Но недоверчивый следователь отправил его на экспертизу и в ОКВ, а именно консультанту. Эта экспертиза показала, что на данном плане представлен сверхсекретный объект, и этот план ни в коем случае не должен попадать в чужие руки.
За письменной экспертизой последовало телефонное сообщение о том, что подобное заключение несколько дней назад было выдано абверу.
Абвер сфальсифицировал заключение экспертизы.
Тогда Рёдер допросил эксперта абвера, и тот признал недостоверность своей экспертизы, объяснив это ослышкой. Рёдер принял отговорку. Но тотчас проверили все переговоры, касавшиеся плана строительства, и при этом выяснилось, что ослышка была исключена, поскольку на телефонных переговорах все время обсуждалось, каким образом совершенно секретные документы могли попасть в посторонние руки.
Канарис почувствовал страшную опасность, угрожавшую его абверу. Без Догнаньи заговор в отделе Z стал словно тело без души. Даже если бы фон Догнаньи не имел ничего общего собственно с абвером, все равно Канарис почувствовал, что ему, шефу этой организации, угрожает великая опасность. Он также почувствовал, что Рёдер стал ему опасен. Если не удастся устранить все улики, свидетельствовавшие о государственной измене, и вывести их из игры, то абвер ожидают суровые времена.
Адмирал, который становился все неувереннее, поэтому возникала опасность, что он перестанет бороться и опустит руки, все-таки собрался с силами и стал защищаться со всей хитроумностью, свойственной абверу, и в первую очередь ему самому; ведь Рёдер шел уже по верному следу. Если Канарису не удастся устранить этого человека, то будет покончено с ним самим.
Еще раз эта двойственная натура затеяла большую игру.
У Канариса – нам это доподлинно известно – не было противоречий с Гиммлером или Кальтенбруннером. Итак, он отправился к обоим и воззвал к их лояльности. Дело Догнаньи – Бонхёфера – доктора Мюллера должно расследоваться на уровне ОКВ. Гитлеру не следует знать о нем.
Гиммлер и Кальтенбруннер признали справедливыми аргументы Канариса и согласились с его предложениями; кроме того, Гиммлер пообещал переговорить с Кейтелем.
Затем адмирал помчался к Кейтелю. Ему не составило труда убедить тяжелого на подъем человека, будто расследование – не что иное, как замаскированная атака СС на вермахт и самого Кейтеля.
Тем временем доктор Рёдер подготовил промежуточный отчет Леману, шефу правовой службы вермахта. Леман предложил Кейтелю не предпринимать шагов против Канариса и не придавать делу политический характер. Кейтель отправился с отчетом к Гиммлеру, который заявил:
– Я не желаю видеть этого отчета. Это дело вермахта. Но Канарис должен извлечь из этого урок и в будущем внимательнее присматриваться к своим людям.
23 июля 1943 года Кейтель лично позвонил доктору Рёдеру:
– Приказываю вам больше не расследовать дело с точки зрения государственной измены!
Рёдер был страшно удивлен. В этом он усматривал неправомерное вмешательство.
– Я вынужден просить письменного приказания.
Кейтель согласился. И письменный приказ последовал. Он предписывал более не нервировать абвер ввиду создавшейся напряженной ситуации из-за отпадения Италии.
Обоснование было тем удивительнее, что устный приказ Кейтеля был отдан еще до этого события.
В августе 1943 года в имперском суде против Остера, Догнаньи, Шмидгубера и Иккрата было выдвинуто обвинение. Они обвинялись в разложении вермахта в результате незаконных освобождений от воинской повинности, в сфальсифицированных командировках, подложных финансовых отчетах по командировкам и в махинациях с валютой.
Доктор Рёдер вел следствие до 25 августа 1943 года. Еще до этого он был назначен главным судьей воздушного флота. После событий 1 декабря 1943 года Рёдер был переведен на Балканы. Но покинул Берлин он значительно позднее. На его место заступил главный советник военного суда Куттнер. Дело было спущено на тормозах благодаря вмешательству главного судьи Зака.
Канарис победил еще раз. Но это была его последняя победа.
Артур Небе
В июле 1943 года за столиком винного ресторана «Эвест» на Французской улице в Берлине сидел Остер, тогда уже генерал-майор, вместе с одним высоким чином СС.
С этим винным заведением было связано одно обстоятельство. Его содержал некий морской офицер. В этом ресторане Канарис встречался со своими офицерами. Если нужно было обсудить что-либо важное, шли в «Эвест». Здесь же за стаканом вина собирались ценные для абвера агенты и обсуждали серьезные дела. Время от времени Канарис организовывал здесь обеды в мужской компании, причем иногда готовил сам. Выбор этого ресторанчика, имевшего один большой и два маленьких зала, с точки зрения контрразведки был неудачен. Любая иностранная разведка должна была быстро распознать, что здесь офицеры абвера постоянно встречаются со своими агентами. Даже если учесть то, что обслуживающий персонал подбирался с особой тщательностью, по-человечески вполне понятно, что в ресторане велись весьма конфиденциальные беседы. Но ведь во все времена за большие деньги удавалось подкупать не только обслугу, но и высокопоставленных лиц. В «Эвесте» обслуживающий персонал слышал слишком много, а в более поздние часы даже слишком много лишнего.
– Вы робеете, господин Небе? – с дружеской насмешкой говорит Остер.
Собеседник, стройный, с холеной внешностью человек в форме высшего офицера СС, приглушенно говорит:
– Нельзя не соблюдать мер предосторожности, господин генерал.
Собеседником Остера был не кто иной, как группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции Артур Небе, шеф V управления РСХА, тем самым по должности равный шефу тайной государственной полиции, IV управления.
Небе многими описывается как гениальный криминалист и выдающийся организатор. Его профессиональные познания в области криминалистики были всемирно признаны. С Остером он познакомился через абвер. После этого Небе стал завсегдатаем Конногвардейского клуба на Бендлерштрассе. И в Доме летчиков Небе был желанным гостем. У него была замечательная внешность: стройный, с удлиненным лицом, нос с горбинкой, непринужденная осанка с небольшим наклоном вперед.
Он говорил тихо, но твердо, был энергичен и всегда переполнен новыми идеями. Он высказал мысль, что для продолжительного снижения преступности необходимо «выбраковывать» асоциальный элемент. Как большой знаток международной преступности, Небе перед войной тесно сотрудничал с верхушкой английской и французской полиции. Для молодых судей люфтваффе он преподавал в Институте криминалистики. Небе посвящал судей в свою криминалистическую деятельность, демонстрировал возможности раскрытия преступлений техническими средствами. Он очень тесно сотрудничал со службами судопроизводства вермахта и везде и для всякого, кто в нем нуждался, был бескорыстным помощником.
Когда летом 1941 года по согласованию с вермахтом в тылу воюющего Восточного фронта были сформированы оперативные полицейские группы, Небе сразу же вызвался добровольцем. Он был назначен руководителем оперативной группы «Центр». Без судебного приговора, исключительно по произвольному решению какого-нибудь офицера полиции или вермахта, согласно показаниям Олендорфа в Нюрнберге, были казнены сотни тысяч поляков, русских, украинцев, евреев и многих других. До октября 1941 года Небе был одним из четырех руководителей этой страшной организации.
Кровавая деятельность Небе на центральном участке Восточного фронта (Смоленск) была хорошо известна Канарису, Остеру, Гизевиусу, Догнаньи и другим господам из абвера, имевшим с ним дело. Небе был для Канариса чрезвычайно ценным источником. Он сидел в Главном управлении имперской безопасности и, как руководитель управления, принимал участие в ежедневных совещаниях, которые сначала проводились Гейдрихом, а потом Кальтенбруннером. На них он узнавал многое и таким образом поставлял отделу Z ценные сведения о внутренней жизни РСХА. Остер познакомился с Небе через Гизевиуса. Остер был невысокого мнения о Небе, вполне возможно, потому, что Небе из чувства неполноценности – хотя он сам был генерал-лейтенантом полиции – всегда робел перед офицерами вермахта. Кроме того, Небе находился в сильной зависимости от Гизевиуса.
Столь же неоднозначным, как в политической, Небе был и в личной жизни. Он был большой охотник до женщин и вел двойную жизнь, подобно герою любовного романа. Например, он являлся галантным покровителем одного публичного дома в Берлине.
– У меня имеются на то свои причины, – возобновил он разговор. – Абвер совершил большую ошибку, арестовав Шмидгубера и Иккрата.
– Да их и не собирались арестовывать, – возражает Остер. – Мы просто приписали Шмидгуберу дезертирство.
– Тем не менее это произошло!
– Если бы Шмидгубер предстал перед военным судом за дезертирство, то дело было бы рассмотрено в течение четверти часа. Приговор. И приведение приговора в исполнение.
– Тем не менее это произошло!
– Если бы Шмидгубер предстал перед военным судом за дезертирство, то дело было бы рассмотрено в течение четверти часа. Приговор. И приведение приговора в исполнение.
Небе кивает.
– Однако все пошло наперекосяк. Теперь Шмидгубер находится у нас и дает показания. Говорит не очень много, но все-таки. Уверен, этот человек знает намного больше, чем говорит.
Остер бросает напряженный взгляд на своего визави:
– Он дает показания? Что он говорит?
– Немного, но и этого достаточно, чтобы сильно скомпрометировать абвер. В любом случае будут арестованы Догнаньи и другие. При обыске на квартире обнаружили записную книжку, в которой был список лиц в абвере, которым Шмидгубер делал подарки. Возглавляет список имя Догнаньи.
– И что же?
– Я хочу просто предупредить, – говорит Небе. – Фон Галем и Беппо Рёмер арестованы; они дали показания. Галем знаком с Догнаньи, который передавал ему деньги по распоряжению Канариса. Беппо Рёмер сказал, будто бы получил деньги от Галема для покушения на Гитлера. Он сильно подвел Галема.
– Да, но к нам это не имеет отношения, – возражает Остер.
– Имеет, и самое непосредственное! Результаты расследования по делу Шмидгубера вызвали подозрения против известных господ в абвере. Отчет Рёдера представлен шефу управления Мюллеру, а тот написал докладную записку, в которой указывается, что это не соответствует истине, такого в абвере быть не может…
– Черт возьми, вот это да! – Теперь Остер пришел в крайнее волнение. – Я сейчас же доложу об этом Канарису.
Вскоре оба покидают ресторан.
Остер отправился домой. Дело Шмидгубера, принявшее нежелательный оборот, давало ему пищу для размышлений. В ноябре 1942 года консул был арестован, а позднее, 5 апреля 1943 года, – Догнаньи, Мюллер, Иккрат и Бонхёфер.
Между тем материалы расследования и допросов потекли в суд люфтваффе в Мюнхене, в РСХА и, наконец, позднее в суд люфтваффе особого назначения в Берлине.
Кальтенбруннер в январе 1943 года стал преемником Гейдриха, и Канарис в феврале в Мюнхене нанес ему свой первый визит в «Четырех временах года». Он появился с Бентивеньи. В ходе разговора Канарис заговорил о деле Шмидгубера, которое становилось для него все неприятнее, причем он сделал вид, будто не был знаком с консулом.
Он обратился к своему спутнику:
– Скажите, Бенти, как, собственно, зовут этого парня, которого я имею в виду? Мейергубер, Мюллергубер?..
– Шмидгубер, господин адмирал, – помог Бентивеньи.
– Ну да, верно: Шмидгубер! Это тот парень, что в Праге занимался махинациями. Теперь он имеет наглость утверждать, будто делал это для абвера.
– Ничего не знаю ни о каком Шмидгубере, – ответил Кальтенбруннер. – Я наведу справки.
Канарис перевел разговор в другое русло. Ему так и не удалось узнать, как обстоит дело со Шмидгубером.
По дороге Остера не отпускала мысль, что из дела Шмидгубера, вероятно, может получиться и дело Остер – Канарис.
Небе был прав со своим предупреждением. Гиммлеру отправили докладную записку. Но о чем не знал группенфюрер СС, так это о резолюции, которую Гиммлер наложил на записку зеленым карандашом: «Оставьте меня с вашим Канарисом в покое!»
Абвер лишается Канариса
Пока разыгрывались все эти истории, в ОКВ и в других местах против Канариса начало накапливаться недовольство из-за неудовлетворительной информированности абвера.
Так, Кессельринг уже заранее предсказывал англо-американскую высадку в Италии, а другие военные эксперты – где-нибудь в Средиземноморье или в Африке. В течение многих недель длилась подготовка союзников. Канарис перед высадкой находился в Италии. Здесь он дал главнокомандующему войсками «Юг» противоречивейший и самый поразительный прогноз, цитируя «особенно хорошо информированного посредника», имени которого, несмотря на настойчивые требования генерала Дейхмана, так и не назвал. Он ссылался на существующее в абвере правило не раскрывать имена источников.
Однажды он сумел сообщить о высадке противника на западноафриканском побережье с последующим маршем через Африку. Большое скопление судов в Гибралтаре позволило ему предположить, что высадка последует на Корсике, затем в Южной Франции и, наконец, даже на Балканах.
Маршал Кессельринг, главнокомандующий войсками «Юг» в Италии, логично считал, делая вывод из имеющихся фактов, что высадка возможна лишь в Северной Африке. На это он и ориентировался и соответственно своим взглядам распределил силы. В противоположность его взглядам у главного командования вермахта, благодаря донесениям Канариса, сложилось мнение, будто союзники высадятся в Южной Франции. В этом был убежден и Гитлер.
Еще 7 ноября 1942 года Геринг в телефонном разговоре заявил маршалу Кессельрингу: «Ваша оценка ситуации ошибочна. В штаб-квартире фюрера твердо убеждены, что нападение будет совершено на юг Франции. Я делаю вас ответственным за срочную передислокацию всего 2-го воздушного флота».
8 ноября 1942 года союзники высадились в Северной Африке.
За этими ложными донесениями о высадке союзников последовала история с Аме, которая страшно разозлила Гитлера, о чем он ясно дал знать Кейтелю, в подчинении у которого находился абвер.
Канарис хорошо знал прежнего шефа итальянской службы разведки и контрразведки генерала Роатту, а с его преемником, генералом Аме, даже был дружен.
Здесь следует отметить, что Канарис – что можно объяснить его происхождением – всегда был большим другом итальянцев. Он всегда питал добрые чувства к этой стране. Так, в начале войны на папке с докладом одного из своих офицеров о низкой боеспособности итальянской армии он разгневанно начертал: «Парень несет полный вздор, он ничего не смыслит в Италии».
Со спокойным, невозмутимым Аме Канарис был в добром согласии. От него и других итальянских офицеров контрразведки еще в августе 1941 года он знал, что против Муссолини складывается оппозиция, ядро которой сформировалось в армии. Говорили, диктатор скоро будет свергнут. Канарис знал, что предстоит смена режима, но не доносил ничего конкретного, в результате чего Гитлер и, главное, командование вермахта на деле не имели никакого представления о грядущих событиях.
Муссолини, к великому удивлению большинства профессиональных германских наблюдателей, 25 июля 1943 года был свергнут. Гитлер усмотрел в этом полный поворот итальянской политики, которая – даже ценой пожертвования союзниками – была готова капитулировать. Он чувствовал себя обманутым.
Тогда и заговорили о предстоящем отпадении Италии. Об этом доносили офицеры отделов I из германских главных штабов. Но им не верили, поскольку сведения шли не от Канариса, о тесных отношениях которого с Аме было известно.
Совершенно исключено, чтобы генерал Аме до апреля 1943 года не знал, что готовится в итальянских вооруженных силах. Так же как исключено, чтобы он не знал, что Италия перейдет на сторону союзников. Его предшественник Роатта принимал активное участие в подготовительных переговорах по отпадению Италии.
Еще весной Канарис вел длительные переговоры с Аме в Венеции. Тогда он и должен был получить сведения как о запланированном перевороте, так и о предстоящем выходе Италии из оси. Даже германские резидентуры абвера в Риме сразу после переворота доносили, что германской стороне не следует слишком доверять заверениям Бадольо. В обозримом времени Италия прекратит борьбу с союзниками и переметнется на их сторону. Эти и подобные доклады также поступали и Канарису.
Нам неизвестно, пересылал ли он их Кейтелю и, если он это делал, какими комментариями их сопровождал. В любом случае, об этом нет никаких свидетельств.
В первых числах августа Канарис снова поехал в Венецию и снова встречался там с генералом Аме.
Когда Канарис вернулся в Берлин, он – как это обычно делал время от времени – устроил обед для сотрудников Главного управления имперской безопасности. Здания абвера на Тирпицуфер, 74–76 были разбомблены во время авианалета 19 апреля 1943 года. Адмирал разделил огромный аппарат на несколько бригад и оставил в Берлине лишь небольшую руководящую часть. Большая часть службы была эвакуирована в Цоссен (Цеппелин), запасной командный пункт главного командования сухопутных войск.
Кальтенбруннер появился на ужине в штабном здании в сопровождении многих своих высших сотрудников. Разговор вращался вокруг переворота в Италии и возможного ее отпадения. При этом Канарис очень сожалел об аресте доктора Мюллера. «В лице доктора Йозефа Мюллера, – сказал он, – я потерял своего лучшего осведомителя!» Он поведал Кальтенбруннеру о сборе информации: все сведения об этом мятеже поступали от доктора Мюллера.
Затем Канарис сказал следующее: «В Венеции я разговаривал с Аме. По впечатлению, которое я вынес из разговора с ним, исключено, чтобы Италия предприняла что-нибудь для выхода из войны».