Я рассказал ему о двигателе внутреннего сгорания и механизме передачи, с помощью которого энергия, вырабатываемая двигателем, приводит машину в движение, но сам я довольно-таки слабо в этом разбираюсь. Объяснение получилось поверхностным и примитивным, однако он вроде бы понял основной принцип. По его реакции я заключил, что он впервые встретился с подобным устройством. Но у меня создалось отчетливое впечатление, что оно поразило его отнюдь не совершенством конструкции, а скорее своей явной, с его точки зрения, бездарностью.
— Очень вам благодарен за столь четкое объяснение, — учтиво проговорил он. — Я не стал бы вас беспокоить, но меня одолевало большое любопытство. Быть может, было бы лучше и в некотором смысле полезнее, если бы мы потратили это время на обсуждение дальнейшей судьбы этих вот штук.
Он встряхнул мешок, давая мне понять, что он имеет в виду.
— Я уже знаю, что мы с ними сделаем, — сказал я. — Мы отвезем их к одному моему другу, которого зовут Кэрлтон Стирлинг. Он биолог.
— Биолог?
— Биолог — это тот, кто изучает жизнь, — пояснил я. — Он вскроет эти шарики и расскажет нам, что они из себя представляют.
— А это болезненно? — поинтересовался он.
— В некотором смысле, пожалуй, да.
— Тогда все в порядке, — решил Пес. — А что касается этого биолога — я, кажется, уже слышал о существах, которые занимаются чем-то похожим.
Но, судя по его тону, он, несомненно, имел в виду нечто совершенно иное. «Оно и понятно, — подумал я, — ведь жизнь можно изучать по-всякому».
Некоторое время мы ехали молча Сейчас мы уже приближались к городу и машин на шоссе становилось все больше. Пес напряженно застыл на сиденье, и я видел, что его тревожит длинная полоса надвигающихся на нас городских огней. Я попытался представить, будто сам вижу эти огни впервые, и понял, какой они могут внушить ужас сидевшему рядом со мной существу.
— Давай-ка послушаем радио, — предложил я.
Я протянул руку и включил приемник.
— Связь на расстоянии? — спросил Пес.
Я кивнул.
— Как раз время вечернего выпуска последних известий, — заметил я.
Передача только началась. Захлебываясь от счастья, диктор бодро рекламировал какое-то моющее средство.
Потом раздался голос радиообозревателя:
— «Час назад при взрыве, происшедшем на автомобильной стоянке позади жилого дома „Уэллингтон Армз“, погиб какой-то мужчина. Предполагают, что погибший — научный обозреватель „Ивнинг геральд“ Паркер Грэйвс. Полиция считает, что в машину Грэйвса подложили бомбу, которая взорвалась, когда Грэйвс включил мотор. В настоящее время полиция пытается окончательно уточнить личность погибшего».
И он перешел к следующему сообщению.
С минуту я сидел, словно оглушенный, потом протянул руку и выключил радио.
— В чем дело, друг мой?
— Тот человек, который погиб. Ведь это был я, — объяснил я ему.
— Вот чудеса-то, — заметил Пес.
19
Увидев свет в окне его лаборатории на третьем этаже, я понял, что Стирлинг у себя и работает. Я забарабанил в парадную дверь, по коридору прохромал разгневанный сторож. Через окно он жестом приказал мне убираться вон, но я упорно продолжал стучать. В конце концов он все-таки отпер дверь, и я назвал себя. Недовольно ворча, он впустил меня. Вслед за мной в дом проскользнул и Пес.
— Оставьте собаку на улице, — возмущенно потребовал сторож. — Сюда собакам вход запрещен.
— Это не собака, — возразил я.
— А что же?
— Подопытный экспонат, — объяснил я.
И пока он переваривал это, мы успели юркнуть мимо него и подняться на несколько ступенек. Я слышал, как, сердито бормоча себе что-то под нос, он заковылял обратно в свою каморку на первом этаже.
Склонившись над лабораторным столом, Стирлинг что-то записывал в тетрадь. На нем был неописуемо грязный белый халат.
Когда мы вошли, он оглянулся на нас с таким видом, будто наш приход был в порядке вещей. Я сразу понял, что он не знает, который сейчас час. Его ничуть не удивило, что мы явились в такое неурочное время.
— Ты пришел за пистолетом? — спросил он.
— Нет, кое-что тебе принес, — сказал я, показывая мешок.
— Тебе придется вывести отсюда собаку, — заявил он. — Собакам сюда вход запрещен.
— А это вовсе не собака, — сказал я. — Я, правда, не знаю, как он там себя величает и откуда он, но это пришелец.
Явно заинтересовавшись, Стирлинг повернулся к нам всем телом. Прищурившись, посмотрел на Пса.
— Пришелец, — без особого удивления повторил он. — Ты хочешь сказать, что это существо с какой-то другой планеты?
— Именно это он и имеет в виду, — вставил Пес.
Стирлинг наморщил лоб. Помолчал. Было почти слышно, как лихорадочно заработали его мысли.
— Когда-нибудь это Должно было случиться, — наконец проговорил он, словно давая авторитетное заключение по какому-то важному вопросу. — Но никто, конечно, не мог предугадать, как это произойдет.
— Поэтому тебя это нисколько не удивило, — констатировал я.
— Нет, почему же? Разумеется, я удивлен. Но скорее внешностью нашего гостя, чем самим фактом.
— Рад с вами познакомиться, — промолвил Пес. — Как я понимаю, вы — биолог, и я нахожу это в высшей степени интересным.
— Но, честно говоря, пришли мы из-за этого мешка, — сказал я Стирлингу.
— Мешка? Ах, да, у тебя ведь был еще какой-то мешок.
Я поднял мешок, чтобы он мог получше разглядеть его.
— Тоже пришельцы, — объявил я.
Все это начинало чертовски смахивать на водевиль.
Он недоуменно поднял бровь.
Запинаясь и путаясь в словах, я торопливо рассказал ему, что это за существа — в моем понимании, конечно. У меня вдруг почему-то возникла потребность высказаться как можно быстрее. Словно меня подстегнула мысль о том, что у нас очень мало времени, а мне нужно успеть все рассказать. Возможно, так оно и было.
Лицо Стирлинга побагровело от волнения, глаза возбужденно заблестели.
— Об этом-то я и говорил тебе сегодня утром! — воскликнул он.
Я вопросительно хмыкнул — наш утренний разговор давно выветрился у меня из головы.
— Существо, не зависящее от окружающей среды, — напомнил он. — Существо, которое может жить везде и быть всем, чем угодно. Форма жизни, обладающая стопроцентной приспособляемостью. Способная приспособиться к любым условиям…
— Но ты ведь говорил вовсе не об этом, — возразил я, вспомнив наконец, что он тогда сказал.
— Вполне возможно, — согласился он. — Не исключено, что я не совсем точно выразил свои мысли. Но в итоге получается то же самое.
Он повернулся к лабораторному столу, выдвинул ящик и стал быстро рыться в каких-то вещах. Наконец вытащил то, что искал, — прозрачный полиэтиленовый пакет.
— Давай-ка пересыплем их сюда, — сказал он. — А потом уж хорошенько рассмотрим их.
Он открыл пошире отверстие пакета. С помощью Пса я перевернул наш импровизированный мешок и высыпал кегельные шары в пакет к Стирлингу. Несколько каких-то клочков и обрывков упало на пол. Даже не пытаясь принять форму шаров, они быстро шмыгнули к рукомойнику, вскарабкались по его металлическим ножкам и нырнули в раковину.
Пес бросился было за ними в погоню, но они оказались проворнее. Он вернулся с удрученным видом, уныло свесив уши и волоча поникший хвост.
— Они отступили в канализационную трубу, — сообщил он.
— Ну и пусть, — беспечно отмахнулся Стирлинг, которого так и распирало от счастья, — большая часть ведь осталась у нас.
Он стянул крепким узлом горловину пакета и, подняв его, зацепил узел за крюк укрепленного над полом кронштейна — и пакет повис о воздухе. Пакет был настолько прозрачным, что теперь можно было без помех рассмотреть кегельные шары во всех подробностях.
— А вы разберете их на части? — озабоченно спросил Пес.
— Со временем, — ответил Стирлинг. — Сперва я понаблюдаю за ними, изучу их повадки и подвергну их кое-каким испытаниям.
— Тяжким испытаниям? — не унимался Пес.
— Это еще что такое? — спросил Стирлинг.
— Он питает некоторую неприязнь к нашим друзьям, — вмешался я. — Они ставят ему палки в колеса. Позорят его бизнес.
В другом конце комнаты негромко зазвонил телефон.
Потрясенные, мы разом умолкли.
Телефон зазвонил снова.
В этом звуке было что-то пугающее. Мы были здесь совершенно одни и чувствовали себя как-то уютно и спокойно, а кегельные шары на время стали для нас не более чем диковиной, вызывающей чисто академический интерес. Но с этим телефонным звонком все рухнуло — к нам ворвалась неумолимая действительность внешнего мира. Пришел конец уединению, пришел конец спокойному созерцанию, потому что все это касалось не только нас одних, а существа в прозрачном полиэтиленовом пакете из объектов исследования превратились в нечто опасное и угрожающее, в нечто, внушающее уже не академический интерес, а ненависть и страх.
И я увидел за окном величественную всепоглощающую тьму ночи и ощутил бездушное высокомерие, которое опутало мир. Комната словно сжалась в пятно холодного света, разбивавшегося о блестящую поверхность лабораторного стола, о раковину и стеклянные приборы, а я — сама слабость — стоял рядом со Стирлингом и Псом, такими же бессильными, как и я.
— Алло, — сказал Стирлинг в трубку. И спустя немного: — Нет, я ничего об этом не слышал. Должно быть, тут какое-то недоразумение. Он сейчас здесь.
Послушал еще, потом перебил своего собеседника:
— Но ведь он сейчас здесь, у меня. Вместе с говорящей собакой… Нет, он не пьян. Да нет, говорю вам, он цел и невредим…
Я шагнул к телефону.
— Дай-ка мне трубку! — потребовал я.
Он сунул ее мне к уху, и я услышал голос Джой:
— Паркер, ты… Что случилось? Радио…
— Ага, я слышал эту передачу. Те парни на радио просто рехнулись.
— Почему ты мне не позвонил, Паркер? Ты ведь знал, что я это услышу…
— Да откуда я мог знать? Я совершенно замотался. Мне нужно было переделать кучу дел. Я нашел Этвуда, он рассыпался на кегельные шары, и я поймал его в мешок, а потом меня в машине поджидала эта собака…
— Паркер, у тебя действительно все в порядке?
— Конечно, — ответил я. — В полнейшем.
— Паркер, мне так страшно.
— Брось, теперь уже нечего бояться. В машине был не я, и к тому же я нашел Этвуда…
— Я не об этом. У меня во дворе снуют какие-то существа.
— Так ведь вне дома всегда есть какие-нибудь живые существа, — возразил я. — Собаки, кошки, белки, люди, наконец…
— Но эти твари бродят вокруг дома. Так и кишат повсюду, заглядывают в окна и… Паркер, прошу тебя, приезжай и забери меня отсюда!
Мне стало не по себе. Это не был обычный глупый женский страх перед темнотой и воображаемыми ужасами. По ее голосу чувствовалось, что она едва сдерживает истерику, и это убедило меня в том, что причина ее испуга не в игре воображения.
— Хорошо, — сказал я. — Держись молодцом. Постараюсь приехать как можно скорее.
— Паркер, пожалуйста…
— Надень пальто. Стань у двери и жди, когда подъедет машина. Только не выходи, пока я не подойду к самому дому.
— Ладно.
Голос ее уже звучал почти спокойно.
Я бросил трубку на рычаг и стремительно повернулся к Стирлингу.
— Мне нужна винтовка, — сказал я.
— Она вон в том углу.
Винтовка стояла там, прислоненная к стене; я бросился в угол и схватил ее. Стирлинг порылся в ящике и протянул мне коробку с патронами. Я сломал ее, и несколько патронов упало на пол. Стирлинг нагнулся и собрал их.
Я заполнил магазин, остальные патроны высыпал в карман.
— Я еду за Джой, — сказал я.
— Там что-нибудь случилось? — спросил он.
— Не знаю, — ответил я.
Ударом ноги я распахнул дверь и понесся вниз по лестнице. Пес кинулся следом за мной.
20
Джой жила в северо-западной части города в своем собственном маленьком домике. Первые дни после смерти матери она подумывала о том, чтобы продать его и переехать поближе к редакции в какой-нибудь многоквартирный дом. Да так и не собралась. Что-то не отпускало ее отсюда — то ли какие-то воспоминания и сентиментальная привязанность к дому, то ли нежелание рисковать — а вдруг ей не понравится на новом месте.
Я выбрал улицу, где, как я знал, мне не будут помехой мигалки, и дал газ.
Пес сидел рядом со мной, и ветер, врывавшийся через полуоткрытое окошко, откидывал назад его бакенбарды, мягким веером расстилая их по морде. Он задал мне один-единственный вопрос.
— А эта Джой хороший товарищ? — спросил он.
— Самый лучший, — заверил его я.
Он умолк, обдумывая мой ответ. Еще немного, и, наверное, можно было бы услышать, как напряженно работают его мысли. Но он больше не проронил ни слова.
Я пренебрег светофорами и развил недозволенную скорость, пытаясь придумать, что мне сказать в свое оправдание, если за нами погонится полицейская машина. Но обошлось без этого, и, нажав до отказа тормоз, я резко остановил машину перед домом Джой, взвизгнули по асфальту шины, и Пес со всего маху ткнулся мордой в ветровое стекло, весьма этому удивившись.
Домик стоял в глубине двора, обнесенного старинным частоколом и густо заросшего деревьями и кустами, между которыми извивались цветочные клумбы. Ворота были распахнуты настежь — с тех пор как я впервые побывал здесь, я ни разу не видел их запертыми — и створки их криво висели на ржавых петлях. Крыльцо было освещено; в прихожей и гостиной тоже горел свет.
Прихватив винтовку, я выскочил на мостовую и обежал вокруг машины. Пес опередил меня, ворвался в ворота и, как одержимый, бросился в заросли кустарника, росшего по краям вымощенной кирпичом дорожки. Прежде чем он исчез, перед моими глазами промелькнула его оскаленная морда, плотно прижатые к голове уши и задранный кверху хвост.
Я вошел в ворота и, тяжело ступая, двинулся по дорожке к дому, а слева от меня, в кустах, где только что скрылся Пес, поднялся вдруг совершенно невообразимый шум.
Дверь открылась, и Джой перебежала через крыльцо. Я встретил ее на ступеньках. На мгновение она в нерешительности остановилась, глядя во двор, в ту сторону, откуда неслась эта чудовищная какофония.
Сейчас этот шум еще усилился. Описать его почти невозможно. В нем было что-то от верещания взбесившейся фисгармонии, надрывающейся под аккомпанемент какого-то топота и шороха, словно нечто огромное в яростном исступлении мчалось по заросшему высокой сухой травой полю.
Я схватил Джой за руку и потащил по дорожке к воротам.
— Пес! — позвал я. — Пес!
Бедлам не стихал.
Мы выбежали на тротуар, я втолкнул Джой на переднее сиденье и захлопнул дверцу.
Пес как в воду канул.
Кое-где в окнах соседних домов начали вспыхивать огни, и я услышал, как неподалеку хлопнула дверь: видно, кто-то вышел на крыльцо.
Я бросился назад к воротам.
— Пес! — снова крикнул я.
Он пулей вылетел из кустов, поджатый хвост его исчез под брюхом, с влажных бакенбард стекали пенистые струйки слюны. А за ним по пятам что-то гналось — что-то черное, шишковатое, с огромной — во весь фасад — жадно разинутой пастью.
Я понятия не имел, что это такое. Даже отдаленно не представлял, как мне следует действовать.
То, что я сделал, я проделал инстинктивно, не задумываясь.
Я воспользовался винтовкой, как клюшкой для гольфа. Не знаю, почему я не выстрелил. Вероятно, на это не было времени, а может, и по какой-нибудь другой причине. Возможно, я интуитивно почувствовал, что против этой алчущей пасти пуля бессильна.
И прежде чем я осознал, что делаю, пальцы мои сжали винтовочный ствол, приклад был заброшен за спину я уже устремился вперед.
Пес проскочил мимо меня, а шишковатое страшилище было еще в воротах, когда винтовка беспощадной дубинкой со свистом рассекла воздух. Она нанесла удар, но удара не получилось. Приклад прошел сквозь черную тварь, как нож сквозь масло: тело ее расплескалось, обляпав забор, и на тротуаре растеклась лужа отвратительной клейкой жидкости.
В кустах шла какая-то возня — я понял, что вот-вот появятся другие монстры, и не стал медлить Повернувшись, я бросился назад к машине, обежал ее и, швырнув винтовку на сиденье рядом с Джой, прыгнул в машину сам. Уходя, я не выключил мотор и сейчас вмиг оторвал машину от обочины тротуара и погнал ее по улице, до отказа нажав на акселератор.
Сжавшись в комок, Джой тихо всхлипывала.
— Перестань, — попросил я.
Она попыталась, но у нее ничего не получилось.
— Они всегда слишком торопятся, — подал голос Пес с заднего сиденья. — И никогда не доводят дело до конца. У них не имеется соответствующего мужского качества, чтобы выполнить задуманное, как тому следует быть.
— Иными словами, им не хватает мужества, — уточнил я.
Всхлипывания Джой мгновенно стихли.
— Кэрлтон сказал мне, что с тобой говорящая собака, — полусердито, полуиспуганно проговорила она, — но я этому не верю. Что это за трюк?
— Никакого трюка тут нет, моя красавица, — промолвил Пес. — Разве у меня нечеткое произношение?
— Джой, — сказал я, — выкинь из головы все, что ты знала раньше. Расстанься со всеми своими старыми взглядами и представлениями. Забудь обо всем, что ты считала логичным, правильным и уместным. Вообрази, что ты находишься в какой-то заколдованной стране, где может случиться абсолютно все, и учти — главным образом в ней случается что-нибудь скверное.
— Но… — начала было она.
— Но от этого никуда не денешься, — продолжал я. — То, во что ты верила сегодня утром, к вечеру обратилось в дым. Появились говорящие собаки, а на самом деле это не собаки. И кегельные шары, которые по собственному желанию могут превратиться во что угодно. Они покупают Землю, которая, быть может, уже не принадлежит Человеку, и вполне вероятно, что в эту самую минуту мы с тобой уже не люди, а затравленные крысы.