В Отель-де-Пари находилась штаб-квартира 337-й немецкой пехотной дивизии. Когда командир дивизии узнал, кто находится в гостинице, он захотел арестовать французского генерала армии как бежавшего военнопленного.
Абецу удалось воспрепятствовать этим притязаниям, и Жиро свободно вернулся в неоккупированную Францию.
В ответ на это Гитлер потребовал, чтобы Жиро живым или мертвым был привезен обратно в Германию.
Биографы Канариса рассказывают, что эта акция, которая фактически сводилась к убийству Жиро, была поручена абверу. Но Канарис – а вместе с ним его ближайшие сотрудники – решил не выполнять этого задания. Кейтель безуспешно настаивал на уничтожении Жиро. Тогда Канарис решил переговорить с Кейтелем, чтобы освободиться от задания. Кейтель согласился, однако Канарис должен был передать дело Жиро СД, – но не сделал этого (как утверждают биографы).
Показания, будто Канарису поручили убить Жиро, сомнительны. Среди документов французского военного суда в Париже имеется текст сообщения государственного секретаря Вайцзеккера послу Абецу. Вот его текст в переводе:
«3 мая 1942 г.
Касательно: дело Жиро.
Только что мне позвонил фельдмаршал Кейтель и сказал:
«Вчера, 2 мая, на демаркационной линии между оккупированной и неоккупированной зонами, неподалеку от штаб-квартиры 337-й пехотной дивизии в Мулене произошел следующий инцидент:
В главной квартире дивизии должны были встретиться Лаваль, генерал Жиро и – предположительно – также Дарлан[17], с французской стороны, посол Абец – с германской, чтобы провести переговоры о выдаче генерала Жиро.
Но результат достигнут не был, напротив: французские господа беспрепятственно выехали на неоккупированную территорию.
Командир пехотной дивизии, который там находился, намеревался просто арестовать генерала Жиро, если переговоры окажутся безуспешными.
Но вследствие позиции, занятой послом Абецем, этого не произошло».
Кейтель добавил, что все происшедшее было доведено до сведения фюрера. Фюрер расспрашивал, какое давление оказывалось на командира дивизии, намеревавшегося арестовать французского генерала, а затем потребовал от министра иностранных дел отчет по этим событиям».
Вследствие этого посол в Париже был тотчас же отстранен от дальнейшей разработки данного вопроса, и дело Жиро передали Комиссии по перемирию в Висбадене.
Независимо от того, что Абец о замысле убийства Жиро «никогда ничего не знал, а до него доходили лишь слухи», остается невероятным, чтобы Кейтель обратился к Канарису с предложением отдать СД поручение уничтожить Жиро. Тогда Кейтель говорил бы с Гиммлером, а не с Канарисом – таково было бы решение.
Когда Кейтель тщетно спрашивал Канариса, почему ничего не происходит, то тот отговаривался тем, будто он передал поручение Гейдриху.
Но Гейдрих к этому времени уже был протектором Богемии. С Главным управлением имперской безопасности он уже имел мало дел; там заправлял Кальтенбруннер.
Это объяснение Канарис должен был дать в сентябре 1942 года. Жиро только 8 ноября уехал в Африку, а Гейдрих уже в конце мая 1942 года пал жертвой покушения.
Арест Доктора Шмидгубера
Осенью 1942 года в кабинете Догнаньи состоялось совещание. В нем принимали участие Остер, Догнаньи, Дитрих Бонхёфер, Гизевиус. Присутствовал ли при этом доктор Мюллер, точно не установлено.
Разговор вертелся вокруг доктора Шмидгубера; содержание беседы он узнал позднее лично от Бонхёфера.
На границе с протекторатом задержали некоего Давида, который вез с собой четыреста долларов. При аресте Давид показал, что он совершил свои трансакции с помощью некоего Шлёгеля, а Шлёгель, доверенное лицо абвера, не отрицал, что совершил сделки с часами, золотом и картинами. Во время допроса майор Шлёгель сослался на трансакции доктора Шмидгубера и капитана Иккрата в интересах евреев из протектората.
– Неслыханное свинство! – возмущенно восклицает Остер. – Адмирал вне себя и не собирается прикрывать Шмидгубера.
Гизевиус присоединяется к этому мнению и первым высказывается об устранении Шмидгубера.
– Абвер должен его прикрыть, – напротив, считает Бонхёфер, – тогда и другие будут защищены!
– Этого человека следует устранить, он слишком много знает, – твердо отвечает Остер.
Бонхёфер возмущенно заявляет, что такие методы ничем не оправданы.
– У доктора Шмидгубера, как португальского консула, большие связи с заграницей. Ему нужно создать условия для побега.
– Вы мечтатель не от мира сего, Бонхёфер; если мы дадим ему возможность бежать, за границей он все выболтает, и нашу лавочку очень быстро прихлопнут.
Бонхёфер возражает:
– Это невозможно. Я знаю доктора Шмидгубера. Это человек, который сам живет и дает жить другим и хочет, чтобы его оставили в покое. Я знаю его еще по Мюнхену. Он при любых обстоятельствах будет молчать.
– Тогда вы жестоко заблуждаетесь, – резко отвечает Остер. – Он приведет нас всех на виселицу, стоит его только выпустить за границу. Он знает слишком много. Где он сейчас, господин фон Догнаньи?
– Не знаю, господин полковник.
(Госпожа фон Догнаньи впоследствии говорила, что ее муж был категорически против устранения Шмидгубера и поэтому уклонился дать адрес консула.)
– Это легко установить по картотеке, – продолжает Остер. – Адмирал также придерживается мнения, что этого опасного человека следует устранить. Кто думает иначе?
Все молчат. Только Бонхёфер снова берет слово:
– В интересах абвера было бы выпустить доктора Шмидгубера за границу.
Остер снова возражает: адмирал этого не хочет, да и он, Остер, считает, что в интересах абвера следует устранить этого опасного человека. Ему известно не только о переговорах через Ватикан, он обладает и другими сведениями, корыстное разглашение которых может оказаться роковым для абвера. Правда, действовать следует чрезвычайно умно; Шмидгубер – продувная бестия. Доктор Мюллер получил необходимые указания, он не позволит Шмидгуберу бежать.
На этом совещание окончилось.
В холле одного цюрихского отеля у Шмидгубера назначена встреча.
– Поверьте, господин консул, вам грозит опасность, большая опасность! – говорит собеседник Шмидгубера.
Консул прикуривает сигарету.
– Благодарю вас за предупреждение. Я сумею защититься.
– Ни в коем случае не приезжайте в Германию.
– Я подумаю над этим, – говорит задумчиво Шмидгубер.
Визитер встает и сердечно прощается.
– Надеюсь вскоре снова встретиться с вами в Цюрихе… Я забыл упомянуть, что господа благополучно прибыли в Лиссабон. Они от всей души благодарят вас.
Шмидгубер улыбается. Ему снова удалось переправить нескольких евреев в Лиссабон по фальшивым паспортам.
Посетитель ушел, а консул еще долго сидит в холле и размышляет. Что же, собственно, произошло?
В 1940 году доктор Шмидгубер оказал абверу одну услугу. Тогда он привел в абвер доктора Мюллера и свел со своим знакомым в Ватикане. Позднее Шмидгубер попытался в меру своих сил и возможностей разрешить проблему евреев. В качестве португальского консула он мог снабжать отдельных евреев паспортами и благополучно переправлять их за границу. В контакте с некоторыми дипломатами он осуществлял валютные трансакции для гонимых. При этом он не искал собственной выгоды; доктор Шмидгубер был богатым человеком, ему не было нужды наживаться на несчастье других. Он сочувствовал изгоям и считал обязанностью и гуманным долгом помогать несчастным. Усилия его были неустанными, беспрерывными. Он ездил в пользовавшийся дурной славой лагерь для интернированных под Марселем и даже сумел проникнуть в лагерь для евреев Камп-де-Кур под По в Пиренеях.
Доктор Шмидгубер вместе со своими зарубежными друзьями придерживался мнения, что режим Гитлера незаконный и что ни в Германии, ни где-либо еще, и уж тем более на территории протектората, невозможно соблюдать какие-либо права человека и выполнять государственные функции. Мнение, которого после войны придерживались союзники и некоторые международные правозащитники. Законы и постановления национал-социалистического режима рассматривались как незаконные и несуществующие, поскольку Гитлер после прихода к власти вышел из правового поля и аннулировал конституцию.
Теперь имя консула называлось в связи с пресбургской валютной аферой. Полицейский атташе в Пресбурге установил, что Шмидгубер имел тесные связи с еврейскими кругами в Пресбурге и Праге. Арест некоего Давида переполнил чашу терпения. У него обнаружили четыреста долларов. Ваппенгейм (отдел таможенного розыска в Праге) сообщил об этом в Мюнхен и потребовал возбуждения следствия в отношении доктора Шмидгубера.
«Собственно, мне нечего беспокоиться, – размышлял Шмидгубер, – абвер, которому я оказал немало услуг, легко прикроет меня. Разве они не производят собственные трансакции? Валюта, которая переводится через них за границу, явно далеко не всегда предназначается для выполнения задач абвера. Целый ряд филиалов переправлял валюту, которая никогда не декларировалась. Далеко не всегда ими финансируются эмиграция или противники режима; сплошь и рядом они заботятся о собственном кармане и устраивают свое будущее после поражения в войне».
(После войны доктора Шмидгубера допрашивала Комиссия США по поводу того, насколько он информирован, что Канарис, Догнаньи и другие руководящие лица абвера открывали счета и делали вклады на свой страх и риск для личных нужд в Швейцарии, Соединенных Штатах и других странах. При этом также всплывали имена Гизевиуса и Хюбнера.)
Вечером того же дня Шмидгубер получил еще одно предупреждение. И все же он решил вернуться в Германию, чтобы привести в порядок свои личные дела и затем, примерно через три месяца, навсегда покинуть немецкую землю.
Когда при возвращении доктор Шмидгубер увидел людей в форме таможенной и пограничной охраны, он ощутил какое-то неуютное чувство. Как бы кто не подошел, не положил руку на плечо и не сказал: «Вы арестованы! Следуйте за мной!»
Но ничего подобного не произошло. Он мог беспрепятственно следовать в Мюнхен.
Из своей квартиры, на улице Ам-Костор, 1, Шмидгубер позвонил доктору Йозефу Мюллеру. Адвокат, типичный баварец, тотчас приехал.
– Вы знаете об истории с валютой? – спросил Шмидгубер.
Мюллер утвердительно кивнул.
– Отдел таможенного розыска начал против меня следствие. А по каналам в абвере я узнал, что прикрывать меня не собираются. При этом подобные валютные операции в абвере – обычное дело.
– Тогда вам следует покинуть Германию как можно быстрее! – восклицает Мюллер. – Забирайте жену! Куда вы собираетесь?
– Думаю улететь в Лиссабон.
– Я бы вам не советовал.
– Почему?
– Поезжайте-ка сначала в Рим. Выждите там. Понаблюдайте оттуда за развитием событий в Германии. Из Рима легче всего следить и анализировать.
– Возможно, вы правы.
– На вашем месте я немедля выехал бы в Рим. Я разыщу вас в Италии.
– Где же? – размышляет Шмидгубер. – В Риме у меня много дел. В португальской дипломатической миссии я должен сделать паспорта. Вы же знаете, каково это в наши дни. Затем мне необходимо оформить визы и еще авиабилеты. Все это не так просто. Для этого мне потребуется минимум восемь дней. А через неделю ко мне может присоединиться и жена.
Доктор Мюллер согласен:
– Хорошо, тогда, может быть, встретимся в Южном Тироле?
– Лучше всего в Меране, «Парк-отель».
Мюллер кивает:
– Договорились. Надеюсь, я смогу привезти вам добрые вести.
Доктор Шмидгубер качает головой:
– В принципе я не понимаю, почему абвер не желает заступиться за меня…
– Давайте немного подождем, – решает доктор Мюллер. – В любом случае как можно быстрее уезжайте за границу. Доброго пути и до встречи в Меране.
Ощутив под ногами почву Рима, доктор Шмидгубер с облегчением вздохнул. Пока что все шло хорошо: он выбрался из Германии. Первым делом консул посетил португальского посланника. Само собой разумеется, были выданы паспорта. По его желанию их выслали по меранскому адресу.
Повсюду, куда он ни приходил, двери перед доктором Шмидгубером широко распахивались. Вскоре португальский посланник смог сообщить, что от итальянской государственной полиции он получил твердое заверение в том, что доктор Шмидгубер может спокойно оставаться в Италии, его не выдадут немцам.
– Мы оформим вам визу в Испанию и Соединенные Штаты, – заключил посланник.
Тем временем и супруга Шмидгубера беспрепятственно покинула Германию; она поехала в Меран, где они с мужем снимали квартиру в «Парк-отеле». Доктор Мюллер заставил себя ждать. Ему уже давно следовало бы дать о себе знать.
Сентябрь подходил к концу. И в первых числах октября ничего не происходило. Наконец 7 октября доктор Мюллер позвонил. Он вызывал Шмидгубера в Больцано. Почему он не приехал в Меран?
Доктор Шмидгубер ехал в Больцано с тяжелым чувством. Что-то было не так. Сдержанное приветствие Мюллера укрепило его подозрения. Доктор Мюллер держался скованно.
– Я должен передать вам служебный приказ, а именно: от подполковника Фихта из отдела абвера в Мюнхене. В 24 часа вам надлежит вернуться в Мюнхен.
Пока доктор Мюллер говорил, лицо его покрылось краской.
Шмидгубер удивленно округлил глаза:
– Как? Кто это мне приказывает?
– Приказ подполковника Фихта, – отвечает Мюллер.
– Я не подчиняюсь господину Фихту.
– Приказ исходит из берлинского управления абвера, – говорит Мюллер официально и с нажимом.
– Хотел бы вам заметить, Мюллер, мне не может отдать приказ ни один человек!
– Как это – мы все подчиняемся компетентной власти.
– А я – нет! – улыбается доктор Шмидгубер. – С 1939 года я не имею ничего общего с военной службой. Я даже не являюсь доверенным лицом абвера. Поэтому мне не может отдавать приказания и абвер. Вам это ясно?
Доктор Мюллер выслушивает это, широко раскрыв глаза.
– Приказ гласит…
– Ах, нет же, Мюллер. Для меня не существует приказов. Я всего лишь согласился предоставлять отделу Остера и Канарису информацию или отчеты определенного рода. Если я для абвера столь драгоценное приобретение, центр в Берлине, собственно говоря, должен быть мне только благодарен. А теперь Остер отдает мне приказы? Что за странные люди!
Доктор Мюллер беспокойно заерзал.
– Вы обязаны выполнить приказ, – твердит он.
Ситуация начинает веселить доктора Шмидгубера.
– Вы пошли в солдаты? Предлагаю вам для очистки вашей солдатской совести прямо отсюда позвонить в Мюнхенский военный округ и уточнить мое отношение к военной службе. Вам подтвердят все, что я только что сказал.
Мюллер совсем не согласен с предложением. Он хмурится.
– Нет, ситуация совсем не такова, как вы ее себе представляете. В Берлине считают вас военнообязанным.
– Меня не волнует, что там думают в Берлине. Я не имею никакого отношения к военной службе. И довольно об этом!
Доктор Мюллер назидательно покачивает головой.
– Доктор Шмидгубер, вы рискуете навлечь на себя уголовное дело за дезертирство.
– Я совершенно уверен в своей правоте, – возражает Шмидгубер. – Никто и никогда не сможет обвинить меня в дезертирстве. Это полностью исключено!
Но доктор Мюллер упорствует:
– Однако это так.
– Ладно, – говорит консул, – давайте пока все же отвлечемся от проблемы дезертирства. Вы считаете, мое возвращение в Германию грозит мне опасностью?
– Против вас выдвинуты тяжелые обвинения.
– А именно?
– Обвинения не имеют ничего общего с дезертирством и валютными операциями.
– А с чем же имеют дело?
– Речь идет о вашей голове.
– Выскажитесь яснее.
Мюллер что-то бормочет, но не может выдавить ничего вразумительного.
– Выполняйте приказ, – вот и все, что смог разобрать Шмидгубер.
– Вынужден заметить, что вы даете мне странные советы, – наконец говорит консул. – Сначала вы намекаете, что речь идет о моей голове, если я вернусь в Германию, и тут же требуете, чтобы я поехал туда, где я, так сказать, суну голову в петлю. Дайте честный совет. Что, собственно, происходит?
– Поезжайте в Мюнхен.
Доктор Шмидгубер с сарказмом отвечает:
– В Мюнхен я вернусь лишь в качестве английского High Commissioner![18]
– Как вы сказали?
– Да, в качестве High Commissioner, – смеется Шмидгубер. – Уж не держите ли вы меня за сумасшедшего, раз хотите, чтобы я добровольно отправился навстречу собственной гибели? Послушайте меня внимательно! Я не вернусь в Германию. Напротив, через Лиссабон я выезжаю в Англию, чтобы активно бороться на стороне союзников.
– Что? – вскричал доктор Мюллер. – Ведь вы, если мы придем к власти, лишитесь жизни, вы будете осуждены нами за дезертирство и предательство, впрочем, так же, как и нацистами.
Шмидгубер обескуражен. И это говорит Мюллер, тот самый доктор Мюллер, что выдал союзникам дату предстоящего наступления на Западе!
– Даже это, – говорит доктор Шмидгубер, – не изменит моих намерений.
Два дня доктор Мюллер с присущим ему упорством бился за Шмидгубера. Но ему не удалось склонить консула к возвращению в Германию. Однако оба согласились еще раз встретиться через две недели. Если опасность для доктора Шмидгубера станет серьезной, то доктор Мюллер пришлет курьера.
Но доктор Мюллер с этого момента мог донести в Берлин о месте, где находится консул.
Шмидгубер вернулся в Меран. Теперь доктор Мюллер представал перед ним совсем в ином свете. Он держался настороженно, уклончиво и противоречиво, словно что-то скрывал. Его сдержанность и уклончивость таила какую-то тайну. Консул безуспешно ломал себе голову. Объяснение не находилось.
Он не мог знать одного: весть об операциях Шмидгубера произвела в отделе Z (Остер) эффект разорвавшейся бомбы. Одно совещание следовало за другим. В Берлин был вызван Бонхёфер, который долгое время сотрудничал с Шмидгубером в Мюнхене. Точно так же на Тирпицуфер был затребован и доктор Мюллер. В обсуждениях принимали участие Канарис, Остер, Гизевиус, Догнаньи, Бонхёфер и время от времени доктор Мюллер.
Вскоре стало ясно, что доктора Шмидгубера прикрывать не станут.