Руфес упрямо мотал головой:
— И не пробуй меня удержать. Все равно я не могу остаться, что бы ты ни делал. Меня позвал Голос, и я не могу не пойти.
— Но ведь я так окажусь совсем без робота, — не унимался Арчи. — Они вытащили мой номер, и я убежал. Теперь я дезертир, и ты это знаешь. Знаешь, что я не могу добыть себе другого робота, потому что за мной следят.
Руфес никак не реагировал на его слова.
— Ты мне нужен, — настаивал Арчи. — Ты должен остаться и помогать мне таскать корм. Мне нельзя близко подходить к пунктам кормления, сторожа сразу схватят меня и поволокут на Вебстер Хилл. Ты должен помочь мне выкопать нору. Скоро зима, и мне понадобится логово. Пусть без света и отопления, но логово нужно. И ты должен…
Руфес уже повернулся и шагал вниз по склону к тропе, вьющейся по берегу реки. Вот вышел на тропу… взял курс на темное пятно вдали над горизонтом.
Арчи сидел, обвив хвостом лапы и ежась от ветра, который ворошил его мех. Какой студеный ветер, всего час назад он не был таким студеным… И не погода сделала его холодным, а что-то еще.
Яркие глаза-бусинки обрыскали весь склон — нет Руфеса..
Без корма, без логова, без робота. И стража его разыскивает. И блохи нещадно едят.
А тут еще это Здание — темная клякса на дальних холмах за рекой.
Сто лет назад (так записано в книгах) Здание было не больше усадьбы Вебстеров.
Но с тех пор оно выросло, раздалось во все стороны, этому строительству не видно конца. Сначала Здание занимало один акр. Потом квадратную милю. Теперь оно целый уезд захватило. И продолжает расти, расползается вширь, тянется ввысь.
Клякса над холмами… и гроза для суеверного лесного народца, который наблюдает за ней. Слово, которым стращают расшумевшихся козлят, щенят и котят.
Потому что Здание воплощало зло, как все непонятное воплощает зло… зло скорее угадываемое и предполагаемое, чем слышимое, зримое, обоняемое. Угадываемое чутьем — особенно темной ночью, когда погашен свет, и ветер скулит у входа в логово, и все звери спят, только один не спит и слушает плывущий между мирами другой Голос.
Арчи моргнул, взглянул на осеннее солнце, украдкой почесал бок.
Возможно, когда-нибудь, сказал он себе, кто-нибудь придумает способ совладать с блохами. Какое-нибудь средство, чтобы натер мех — и ни одна блоха не сунется. Или придумают способ общаться с ними, чтобы можно было потолковать и урезонить их. Возможно, учредят для них заповедник, где бы они жили и получали пищу, а зверей оставили бы в покое. Или что-нибудь в этом роде.
А пока что же остается?.. Чешись. Попроси своего робота, чтобы выловил блох, да только робот больше шерсти надергает, чем блох поймает. Катайся в песке или в пыли. Искупайся, чтобы утопить несколько штук… нет, не утопить, конечно, а просто смыть, если же при этом какая-нибудь из них захлебнется, пусть на себя пеняет.
Попроси робота… но робота больше нет.
Нет робота, который ловил бы твоих блох.
Нет робота, который помогал бы добывать пищу.
Постой, ведь внизу, в долине, стоит куст боярышника, и ягоды, наверно, уже тронуты ночным морозцем. При мысли о ягодах Арчи облизнулся. А за горой — кукурузное поле. Тому, кто легок на ногу, кто умеет выбирать подходящую минуту и незаметно подкрадываться, ничего не стоит раздобыть початочек. На худой конец всегда найдутся коренья, желуди, а на песчаной косе дикий виноград растет.
— Пусть Руфес уходит, — пробурчал Арчи себе под нос. — Пусть Псы кичатся своими пунктами кормления. Пусть сторожа сторожат.
Он будет жить сам по себе. Будет есть плоды, и выкапывать коренья, и устраивать набеги на кукурузные поля, как его далекие предки ели плоды, выкапывали коренья, устраивали набеги на кукурузные поля.
Будет жить, как все еноты жили, прежде чем явились Псы со своими идеями насчет Братства животных. Как жили все звери до того, как научились говорить словами, научились читать печатные книги, полученные от Псов, до того, как обзавелись роботами, выполняющими роль рук, до того, как в норах появилось отопление и свет.
И до того, как появилась лотерея, распоряжающаяся — оставаться тебе на Земле или отправляться в другой мир.
Ничего не скажешь, Псы все это излагали очень убедительно, очень рассудительно и деликатно. Некоторым животным, говорили они, придется перебираться в другие миры, иначе на Земле будет слишком много животных. Земля, говорил они, недостаточно велика, чтобы всех поместить. И лотерея, указывали они, самый справедливый способ решить, кому именно переправляться в другие миры.
И ведь другие миры, говорили они, мало чем отличаются от Земли. Потому что они всего лишь пристройки к Земле. Это просто другие миры, которые идут по пятам за Землей. Может быть, не совсем так, но что-то очень похожее. Почти никакой разницы. Может быть, нету дерева там, где на Земле растет дерево. Может быть, стоит дуб там, где на Земле растет орешник. Может быть, бьет источник с холодной, чистой водой там, где на Земле никакого источника нет.
— Может быть, — говорил ему Хомер, воодушевляясь, — может быть, мир, куда ты попадешь, окажется даже лучше Земли.
Арчи припал к земле, чувствуя, как теплые лучи осеннего солнца пробиваются сквозь знобкий холод осеннего ветра. Он думал о боярышнике. О мягких и сочных ягодах, некоторые даже упали на землю. Сперва он съест те, которые лежат на земле, потом залезет на деревцо и сорвет еще несколько штук, потом слезет и подберет те, которые осыпались, пока он лазил.
Он будет есть их, и брать лапами, и растирать по мордочке. Можно даже покататься на них.
Уголком глаза он видел, как копошатся в траве снующие твари. Совсем как муравьи, хотя это вовсе не муравьи. Во всяком случае, не похожи на тех муравьев, которых он видел до сих пор.
Может быть, блохи? Новая порода блох?
Его лапа метнулась вперед и схватила одну тварь. Он почувствовал, как она копошится на ладони. Разжал пальцы и посмотрел, как она мечется, и снова сжал пальцы.
Поднес лапу к уху и прислушался.
Тварь, которую он поймал, тикала!
Лагерь диких роботов оказался совсем не таким, каким его представлял себе Хомер. Он не увидел никаких зданий. Только пусковые установки, и три космических корабля, и пять или шесть роботов, которые трудились над одним из кораблей.
Впрочем, если вдуматься, он мог бы заранее сообразить, что в лагере роботов не будет зданий. Ведь роботы не нуждаются в убежище, а что такое дом, как не убежище.
Хомеру было страшно, но он изо всех сил старался не показывать вида: хвост крючком, голову выше, уши вперед — и решительно затрусил прямо к роботам. Около них он сел и вывесил язык, ожидая, когда кто-нибудь обратит на него внимание.
Но никто не обратил на него внимания, тогда Хомер собрался с духом и сам заговорил.
— Меня зовут Хомер, — сказал он, — я представляю Псов. Если у вас есть старший робот, я хотел бы с ним поговорить.
С минуту роботы продолжали работать, наконец один из них повернулся, подошел к Хомеру и присел на корточки так, что его голова оказалась вровень с головой пса. Остальные роботы продолжали работать как ни в чем не бывало.
— Я робот по имени Эндрю, — сказал робот, присевший на корточки рядом с Хомером. — Меня нельзя назвать старшим роботом, потому что у нас таких вообще нет. Но я могу поговорить с тобой.
— Я пришел к вам насчет Здания, — сообщил Хомер.
— Насколько я понимаю, — ответил робот по имени Эндрю, — ты говоришь о постройке, что к северо-востоку от нас. О постройке, которую ты можешь увидеть отсюда, если повернешься кругом.
— Вот именно, о ней, — подтвердил Хомер. — Я пришел спросить, зачем вы ее строите.
— Мы не строим ее, — сказал Эндрю.
— Мы видели, как там работают роботы.
— Да, там работают роботы. Но мы не строим ее.
— Вы кому-то помогаете?
Эндрю покачал головой:
— Некоторых из нас призвали… призвали пойти и работать там. И мы их не стали задерживать, потому что каждый из нас волен распоряжаться собой.
— Но кто же строит ее? — спросил Хомер.
— Муравьи.
У Хомера отвисла нижняя челюсть.
— Муравьи? Вы про насекомых говорите? Маленьких таких, которые в муравейниках живут?
— Вот именно, — подтвердил Эндрю.
Его пальцы пробежались по песку, изображая встревоженного муравья.
— Но они на это не способны, — возразил Хомер. — Они тупые.
— Теперь уже нет, — сказал Эндрю.
Хомер сидел неподвижно, будто примерз к песку, и холодные мурашки бежали у него по телу.
— Теперь уже нет, — повторил про себя Эндрю. — Теперь не тупые. Понимаешь, жил-был на свете человек по имени Джо…
— Человек? Что это такое? — спросил Хомер.
Робот прищелкнул с мягкой укоризной.
— Это были такие животные, — объяснил он. — Животные, которые ходили на двух ногах. Очень похожие на нас, с той разницей, что они были из живой плоти, а мы металлические.
Робот прищелкнул с мягкой укоризной.
— Это были такие животные, — объяснил он. — Животные, которые ходили на двух ногах. Очень похожие на нас, с той разницей, что они были из живой плоти, а мы металлические.
— Ты, наверно, про вебстеров говоришь. Мы слышали про таких тварей, только зовем их вебстерами.
Робот медленно кивнул.
— Вебстеры — люди?.. Пожалуй. Помнится, был один род с такой ‘фамилией Как раз за рекой жили.
— Там находится усадьба Вебстеров, — сказал Хомер. — На макушке Вебстер Хилл.
— Она самая, — подтвердил Эндрю.
— Мы смотрим за этим домом, — продолжал Хомер — Он считается у нас святыней, хотя нам не совсем понятно — почему. Такой наказ передается из поколения в поколение… смотреть за усадьбой Вебстеров.
— Это вебстеры научили вас, Псов, говорить, — сообщил Эндрю.
Хомер внутренне ощетинился.
— Никто нас не учил говорить. Мы сами научились. Мы постепенно совершенствовались. И других животных научили.
Сидя на корточках, робот Эндрю качал головой, словно кивал собственным мыслям.
— Десять тысяч лет, — сказал он. — Если не двадцать. Что-нибудь около одиннадцати.
Хомер ждал, и, ожидая, он ощутил тяжелое бремя лет, давящее на холмы… годы реки и солнца, годы песка, и ветра, и неба.
Годы Эндрю.
— Ты старый, — произнес он. — И ты помнишь то, что было столько лет назад?
— Помню, — ответил Эндрю. — Хотя я один из последних роботов, сделанных людьми. Меня изготовили за несколько лет до того, как они отправились на Юпитер.
Хомер притих, он был в полном смятении.
Человек… новое слово.
Животное, которое ходило на двух ногах.
Животное, которое изготавливало роботов, которое научило Псов говорить.
Эндрю прочитал его мысли:
— Напрасно вы нас сторонились. Нам надо было сотрудничать. Когда-то мы сотрудничали. Для обеих сторон был бы выигрыш, если бы мы продолжали сотрудничать.
— Мы вас боялись, — сказал Хомер. — Я и теперь вас боюсь.
— Ну да. Конечно, так и должно быть. Конечно, Дженкинс позаботился о том, чтобы вы нас боялись. Он был башковитый, этот Дженкинс. Он понимал, что вам надо начинать с чистой страницы. Понимал, что незачем вам таскать на себе мертвым грузом память о Человеке.
Хомер сидел молча.
— А мы, — продолжал робот, — не что иное, как память о Человеке. Мы делаем то же, что он делал, только более научно, ведь мы машины, значит, в нас больше науки. Делаем более терпеливо, чем Человек, потому что у нас сколько угодно времени, а у него были всего какие-то годы.
Эндрю начертил на песке две параллельные линии, потом еще две поперек. Нарисовал крестик в левом верхнем углу.
— Ты думаешь, я сумасшедший, — сказал он. — Думаешь, чушь горожу.
Хомер поерзал на песке.
— Я не знаю, что и думать, — ответил он. — Все эти годы…
Эндрю нарисовал пальцем нолик в клетке посередине.
— Понятно, — сказал он. — Все эти годы вас поддерживала мечта. Мысль о том, что Псы были застрельщиками. Факты иной раз трудно признать, трудно переварить. Пожалуй, лучше тебе забыть то, что я сказал. Факты иной раз ранят душу. Робот обязан оперировать фактами, ему больше нечем оперировать. Мы ведь не можем мечтать. У нас нет ничего, кроме фактов.
— Мы давно уже перешагнули через факт, — сообщил Хомер. — Это не значит, что мы совсем пренебрегаем фактами, нет, иногда мы ими пользуемся. Но вообще-то мы действуем иначе. У нас главное интуиция, гоблинство, слушание.
— Вы не мыслите механически, — заметил Эндрю. — Для вас дважды два не всегда четыре, для нас — всегда Иногда я спрашиваю себя, может быть, дважды два бывает больше или меньше четырех.
Они посидели молча, глядя на реку — ленту из расплавленного серебра на цветном поле.
Эндрю нарисовал крестик в верхнем правом углу, нолик над центральной клеткой, крестик в средней клетке внизу. Потом стер все ладонью.
— Никак не могу выиграть у себя. Слишком сильный противник.
— Ты говорил про муравьев, — сказал Хомер. — Что они уже не тупые.
— А, да-да, — подтвердил Эндрю. — Я говорил тебе про Человека по имени Джо…
Дженкинс мерил шагами склон, не глядя ни налево, ни направо, потому что с обеих сторон были вещи, которые ему не хотелось видеть, которые вызывали слишком волнующие воспоминания. Дерево, стоящее там же, где в другом мире стояло другое дерево. Откос, запечатлевшийся в его мозгу с миллиардами шагов через десять тысячелетий.
В зимнем небе тускло мерцало вечернее солнце, мерцало, будто свеча на ветру, потом перестало мерцать, и это был уже не солнечный свет, а лунный.
Дженкинс остановился, и обернулся, и увидел усадьбу… Она распласталась на холме, приникла к холму, словно спящее юное существо, льнущее к матери-земле.
Дженкинс нерешительно шагнул вперед, и сразу же его металлическое туловище засверкало, заискрилось в лунном свете, который мгновение назад был солнечным.
Из долины донесся крик ночной птицы, а в кукурузном поле под гребнем скулил енот.
Дженкинс сделал еще шаг, заклиная небо, чтобы усадьба не исчезла… хотя знал, что усадьба не может исчезнуть, потому что ее и так нет. Ведь он шел по пустынному холму, на котором никогда не было никакой усадьбы. Он находился в другом мире, где вообще не существовало домов.
Дом продолжал стоять на месте — темный, безмолвный, без дыма над трубами, без огней в окнах, но знакомые очертания, ошибиться невозможно.
Дженкинс ступал медленно, осторожно, боясь, что дом скроется, боясь спугнуть его.
Но дом не двигался с места. И ведь есть еще приметы. Вон там стояла ольха, а теперь дуб стоит, как и тогда. И вместо зимнего солнца светит осенняя луна. И ветер дует с запада, а не с севера.
Что-то произошло, сказал себе Дженкинс. Что-то зрело во мне. Я чувствовал, но не мог понять, что именно. Новое свойство развилось? Новое чувство прорезалось? Новая сила, о которой я не подозревал?
Способность переходить по своему желанию из одного мира в другой. Способность переноситься в любое место кратчайшим путем, какой только могут измыслить для меня закрученные нужным образом силовые линии.
Он зашагал смелее, и дом никуда не делся, продолжая стоять, реальный, вещественный.
Он пересек двор, заросший травой, и остановился перед дверью.
Неуверенно поднял руку и взялся за щеколду. Щеколда была настоящая. Нет, не иллюзия, реальный металл.
Он медленно поднял ее, и дверь отворилась внутрь, и он переступил через порог.
Через пять тысяч лет Дженкинс вернулся домой… вернулся в усадьбу Вебстеров.
Итак, был некогда человек по имени Джо. Не вебстер, а человек. Потому что вебстер — это человек. И не Псы были застрельщиками.
Хомер — рыхлый ком шерсти, костей и мышц — лежал перед очагом, вытянув лапы вперед и положив на них голову. Сквозь щелочки глаз он видел пламя и тени, и тепло от горящих поленьев, достав его, распушило шерсть.
Но внутреннему взгляду Хомера рисовался песок, и сидящий на корточках робот, и холмы с гнетущим грузом лет.
Эндрю сидел на корточках на песке и рассказывал, и плечи его озаряло осеннее солнце… рассказывал про людей, и про Псов, и про муравьев. Об одном деле, которое произошло еще во времена Нэтэниела, и было это давным-давно, ведь Нэтэниел был первым Псом.
Жил-был человек по имени Джо… человек-мутант, человек-титан… который двенадцать тысяч лет назад обратил внимание на муравьев. И задумался, почему остановилось их развитие, почему их стезя зашла в тупик.
Может быть, голод, рассуждал Джо… беспрестанная необходимость запасать пищу, чтобы выжить. Может быть, спячка, зимний застой, когда рвется цепочка памяти, и начинай все сначала, что ни год — муравьи словно заново на свет появляются.
И тогда, говорил Эндрю, поблескивая на солнце металлической лысиной, Джо выбрал один муравейник и назначил себя богом, чтобы изменить судьбы муравьев. Он кормил их, так что им не надо было бороться с голодом. Он накрыл муравейник куполом и подогревал его, так что отпала надобность в зимней спячке.
И вмешательство помогло. Муравьи делали успехи. Они мастерили тележки, и они плавили металл. Это были зримые успехи, ведь тележки катили поверху, а торчащие из муравейника трубы исторгали едкий дым. Чего еще они достигли, чему еще научились в глубине подземных ходов, никто не знал и не ведал.
Джо был сумасшедший, говорил Эндрю. Сумасшедший… а может быть, и не такой уж сумасшедший.
Потому что однажды он разбил плексигласовый купол и ударом ноги распахал муравейник, а затем повернулся и ушел, потеряв всякий интерес к будущему муравьев.
Но муравьи не потеряли интерес.
Рука, разбившая купол, нога, распахавшая муравейник, толкнули муравьев на путь к величию. Заставили их бороться… бороться, чтобы отстоять завоеванное, чтобы стезя их не уперлась снова в тупик.