Когда Лонсдейл Брайанс возвращается в «Эдем», он находит телеграмму: Хассель приедет в четверг.
Снова англичанин бредет в отель «Исла» с блокнотом для рисования в руке. Но его рисование, похоже, никого не интересует.
В Куре господин фон Хассель пересел в поезд на Арозу. На старый епископский город уже опускались вечерние сумерки. Посол не любовался заснеженным ландшафтом.
Его мысли были в Берлине. Там перед своим отъездом он еще раз навестил всех своих друзей. Повсюду он сталкивался с подавленностью, настроением безвыходности и отчаяния. С 5 ноября, когда Гитлер накричал на Браухича, все пошло вкривь и вкось. Гаммерштейн[7], возглавлявший командование в Кельне, теперь при Гитлере полностью впал в немилость. И план Вицлебена потерпел провал. Генерал-полковник, ставка которого находилась во Франкфурте, должен был сразу появиться в Берлине, как только поблизости окажутся выводимые с Востока дивизии. С помощью этих войск он должен был нейтрализовать в Берлине СС. Затем Бек должен был выехать в Цоссен и из рук Браухича получить главное командование. В одном из обращений, составленном фон Догнаньи, Гитлер объявлялся сумасшедшим. Война бы продолжалась, но только до тех пор, пока бы не был достигнут разумный мир.
И тут разразилась беда. Технически оказалось невозможным стянуть войска к Берлину. Потому провалилась и акция Вицлебена. Теперь даже генерал Гёрделер превратился в пессимиста. Фон Хассель встречался и с генералом Рейхенау, командовавшим 6-й армией; Хасселя ждал резкий отказ. Генерал холодно сказал, что наступление перспективно и его следует провести: «Теперь нужно выстоять».
Неутомимый Гёрделер снова рассчитывал на Гальдера. Но это был расчет без фундамента. Гальдер уступил.
Таково было положение дел, когда фон Хассель зимним вечером ехал в Арозу…
Рисовальщик захлопывает свой блокнот, решительно подходит к отелю «Исла» и звонит.
Дверь открывается – в ее проеме стоит стройный, еще довольно молодо выглядящий человек. «Это он».
– Не подскажете ли, сударь, здесь ли находится пансион «Деталмо»?
Человек в проеме двери улыбается, подходит к иностранцу и протягивает ему руку. Лонсдейл Брайанс показывает документ. Затем начинает обычный политический разговор. Но фон Хассель не говорит ни слова о цели встречи. Англичанин разочарован.
Поскольку обе стороны начинают издалека, чтобы перейти к серьезным вещам, собственно предмет переговоров теперь неоднократно затрагивается намеками.
– Не встретиться ли нам еще раз после полудня? – предлагает немец.
Они встретились на заброшенной, практически непроезжей дороге. Теперь Хассель держал себя совершенно иначе.
– Я все обдумал и решил передать с вами лорду Галифаксу письменное изложение ситуации. – Затем он поясняет свое мнение о развитии событий: – Перед государственным переворотом должно быть достигнуто полное взаимопонимание с Англией… Прежде всего, важно было бы знать, что Англия собирается извлечь не только военную выгоду из изменений в рейхе, но и будет готова тотчас же начать переговоры с новым германским правительством. Если я получу подобное письменное согласие, то тогда смогу добиться большего у моих пока еще колеблющихся единомышленников.
Молодой англичанин отвечает с радостным возбуждением:
– Во время моей встречи с лордом Галифаксом 8 января он твердо заверил меня, что лично употребит все свое влияние в желательном смысле.
– Мне это весьма отрадно слышать. Однако необходимо, чтобы я привез в Берлин какое-то документальное подтверждение, что убедило бы моих друзей.
– Это не так просто сделать.
Фон Хассель остановился:
– Все идет к европейской катастрофе. Мы обязаны предотвратить ее. Подумайте, что означала бы подпись лорда Галифакса для моих друзей! Это было бы нечто солидное, осязаемое. Это, без всякого сомнения, послужило бы толчком. Стало бы большим моральным оправданием наших начинаний; это привлекло бы пока еще колеблющихся… это… – добавил он, – разрушило бы широко распространенное в Германии мнение, будто Англия стремится более всего к уничтожению Германии, нежели к свержению Гитлера. Я даже утверждаю, что успех или неудача государственного переворота полностью зависят от письменного заявления лорда Галифакса.
Лонсдейл Брайанс тонко чувствует, что происходит в Германии, он понимает его.
– Я сделаю все, что в моих силах, – с искренней убежденностью обещает он. – Когда вы хотели бы передать мне заявление лорду Галифаксу?
– Сегодня после обеда, лучше в «Посте».
Когда они вечером встречаются, в «Посте» нет ни одного свободного столика. Они идут дальше и находят маленькую тихую гостиницу. Здесь они обсуждают заявление, написанное Хасселем его крупным характерным почерком.
На следующее утро они еще раз встречаются в небольшой чайной, и Лонсдейл Брайанс забирает заявление и подписанное письмо к Галифаксу.
Посол разработал мирные предложения лорду Галифаксу. По мнению фон Хасселя, цель состоит в том, чтобы получить от английского министра иностранных дел гарантии, что смена режима в Германии будет использована союзниками не для собственной выгоды, а лишь для того, чтобы установить длительный мир.
Заявление фон Хасселя гласило:
«Крайне важно как можно быстрее покончить с этой безумной войной.
Это необходимо, поскольку постоянно возрастает опасность, что Европа окажется полностью разрушенной и прежде всего большевизируется.
Для нас Европа – не поле битвы или основа мощи, а отечество, в рамках которого здоровая, жизнеспособная Германия станет незаменимым фактором стабильности, особенно при наличии большевистской России.
Целью мирного договора должны стать долгосрочное умиротворение и оздоровление Европы на твердой основе и гарантия предотвращения легкомысленной вспышки военного противостояния.
Для этого необходимо выполнение условия, по которому объединение Австрии и Судетов будет находиться вне рамок обсуждения. Точно так же не подлежит обсуждению вопрос западных границ Германии, тогда как германо-польская граница должна совпадать с границей Германской империи 1914 года.
Мирный договор должен быть построен на определенных, всеми сторонами признанных принципах».
Затем следовал ряд основополагающих принципов: восстановление независимой Польши и независимой Чехословакии, сокращение вооружений, справедливость и законность как основа общественной жизни. Контроль за государственной властью со стороны народа, свобода слова, совести и умственного труда.
19 марта 1940 года фон Хассель был у Бека. Генерал-полковник вообще оценивал наступление на Западе очень пессимистично. Затем появился Остер и Догнаньи. Только здесь и теперь Хассель узнал о связке Остер – доктор, Мюллер – доктор, Шмидгубер – Ватикан – сэр Фрэнсис Осборн.
Первые ответы от Галифакса уже поступили: он полагал необходимым децентрализацию Германии и плебисцит в Австрии.
Как заметил Догнаньи, Ватикан особо подчеркивает, что известные формулировки Галифакса в целом не являются принципиальными, главное – смена режима, а это обещано.
– Хотите ли вы ознакомить Гальдера? – спросил Остер. – Но не называя имени нашего посредника в Италии. Лучше мы предоставим вам доклад. Нашего Мюллера в Риме мы назовем господином Х.
– Итак, Х-доклад, – улыбнулся фон Хассель. – Поверит ли мне Гальдер?
Гальдер выразил желание увидеться с Хасселем. Но вскоре он стал сомневаться; он ссылался на свою офицерскую клятву, и Гёрделер, посредничавший в переговорах, вычитал в одном из писем к нему Гальдера, будто Англия и Франция объявили Германии войну и она теперь «неминуема». Будто компромиссный мир бессмыслен. Только в случае крайней необходимости следует поступать так, как хотел бы он, Гёрделер.
Заключительный отчет был составлен фон Догнаньи. Гальдер получил его для ознакомления, он же передал доклад Браухичу. Позднее его обнаружила тайная государственная полиция, когда в сентябре 1944 года нашла абверовский сейф Остера в Цоссене.
Дни шли за днями. Драгоценные дни. Хассель ждал сигнала из Арозы. Каждое утро он думал: «Вот сегодня придет весть от мистера…»
Но никакой вести не было.
Сомнения охватили посла. Возможно, его посредник еще не установил контакт с Галифаксом; или же британский министр иностранных дел больше не желает консультаций?
Тут зазвонил телефон. Звонок из Италии. Зять Хасселя у аппарата. Английский друг только что прибыл в Арозу. «В 21 час в курзале», – закончил итальянец разговор.
Ну вот! Все подозрения оказались ложными. Мистер Лонсдейл Брайанс говорил правду.
Была середина апреля, когда фон Хассель выехал в Арозу. Он мучительно размышлял о гарантии, данной Остером англичанам от имени Сопротивления – воспрепятствование наступлению на Западе и ниспровержение режима Гитлера.
Это обещание через Рим отправилось в Лондон.
А если он не сможет выполнить обязательства оппозиции? Что тогда скажут англичане?
Последние события вокруг Гальдера и Браухича, собственно говоря, подтверждали, что от этих офицеров ожидать нечего. Любые переговоры с ними оказывались лишь тратой времени. Было ли движение Сопротивления на верном пути? Стоило ли понапрасну тратить время с нерешительными генералами? Но с кем же тогда можно было решиться на путч? Не с кем – вот ответ, который был вынужден дать себе Хассель. Но надежда не покидала его. Если он сможет предоставить генералам гарантии Галифакса, они станут решительнее и сговорчивее.
В Арозе Лонсдейл Брайанс, приехавший из Лондона, располагается в своем прежнем отеле «Эдем». Сезон кончился, и гостиница почти пуста. В «Посте» Брайана ждало известие. Тогда он пускается в путь, постоянно курсируя мимо отеля «Исла». Но дом словно вымер, никто из него не выходит. Брайанс разочарован и снова возвращается в «Пост».
Правда, сэр Кедогэн, которому Галифакс передал меморандум Хасселя, не смог в достаточной степени похвалить посла. Галифакс и Чемберлен поручили ему выразить Хасселю признательность за его мужество, с каким он поставил свою собственную подпись под письмом, в которое был вложен меморандум. Но сам Галифакс более не желает передавать что-либо написанное собственноручно, поскольку незадолго до того он уже передал подобные гарантии «другим каналом», а именно: папе. Они были переправлены и оппозиции.
Лонсдейл Брайанс размышлял, не позвонить ли ему Деталмо. Ситуация просто комичная. Из «Поста» можно видеть «Ислу», до гостиницы рукой подать. Но он осторожен. Поэтому он звонит Деталмо в Рим: тот может сказать своему тестю, что специалист на месте.
После ужина фон Хассель поджидает перед «Эдемом». Ему не приходится долго ждать, Лонсдейл Брайанс вскоре его обнаруживает.
– Я тщетно прождал вас долгий день, – встречает его англичанин. – Немного прогуляемся?
– С удовольствием.
Вытянутое в длину вдоль южного склона долины Плессур местечко погружено в сумерки.
– Ваше заявление я передал Галифаксу, он показывал его Чемберлену.
– Что на это сказал сэр Галифакс? – спрашивает Хассель.
– Он был очень благодарен мне за сообщение. С основными положениями он согласен. Но письменного подтверждения дать не может.
Хассель скрывает свое разочарование и молчит.
– Он не может его дать, – продолжает Брайанс, – поскольку всего неделю назад передал его по другому каналу.
– Ах, вот как… – Фон Хассель сразу вспоминает о бумагах, которые ему показывали Догнаньи и Остер в доме Бека. – Я знаю, но это не совсем то, что нам нужно, и не то, что нужно мне самому.
– Сознаюсь, что я и мои люди скептически относимся к этому другому каналу. Я даже обеспокоен, является ли этот другой путь, о котором говорил Галифакс, правильным.
– Вот именно, – кивает фон Хассель.
– Думаю, что речь идет об известной мне серьезной акции, которая была поручена той самой группе, с которой у меня имелась связь. Ее сообщение я могу лишь с жаром приветствовать как своего рода подтверждение. – По некотором размышлении фон Хассель добавляет (наступление на Данию – Норвегию было в полном разгаре): – Я хотел бы только знать, придерживается ли Лондон все еще и теперь позиции справедливого мира. Это то, чего я жду.
– Непременно! Я рад, что вам известен другой канал. Если бы вы ничего об этом не знали, то это было бы неправильно. Но достойно внимания кое-что иное: у нас уже нет полной уверенности в изменении системы в Германии. Мы сомневаемся!
Но на изменении системы строились все английские обязательства.
– У лорда Галифакса поменялась точка зрения?
– Нет, – невозмутимо говорит Брайанс, – его позиция принципиально неизменна.
Когда господин фон Хассель по узкоколейке едет в Кур, он не везет с собой долгожданного письма лорда Галифакса.
– Ваш меморандум надежно хранится в сейфе Форин Офис, – на прощанье сказал англичанин. – Возможно, мне еще удастся привезти вам письменное подтверждение.
И все-таки англичане слишком долго возлагали надежды на обязательства немецкой оппозиции. Это было заметно даже по их военным приготовлениям во Франции. Но шли месяцы, и ничего не происходило. Доктор Шмидгубер все больше проникался скепсисом, и на свой вопрос он получает от доктора Мюллера таинственный ответ: «День Х неотвратимо надвигается; я знаю его точную дату. Режим Гитлера сотрут в порошок».
Когда доктора Мюллера некоторое время спустя снова спросили: «Так почему же ничего не происходит?» – он признался: «Браухич не желает принимать участие».
С конца марта Лондон стал нервничать и проявлять недоверие. Разведка доносила, что немецкие приготовления к наступлению продолжаются. Вдобавок у двух немецких летчиков, 10 января 1940 года сбившихся с курса над бельгийской территорией, были обнаружены без всякого сомнения подлинные карты наступления на Бельгию и Голландию. Эти факты свидетельствовали о кое-чем ином, нежели то, что говорил отдел Z.
Бельгия уже была заранее проинформирована о планах Гитлера войти в нейтральные Бельгию и Голландию. И вновь бельгийский генеральный консул в Кельне, господин Г. ван Шендель, обратил внимание своего правительства на то, что немцы готовят наступление в Арденнах с прорывом к Кале. Но первые предупреждения о германском наступлении пришли из Рима.
16 декабря 1939 года у итальянского военного атташе в Берлине, генерала Марраса, состоялась беседа с генералом доктором Вальдемаром Эрфуртом, тогда обер-квартирмейстером V главного командования вооруженных сил. Эрфурт заявил ему, что германская армия уверена в своем успехе, если у нее будет необходимое стратегическое пространство. Поэтому неминуемо вторжение в Бельгию и Голландию. Провести операцию сравнительно легко, поскольку эти страны в военном отношении слабы, а французские войска у границы намного малочисленнее, нежели в центре. «Мы надеемся, – сказал генерал, – что французы частью своих сил пойдут на помощь бельгийцам. В таком случае они будут отрезаны от основных сил своей армии, и решающее сражение может произойти во Фландрии».
18 декабря итальянец сообщил бельгийскому послу в Берлине виконту Давиньону: наступление на Западе предрешено.
Маррас уведомил свое правительство в Риме.
26 декабря 1939 года Муссолини лично поручил графу Чиано тайно ознакомить дипломатических представителей Бельгии и Голландии с содержанием донесения генерала Марраса. 30 декабря бельгийская принцесса Мари-Жозе, как супруга итальянского кронпринца, была проинформирована об обстоятельствах дела, и, когда Чиано 2 января 1940 года принимал бельгийского посла, он сказал ему: «Бельгия находится в большой опасности. Будьте готовы к любым обстоятельствам, ибо иногда агрессор отказывается от своих намерений, если замечает на своем пути серьезные препятствия».
5 января шведский посланник в Берлине Арвид Рейхерт уведомил своего бельгийского коллегу о генеральном наступлении на Западе. Начало – 15 января или несколькими днями позже, в зависимости от погодных условий.
В среду, 10 января, папский нунций в Брюсселе, монсеньор Микара, предупредил бельгийское министерство иностранных дел – опасность на пороге.
Через посредников в Швейцарии и Лиссабоне доктор Шмидгубер узнал: в Лондоне придерживаются мнения, что германской оппозиции давно пора осуществить свои планы. Наконец она должна начать действовать. В Лондоне уже стали задаваться вопросом, уж не является ли это странное немецкое Сопротивление изобретением национал-социалистов и не создано ли оно для того, чтобы снизить английскую обороноспособность.
Сомнения в Англии зародились еще и по другим причинам. Два английских офицера контрразведки, Бест и Стивенс, были вовлечены в переговоры с одной группой СД (Служба VI РСХА). Представители группы выдавали себя за уполномоченных вести переговоры от имени военных инстанций. Англичане поддались на уловку и были похищены и вывезены через границу вместе с одним голландским лейтенантом. Голландец поплатился жизнью.
Это происшествие и нерешительность немецкого Сопротивления создали в Англии впечатление, будто в Германии не существует никакой оппозиции: на деле это только «игра». Министр иностранных дел Галифакс поставил в известность своего посланника в Ватикане об этом мнении, а сэр Фрэнсис д’Арси Осборн сделал об этом доклад папе, ведомства которого, в свою очередь, оповестили о том немецкую сторону. Ватикан также чувствовал себя обманутым.
Пришел апрель. Он принес с собой операцию в Норвегии, и мирные перспективы становились все призрачнее. Ежедневно ожидалось наступление на Западе.
В начале мая доктора Мюллера не было в Риме. Между тем Канарис узнал дату наступления на Западе. Остер сообщил эту дату доктору Мюллеру и поручил через Ватикан передать информацию английскому посланнику. Доктор Мюллер в Мюнхене передал одному своему доверенному лицу записку с четким заданием отвезти ее в Рим и вручить «С», то есть патеру Лейберу. В записке говорилось: