Марат немного отходит, закрывает глаза, распахивает руки и устремляется в небытие.
– Стой!
Марат – на самом краю, из-под ботинок ускользает почва, он уже летит вниз половиной корпуса, но чья-то невидимая рука удерживает его. Крепкая хватка и яростный мат возвращают его на твердую почву. Марат по инерции делает шаг назад и падает на своего спасителя.
– Купальщик хренов, твою мать! – Коренастый парнишка лет двадцати скидывает с себя тяжелую тушу. – Всю одежду мне испоганил, придурок, утопленник безмозглый!
– Ну, ты полегче!
Марату наконец удается рассмотреть, кому принадлежит рука Провидения: потертые джинсы, высокие ботинки, поверх байковой рубахи – тонкие подтяжки. А еще бритый череп, садистская усмешка и маленькие, злые глаза.
– Тю… Во дела… Егор Коваленко чурку спас! Ну, те повезло, шо ты спиной стоял, я и не бачил, кого ухватил. Ну, блин, заразы вы живучие! Ща я это дило зправлю. Ща ты у мене…
Марат не дает скинхеду договорить, размахивается и вталкивает кулак в омерзительную челюсть. Противник не остается в долгу. Сцепившись, они катаются по кургану. Пыль, грязь, кровь, обломки зубов, клочки одежды, обрыв, пропасть. Только теперь Марат тянет изо всех сил, чтобы удержать обидчика, вытащить, вызволить из лап смерти, тянущих в темную пену воды. Обессиленные, они лежат на холодной траве, бездумно разглядывая звездный рисунок неба. Тишину нарушает лишь плеск голодного прибоя.
– Ну чё? Легче-то стало?
– Стало, – буркает Марат.
– Порядок, – сплевывает кровавую жижу Егор. Улыбается беззубым ртом, протягивает Марату руку: – Смотри не топись больше.
Марат пожимает увесистую ладонь.
– Не буду.
6
– Есть будешь?
– Не буду, не обижайся. Спешу, – ободряюще улыбается Марат пожилой женщине. – Забежал на минутку на вас посмотреть. Случайно поблизости оказался.
– Все дела?
– Дела.
Дела, надо сказать, интересные. Рыжая Андреа появляется на объекте одна. Хозяин укатил в очередную командировку. Интересно, статус декоратора уже совмещен с ролью любовницы? Что за мысли? Какое ему до этого дело? Так, праздное любопытство.
Она приезжает, Мила бежит встречать, Марат выползает из своей сторожки, здоровается, перебрасывается дежурными фразами под бдительным взглядом Тони. Чем-то раздражает его эта маленькая женщина с мужским именем. То ли тем, что может заниматься любимым делом, то ли своими чистыми отношениями с фисгармонией (ей-то путь всегда открыт, а Марату – только одинокими ночами), то ли густыми кудрями, о которых когда-то мечтала Марийка, то ли просто своими странностями. А странностей в поведении женщины было в избытке.
Отстраненная задумчивость.
Девочки-малярши притащили в пустую комнату магнитофон и вертятся под хит Дженифер Лопес. Марат наблюдает за спонтанными танцами, сидя на подоконнике.
– Эй, давай к нам! – призывно машет Тоня заглянувшей в комнату Андреа.
Но та, будто не слышит, прислоняется головой к свежеокрашенному косяку, смотрит остановившимся взглядом на заоконные махины сосен и шепчет вслед за известной певицей: «Maтana que amanezca un dia nuevo en mi universo, maтana no vere tu nombre escrito entre mis versos, no escuchare palabras de arrepentimiento, ignorare sin pena tu remordimiento… Que hiciste?»[28]
– Знаешь испанский? – изумляется Тоня, не замечая удрученного состояния рыжей. Марат наблюдает. – Ой, ты же все волосы покрасила, смотри, все кончики белые! Да отлепись от двери-то! Заходи, расскажи, о чем поет.
Молчание.
– Эй, о чем американка поет, спрашиваем?
– Обо мне. – И уходит из комнаты, оставив на наличниках тоненькие светлые спиральки краски.
Необоснованность решений.
Прораб поймал на краже нового плиточника. Тот собирался вынести пару коробок, чтобы справить фартук себе на кухне.
– Сегодня, значит, плитка, а завтра ты, гаденыш, хозяйскую мебель себе на хату перевезешь, и ищи ветра в поле. У меня из всех контактов – один мобильный телефон. Ну, я тебе устрою: сейчас милицию вызову, и пусть они протокол составляют. С одного три шкуры спущу, другим неповадно будет. Не выпускай его никуда, Марат!
– Митяй! Да ты чего? Мы же свои люди! С кем не бывает? Ну, оступился я, оступился. Остынь.
Они спорят у самой калитки, где Марат задержал незадачливого воришку. Сторож не встревает. Его дело – имущество охранять, а судьбы вершить он не собирается.
– Даже слушать ничего не хочу! – зычно трубит прораб, привлекая всеобщее внимание к скандалу. – Будешь отвечать по закону. Как у нас говорится? Вор должен сидеть в тюрьме.
– Я не хочу в тюрьме.
– В тюрьме? – Во двор входит приехавшая Андреа. – Почему в тюрьме?
Ее считают приближенной к начальству, почти хозяйкой. Обстоятельно вводят в курс дела. Она внимательно слушает, потом что-то быстро спрашивает у плиточника и выносит вердикт:
– Ему нельзя в тюрьму. Он там не выживет.
– Чего это?
– Стихов писать не умеет.
Беспочвенная мягкость.
– Вот шалопаи! Идите отсюда! – прикрикивает Марат на деревенских ребятишек. В куче грунтового песка – три чумазые головы и два игрушечных самосвала. Не иначе дырку в заборе проделали и забрались, сорванцы.
– Оставьте строителей, пусть работают!
Андреа приближается неслышно. Говорит ласково, но на Марата не смотрит. Ее внимание приковано к детворе.
– Как прикажете.
Женщина не замечает язвительности. Она вообще не обращает на Марата внимания. Подворачивает джинсы, забирается в песок, шепчется с ребятней, роет ямы пластмассовым совком, строит дороги.
Непонятная грубость.
– Сразу видно, своих детей у нее, скорее всего, нет, – на весь двор сообщает Тоня. – Никакого понятия о воспитании!
Андреа каменеет, поднимается во весь рост, проваливается по колено в песок.
– Заткнись!
Странное поведение, странная речь, присыпанная еле уловимым акцентом и заметно свистящим «с», странное имя. Андрей в переводе с греческого – «мужественный». А Андреа? Женщина с переполненной копилкой собственных мыслей, отвратительным характером, гениальными способностями и грустью в глазах. Женщина, которая так раздражает Марата и занимает все больше места в его мыслях. Она мужественная?
– Ну, где твое мужество? Ты прекрасно справишься! – Голос Олега в телефонной трубке – сама уверенность. – Не хуже, чем с оформлением дома. Ты ведь чудесно играешь на пианино и любишь инструменты.
О да! Андреа обожает музыкальные инструменты, но не слишком хорошо в них разбирается. Конечно, знает названия, известных производителей, кое-каких мастеров, но и только. Да, она может определить чистоту звучания, исключительность инструмента, но все остальное – возраст, страну происхождения, особенности внешнего вида – только приблизительно.
– А никак нельзя подождать тебя?
«Тебя» – это его маленькая победа.
– Да в чем проблема?!Я же не прошу тебя покупать. Просто подобрать. Аукцион через две недели. Я вернусь.
– Но я не могу одна принимать такие решения!
– Считай это очередной рабочей задачей.
– Но…
– Все, никаких но! В конце концов, возьми кого-нибудь с собой.
Короткие гудки.
Кого? Зоя в Лондоне. Отправляет родственникам Андреа обязательную фальшивую открытку. Алка на море то ли с любовником, то ли с сыном, то ли с обоими. Карлович занят с пациентами. Хотя ему обязательно надо рассказать об аукционе. Он порадуется. Поставит себе еще один зачетный плюсик. Ах, Андреа опять вышла в люди! Так кого же? Обзванивать приятелей-музыкантов? После практически трехлетнего молчания? Не годится. Попросить коллег? Начальника? Неудобно. А может быть…
– Можно?
«Что за странный визит?» – недоумевает Марат.
– Конечно, проходите.
– Вы ведь разбираетесь в музыке, правда?
– Допустим.
Поехать на аукцион подбирать инструменты для салона? Странное предложение сторожу. А она проницательна, эта иностранка. Один раз посмотрела настороженным взглядом и раскусила. Отказаться? Но ведь интересно. Или все-таки отказаться? Будет потом приставать с расспросами, что он делает на стройке да почему? Думать невесть что? Хотя какая разница, что она станет думать! Пусть думает, что хочет. А будет расспрашивать, Марат сумеет тактично поставить ее на место. Решено, он едет.
– Прекрасно. Спасибо. Тогда, может быть, завтра.
– Договорились.
– Только, – Андреа оборачивается от двери и смущенно добавляет: – Переоденьтесь, пожалуйста.
Не так уж она и сообразительна. Тоже мне, гранд-дама! Решила, что Марат способен явиться на подобное мероприятие в спортивном костюме. Ну и дела!
– Дела так дела, сынок! Что ж поделаешь, – вздыхает пожилая женщина. – Хорошо, хоть на десять минут забежал.
– Мне только переодеться надо. Достаньте, пожалуйста, брюки и рубашку.
– Конечно. А…
– Иду смотреть на музыкальные инструменты, – неожиданно признается Марат.
– Музыкальные? – Женщина растекается в блаженной улыбке, прикрывает рот морщинистой рукой. – Ну, дай бог, дай бог.
Не так уж она и сообразительна. Тоже мне, гранд-дама! Решила, что Марат способен явиться на подобное мероприятие в спортивном костюме. Ну и дела!
– Дела так дела, сынок! Что ж поделаешь, – вздыхает пожилая женщина. – Хорошо, хоть на десять минут забежал.
– Мне только переодеться надо. Достаньте, пожалуйста, брюки и рубашку.
– Конечно. А…
– Иду смотреть на музыкальные инструменты, – неожиданно признается Марат.
– Музыкальные? – Женщина растекается в блаженной улыбке, прикрывает рот морщинистой рукой. – Ну, дай бог, дай бог.
7
– Мой бог! – Марат не в состоянии сдержать восхищения.
– Что? – Андреа и сама видит, что скрипка очень необычная, но чем?
– Венецианская школа, середина XVIII века. Это же настоящий Сантус Серафин!
Андреа даже не слышала имени такого скрипичного мастера. Удивительный сторож!
– Посмотрите, все признаки его работы налицо: тирольская форма корпуса, вычурные завитки, головка, эф. Великолепное дерево и просто шикарный лак. Это не реставрационный, подлинный.
– Это тоже Серафин?
– Нет, это вообще конец XIX века. Рижская скрипка. Скорее всего, руки Августа Домбровского. Есть характерные особенности: короткая шейка и материал – плотный клен.
– А это Страдивари, – радуется Андреа своим познаниям.
– Страдивари сделал такую же в 1721 году, а эта немецкая копия лет на 150 старше оригинала.
– Откуда вы все знаете? – Андреа сощуривается над табличкой.
Подписи сделаны мелким шрифтом, и надо подойти к инструменту вплотную, чтобы прочесть информацию. Марат предпочитает любоваться издалека. Устремляется в следующий зал.
– Копия, копия, мануфактура. Здесь ничего интересного.
– Там флейты.
– Да, это флейта, и следующая тоже. О, вот это интересный экземпляр. Флажолет.
Андреа немного подавлена. Флажолетом называют один из приемов игры на гитаре, но почему Марат так называет флейту? Никогда раньше не приходилось ей ощущать себя столь несведущей в мире музыки. Жаль, здесь не представлены гитары. Тогда бы она показала класс. И почему ей так хочется утереть нос этому угрюмому всезнайке? Она разглядывает инструмент: флейта как флейта, разве что немного длиннее.
– Длинный.
– Продольный, и звучит в верхнем регистре.
– Ой, шарманки!
– В шарманках я не силен. – Разочарованное сожаление.
– Совсем ничего не знаете? – Плохо скрываемое торжество.
– Разве что сказки.
– Расскажите.
Марат рассматривает спутницу. Похоже, для нее аукцион – не меньшее событие, чем для него. Из внимательных зеленых глаз исчезла привычная настороженность, задумчивость уступила место искренней заинтересованности, желанию узнать, понять, впитать что-то новое. Она проглатывает его объяснения с жадностью Гобсека и торопит, теребит, жаждет новых вложений в копилку своего интеллекта. А еще он не мог не заметить: удивление от его глубоких познаний прошло очень быстро и сменилось странной для взрослой женщины детской страстью обогнать соперника. Рыжая Андреа тактична и нелюбопытна. Зато она любит побеждать. Интересно, что надломило ее в этом стремлении? Какой-то обидный проигрыш?
Девушка изучает шарманку, накручивает на пальчик жесткую спиральку волос. Вместо привычных джинсов и майки сегодня на ней белый льняной костюм: из широкого полукруглого ворота блузки выпирают ключицы, из-под летящих треугольников косой юбки торчат острые колени. Кудряшки, которые она то и дело теребит по привычке, перехвачены широким, легким, прозрачным шарфиком. Струящиеся по спине ленты развеваются вслед за стремительными движениями их обладательницы. Андреа прыгает от инструмента к инструменту, Марат смотрит на белые полоски капрона, и ему кажется, что женщина порхает. Бабочка. Чио-Чио-Сан. Летящая, воздушная и несчастная. Что же ей рассказать?
– В небольшом городке жили бедный шарманщик и его внучка-сиротка. Единственным их средством к существованию была старенькая шарманка с полустершимися от старости аляповатыми розами, бледными от бесчисленных дождей пастушками и чахлыми овечками. День за днем, в дождь, жару и холод ходил старик по улицам городка, извлекая душераздирающие звуки из своей шарманки, а девочка дрожащим голоском выводила жалобные песенки. Но как-то раз над городом пролетала маленькая голубая фея. Звуки песни донеслись до нее, и она, обычно не обращавшая внимания на дела людей, взглянула вниз и увидела. Увидела старого, согнутого в три погибели шарманщика, сотрясаемого вечным кашлем, увидела бледную, замерзшую девочку, чье чахлое тельце еле прикрывали грязные лохмотья, но чьи глубокие голубые глаза сверкали от счастья, когда она выводила свою незатейливую песенку. Фея была так растрогана, что впервые за последнюю пару сотен лет ей захотелось чем-то помочь этим несчастным, погрязшим в нищете людям. Фея спустилась в сырой переулок, где шарманщик и внучка стояли в ожидании медяка, и обратилась к девочке: «Здравствуй. Я голубая фея. И сегодня я могу исполнить любое твое желание, только скажи». Девочка была еще так наивна, она пока что верила в голубых фей. А шарманка была самым прекрасным, что довелось видеть этой бедняжке за всю свою короткую жизнь. И она попросила у феи золотую ручку для шарманки… Потом фея повернулась к старику: «Я голубая фея, и сегодня я исполню любое твое желание». Старик многое повидал на этом свете. Он видел смерть, нищету, недолгое счастье, дружбу и предательство, любовь и ненависть, он верил в то, что солнце встает на востоке и садится на западе, в то, что за все приходится платить, в то, что его сломанные кости ноют перед дождем… Но в голубых фей он не верил. С тех пор так и ходят по улицам маленького городка маленькая голодная девочка, неверным голоском поющая грустные песенки, и старый больной бродяга, крутящий золотую ручку своей шарманки.
Андреа тоже любит притчи. И тоже не верит в голубых фей. А бродяга? Это он о себе? Значит, недолгое счастье и предательство – вот где начало его истории. А настоящее Марата, что это: расплата за прошлое или взятка будущему?
– Грустная история.
8
– Что это еще за история?! – Пас входит в комнату без стука. Конечно, это давно уже не апартаменты Андреа. Теперь здесь живут двое мальчишек старшей сестры.
– Ты о чем? – Андреа поднимает растерянный взгляд, откладывает кубики лего. Пас взглядом выпроваживает сыновей.
– Усыновление…
– А… Значит, мама, как всегда, не утерпела.
– Ты могла бы и сама со мной поделиться.
– Если бы я могла, я бы не делилась ни с кем!
– Почему? – спрашивает сестра растерянно и обиженно.
Андреа встает, подходит к окну. Это ее особенность – говорить о сокровенном, глядя в хрустальную зыбь стекла. Спустя несколько лет это отметит один московский психолог.
– Уже шесть лет я живу в беспрерывной гонке, три последних я каждый день задаю себе один и тот же вопрос: стану ли я мамой? И представь себе, что с недавних пор вопросительный знак стал обрастать утвердительными чертами, с каждой минутой хрупкая, тайная надежда прибавляет себе еще одну крупицу уверенности. Когда женщина ждет ребенка, она не спешит сообщать о сокровенном. Я не знаю, сколько продлится моя «беременность», возможно, гораздо дольше отведенного природой срока. Я знаю, что она будет тяжелой и сложной, но я верю, что она не прервется. Я, как спортсмен, который упорно стремится к олимпийскому «золоту», которое у него постоянно уводят из-под носа. И вот теперь представь: соперники сошли с дистанции, конкурентов нет, ты уже чувствуешь запах финишной черты, видишь себя на пьедестале, остались какие-то мгновения до триумфа. Станешь ли ты трубить, что ты чемпион, раньше срока или оставишь себе спасительную лазейку всеобщего неведения, в которой можно укрыться в случае очередного провала?
– Анди, мы же твоя семья! – В голосе старшей сестры смешались понимание, сочувствие и упрек. – И потом, ты же сказала маме.
– Она бы ни за что не поверила, что я приехала сюда на целый месяц просто потому, что соскучилась.
– Это нереально, да? – Пас улыбается кривой улыбкой.
– Почему? Реально. Но она бы не поверила и обязательно начала проверять, чем я занимаюсь, куда хожу. И мои разъезды по инстанциям, сборы справок вызвали бы у нее массу вопросов. У всех в этом доме полно забот, а у мамы по-прежнему одна-единственная – все контролировать.
– Она просто переживает за тебя, Анди. Поэтому и сказала мне. Боится, что не оправдаются твои надежды.
– Мама боится, что не оправдаются ее надежды, Пас. Она всегда дышала полной грудью и развивала наши таланты. Она жила нашими жизнями, но это была и ее жизнь, полная желаний и радужных ожиданий. У тебя с юности была мини-лаборатория, куда нам с Франсиской вход был запрещен строго-настрого. Тебе выписывали научные журналы, покупали реактивы, доставали редкие вещества. Тебе разрешали проводить опыты в общей ванной, с тобой обсуждали органику, неорганику и валентность, а гостям дома тебя представляли не как старшую дочь, а как суперхимика с многообещающим будущим. Неужели не помнишь, с каким восторгом рассуждала мама о твоих непременных блестящих открытиях, мировом признании и собственной лаборатории? Она и тебя заразила своими стремлениями. Убедила, что, не достигнув всего этого, ты не сможешь быть счастливой. А теперь? Разве она так думает? Конечно, нет. Все свои восторги наукой и амбиции она обратила на Марио, а тебе отвела в своем мире роль, которую ты и сама предпочла. Кто, как не мама, крутится с тобой в детских пеленках, болячках и шалостях? Кто, как не она, заботится о вашем благополучии и поощряет постоянное пополнение семьи? Прекрасные счастливые дети – не лучший ли показатель достатка в доме? Пусть ты пока не состоялась как химик. У нее уже есть кем гордиться в этой области. Зато благодаря тебе у сеньоры Санчес самые замечательные внуки, а она отличная бабушка.