и в попытке его подсидеть. Создавались и распадались коалиции, партийные платформы и сговоры: буквально на несколько часов. У машины Розенберга внезапно отказали тормоза. На Гиммлера свалилась колонна в античном музее. Оба остались живы, но шуму не сделалось меньше.
Петя с интересом наблюдал за этим мельтешением и шумом: кажется, задуманное начало исполняться. Они с Вальтером «Бергдорфом» отбыли в Берлин: один, лейтенант абвера Петер Каценберг, доверенное лицо Канариса, чтобы быть порученцем и связным.
Другой, теперь Вальтер Бергдорф из Аненэрбе, «Немецкого общества по изучению древней германской истории и наследия предков», быстро уехал с делегацией в Москву. Канарис дал умнейшие инструкции, полковники танковых войск и пехоты – инструкции другого рода. Естественно, помимо всех инструкций Петя с Вальтером многое что обсудили, не просвещая Канариса относительно своих планов… И все же Петя беспокоился за друга.
Глава 11 Дорога в дождливую Москву
Вальтеру же было очень трудно. Впервые он оказался совсем один, в идущем в Москву спецвагоне, среди странных и страшных людей. Этот вагон очень напоминал совсем другой вагон, отошедший от московской платформы несколько месяцев назад: вагон, в котором Петя Кац, «товарищ Кац», начал достопамятный путь в Шамбалу. Петя много мог бы рассказать о таких вагонах, но где он, Петя? «Прохлаждается в замке и ведет умные беседы с фон Берлихингеном», – иногда сердито думал Вальтер. Вальтер понимал, что думает несправедливо, и оттого сердился еще сильнее.
«Ты не злись, ты рассказывай больше», – говорил Петя телепатически. Вальтер старался рассказывать – по ночам, когда никого не было рядом. Да больше говорить было и не с кем.
Незадолго до этого Гиммлер подчинил Аненэрбе своим «шутцштаффельн» – охранным отрядам, а попросту – СС. Аненэрбе основывалось, как официально писали, для «изысканий в области локализации духа, деяний, наследства индо-германской расы. Популяризация результатов исследований в доступной и интересной для широких масс народа форме. Для проведения работ с полным соблюдением научных методов и научной точности».
На практике насчет научной точности получалось не всегда… Потому что Аненэрбе должно было научно и духовно окормлять государственную идеологию Третьего рейха: расовую теорию.
Еще в 1928 году голландский филолог Герман Вирт издал книгу «Происхождение человечества». Вирт уверял, что вся история человечества – это история борьбы двух рас: очень духовной «нордической», которая пришла с Северного полюса, и звероподобных существ с континента Гондвана. Существа с юга способны только к разрушению. Они даже и языком не владеют, а только пародируют созданный нордической расой язык для называния своих примитивных, грубых понятий.
Смешиваться с ними смерти подобно, а все самое плохое в мировой истории объясняется скотской тупостью и гнусными наклонностями полузверей из Гондваны.
Идеи Вирта легли в основу идеологии Третьего рейха. Они использовались широчайшим образом, но сам Вирт в Москву не поехал. Не поехал и глава Аненэрбе, Вольфрам Зиверс, – побоялся далекой и дикой страны, населенной страшными жидокомиссарами. Он послал своего подчиненного, гауптштурмфюрера СС, профессора Августа Хирта.
Все знали, что в своем анатомическом институте в Страсбурге Хирт создал большую коллекцию скелетов, черепов и наформалиненных кусков человеческих тел. Он обосновал особую жизнеспособность нордической расы, замораживая живых людей среди зимы. С помощью этих опытов он установил, что даже преступные нордические элементы при таком же морозе живут на несколько минут дольше, чем люди более низких рас.
Он также выяснил, что на одном и том же этапе беременности нордические женщины не выкидывают недоношенный плод, даже когда их избивают так же, как женщин низших рас: например, палками по животу. Путем множества экспериментов было установлено, что нордические женщины реже истекали кровью; некоторые из них оставались живы даже спустя несколько часов после преждевременных родов. И даже после того, как сам увесистый Август Хирт попрыгал у них на животе.
С товарищами по партии и соратниками по борьбе Хирт охотно делился полученными знаниями. Вальтер понимал, что полезно послушать побольше, но у него кружилась голова и подступала к горлу тошнота.
Кроме этого незаурядного человека и большого ученого, Вольфрам Зиверс послал в Москву своего личного друга, оккультиста и неоязычника Фридриха Хильшера. Вальтер был готов уважать Хильшера за независимые взгляды: он создал подпольную группу, призванную идеологически разложить Третий рейх изнутри, помогал своему другу, еврейскому философу Мартину Буберу, даже прятал его, когда осатаневшие от идеологических заклинаний обыватели намеревались его убить.
Неудивительно, что нацисты не раз объявляли Хильшера «врагом режима», но очень уж он оказался нужен… Ведь неуправляемый Хильшер вышел из лютеранской церкви, после чего основал собственную, Независимую Свободную Церковь, соединив христианское учение с германскими народными поверьями. Получался жутковатый, нелепый гибрид христианства и язычества, но именно он приводил в полный восторг Германа Геринга.
Ведь Геринг мечтал создать «новую религию», как раз соединив язычество древних германцев и «истинное христианство», еще не отравленное евреями. Он точно знал, что германцы искони веку исповедовали «светлую религию», культ солнца и огня. Это уже много позже евреи испортили такую замечательную религию – испортили, как и подобает мерзким пришельцам из Гондваны.
Еще один удивительный человек, Карл Мария Вайстор, даже принял новое имя – Вилигут. Ведь он, как «выяснилось», был потомком древней династии германских жрецов Вилиготисов. А произошли эти жрецы от скрещивания воздушных богов Асов и водяных богов Ванами. Он уверял, что благодаря божественному происхождению прекрасно помнит времена, когда на небе сияло сразу три солнца, а вместе с людьми землю населяли гиганты, гномы и феи. Предки-боги одобряли все действий Вайстора-Вилигута и учили его правильно служить истинным германским богам.
Истинная же религия называлась ирминизм, а Библию написали древние германцы в незапамятные времена. В 9600 году до Рождества Христова злобные поклонники ложной религии одинизма распяли древнего германского бога Бальдура Крестуса. А потом уже худшие из одинистов, евреи и христиане, нагло переписали Библию, как хотели.
Вилигут даже женил знатных эсэсовцев по ритуалам ирминистов, и придумывал все новые ритуалы, обряды и всякие священные предметы. Наверное, Геринг дал бы ему еще больше влияния и власти, если бы Вайстор не провел три года в психиатрической клинике с официальным диагнозом «шизофрения».
Вайстор все расспрашивал Вальтера о том, как же он общался с древними ариями в пещерах. Вальтер сначала отвечал как можно более туманно. Потом он стал повествовать, как древние арии поклонялись огню и поедали куски тела богов, а боги сами отдавали им для съедения свои пальцы и уши: так причащались древние арии.