Филов понизил голос.
– Вот у нас три богатыря служат. Не так давно все трое в новые квартиры въехали, строительство загородных домов затеяли, жены их в шубах щеголяют, дети в частных гимназиях учатся. И все это в кредит, что ли? Нет, Ваня, тут все хитрее. У них тещи – бизнесвуменши да индивидуальные предпринимательши. Как бы тетки деньги заколачивают и зятьям весь доход отдают. Так что распрекрасно мог Вениамин Михайлович зэкам помогать. Очередному откинувшемуся Вилкины не понравились, он им ночью вьюшку и заткнул. Слова девочки не свидетельство, она рано спать легла, и не в доме. Гость мог вечером появиться, а утром дальше отправился, вот Ира и не в курсе. Кстати, пока мы с тобой разговоры ведем, Миша в базе данных службы исполнения наказаний порылся и…
Послышался шорох, затем из трубки донесся голос Фрумкина:
– Балуево находится в лесу, вокруг чащоба непроходимая, болота топкие, без проводника сквозь дебри не пройти. Местные округу хорошо знают, не суются куда не следует, а на выходные люди с палатками прикатят из Игнатьева и других окрестных городов, без карты-компаса в лес подадутся и – пишите письма! Зверье тоже там водится, и хоть медведей нет, зато лис с волками хватает. Лисичка только в сказках милая, а в жизни злая, с крепкими зубами. Испугается грибник хищника, побежит, как ему покажется, на лужайку, а это на самом деле топь. Чвак! И нет ни мужика, ни корзинки. Где погиб? Никто никогда не узнает. В радиусе двадцати километров окрест Балуева расположено несколько зон, мужских и женских. И сидят там отнюдь не те, кто по пьяни случайно человека на дороге задавил, на преступниках убийства с особой жестокостью, изнасилования. Рецидивисты, маньяки, серийщики – славный контингент. И, скажу тебе, бабы не лучше мужиков, а то и хуже. Того, кто на свободу с чистой совестью вышел, сажают на автобус до Игнатьева, а дальше ФСИН[6] о нем больше не думает. У колоний есть спонсор, который покупает откинувшимся проездные документы в разные края. Работает благотворитель официально, надо прийти в офис в Игнатьеве, предъявить справку об освобождении и получить билет. У доброго дяди открыта для бывших уголовничков бесплатная ночлежка, а еще он трудоустраивает тех, кто решил порвать с прошлым и пытается начать новую жизнь. Ну а теперь инфа к размышлению. Кто этот замечательный милосердный благодетель? Банк «Аэлита». Его владелец в советские годы сидел по валютной статье, семь лет оттрубил в одной из «парилок», и как раз неподалеку от деревни Балуево.
– Ясно, – пробурчал я.
– Погоди, это еще не все, – остановил меня Фрумкин. – Финансист отсчитывает деньги и содержит офис, где работают с зэками, там служит пять человек, босс у них Леонид Сергеевич Печенькин, начальник охраны банка.
Я был потрясен.
– Вот оно как… Что ж, круг замкнулся.
– Вероятно, в сплетнях, курсирующих по Игнатьеву, в досужих разговорах про бордель в Балуеве есть немалая доля правды, – продолжал Михаил. – У тех, кого с зоны отпускают, в кармане шуршат денежки. На всех зонах заведено производство, там делают мебель, шьют одежду. Конечно, контингент получает за работу копейки, но у каждого сидельца за семь-десять лет в конце концов скапливается кое-что. Еще деталь! Банк «Аэлита» переводит начальству лагерей энные суммы. В момент выхода на свободу уголовник получает конверт, в котором лежит немного денег на первые расходы. Финансы перетекают открыто, с соблюдением всех формальностей, получатели расписываются в ведомости. Однако меня удивило, почему деньги выдают в администрации лагеря? Отчего бы их не вручить вместе с проездными документами в офисе благотворительного фонда? Есть мысли по данному поводу?
– Да потому, что Печенькин отлично понимает: зэку трудно удержаться от соблазна, – раздался на заднем фоне голос Глеба. – Докатил он до Балуева, там на остановке магазин, в витринах разнокалиберные бутылки, у порога девочка в юбчонке по самое не хочу маячит. А в кармане у нюхнувшего свободу шуршат купюры. Ну и что сделает этот перец?
– Выйдет из автобуса и загуляет, деньги осядут в руках тех, кто владеет магазином и выставляет на дорогу проституток, – договорил я. – Ладно, действительно похоже, что в слухах о бизнесе Петра Горелова и Леонида Сергеевича Печенькина есть изрядная доля правды. Может, тогда и разговоры о помощи Вилкиных беглецам имеют под собой реальную основу? Кстати, надо бы еще узнать подробности о той операции с террористами.
Телефон снова очутился в руках Филова.
– У меня связи с фээсбэшниками нет, я с ними как вода и масло не смешиваюсь. Вот у Макса есть приятель в этой структуре – Игорь Горностаев. Но я с ним никогда не общался, только имя-фамилию слышал.
– Знаю Гарика, – откликнулся я. – Мне еще о другом надо с вами поговорить. Глеб, вы можете выяснить, каково состояние здоровья Воронова? Я утром и вечером связываюсь с больницей, мне отвечают: «Пациент находится в палате интенсивной терапии, посещения запрещены». Макса увезли из моего офиса, при нем не было ни халата, ни тапочек, ни чая, ни книг-журналов. Хочется принести ему все, что нужно. Но я не знаю, как это сделать. Вы не используете авторитет полицейского, чтобы надавить на несговорчивых врачей? От них ничего сверхъестественного не требуется, я просто хочу поговорить с лечащим доктором. Может, какие-то лекарства нужно купить? Я выясню, что у Макса со здоровьем, и передам ему сумку.
– Попробую, – пообещал Филов.
Я обрадовался.
– Сейчас попытаюсь дозвониться до Константина и Форткиной. Авось кто-нибудь из них согласится на встречу. И надо снова переговорить со Светловой.
– Михаил еще пороется в архиве службы исполнения наказания, а я возьму на себя разговор с Майей Нечаевой, – отчитался о своих планах Глеб. – Если она дружила с Ольгой и Ириной, то может пролить свет на темные места этой истории. Странно, что Светлова в беседе с тобой не обмолвилась о ней.
– Майя актриса и, несмотря на юный возраст, уже звезда, – сказал я, – эти дамы капризны, их окружают клевреты.
– На клеветников мне фиолетово, – хмыкнул Филов.
Я понял, что слово «клеврет» неизвестно Глебу, и добавил:
– До Нечаевой будет трудно добраться, скорее всего, у нее есть помощники, например пресс-секретарь, который постарается оградить ее от общения с полицией.
– Ниче, Ваня, и не до таких шишек добирались, – заявил Глеб и отсоединился.
Похоже, Филов не прочь пообщаться со знаменитостью. А ведь, помнится, когда у нас речь зашла о разговоре со Светловой, полицейский сказал: «Не мастак я с бабами болтать».
Я задумчиво посмотрел на трубку. Пойти в душ, переодеться, выпить кофе, а потом начать обзвон?
Телефон вдруг завибрировал, высветившийся номер оказался мне незнаком, но голос из мобильного я узнал сразу. Характерный хриплый баритон принадлежал другу Макса Игорю Горностаеву, тому самому, о котором только что упоминал Глеб. Я удивился совпадению: пару минут назад Филов произнес имя приятеля Макса, и Гарик тут же мне звякнул. Да, мы с ним прекрасно знакомы, давно на «ты», правда, до сих пор общались лишь в присутствии Воронова.
– Привет, – загудел Игорь. – Извини, что побеспокоил, дело у меня, Ваня, ерундовое, совет нужен. Ты знаешь, что такое… э… бизнес казуал… если, конечно, я верно прочитал, тут по-английски написано, а я в нем несилен.
– Тебе прислали приглашение на мероприятие? – догадался я. – Указан дресс-код?
– Точно, – выдохнул Гарик. – Это, значит, что надевать надо? Костюм с галстуком? Тупо как-то, вроде в полдень на берегу реки собирают.
– Нет-нет, пиджачная пара не понадобится, – пояснил я, – подойдут однотонная рубашка, брюки с ремнем и демократичные туфли. Но ни в коем случае не лаковые ботинки. Сорочка может быть с коротким рукавом, белые носки не надевай. И откажись от вещей изо льна – они здорово мнутся, сядешь за стол, потом встанешь весь жеваный. И еще не обливайся парфюмом, это моветон.
– Так и знал, что от тебя получу исчерпывающую инфу, – обрадовался Игорь.
– Школа Николетты, – вздохнул я. – Правила дресс-кода в мою голову вбивались с пеленок.
– Как дела, Ваня, чего такой грустный? – вдруг спросил Гарик.
– Беспокоит состояние здоровья Макса, – признался я.
– А что с ним?
– Ты не в курсе? – поразился я.
– Нет. Мы неделю назад разговаривали, все о’кей у него было.
– Боюсь, придется сообщить тебе плохие новости, – расстроился я и рассказал о том, что случилось.
Выслушав меня, Игорь велел:
– Приезжай в кафе, адрес сейчас сброшу, вместе подумаем, как поступить.
Глава 21
– Интересная история, – сказал Горностаев, когда я в подробностях описал ему свою поездку в Балуево.
Глава 21
– Интересная история, – сказал Горностаев, когда я в подробностях описал ему свою поездку в Балуево.
– Похоже, я зря пообещал Максу, что помогу Глебу, – расстроенно вздохнул я, – уперся в стену. На вопросы нет ответов.
– Так ведь и вопросы непростые, – заметил Гарик. – Если на самом деле проводилась спецоперация, в процессе которой психолога, готовившего смертников, заменили на профессора, сотрудничавшего с ФСБ, то никто из занятых в акции ничего не расскажет даже священнику в предсмертной исповеди. Когда затевается нечто подобное, круг посвященных во всех детали крайне узок и состоит из людей, основным талантом которых является умение держать язык на привязи. Попробую кое-что разузнать, но не жди положительного результата.
Я зацепился за слова Игоря:
– Почему ты сказал: «Если на самом деле проводилась спецоперация»? Полагаешь, что рассказ Печенькина про то, как некий человек превратился сначала в Николая Петровича Попова, а затем в Вениамина Михайловича Вилкина, – ложь?
Горностаев начал аккуратно наматывать на вилку спагетти.
– Шут его знает. Самое вероятное – это самое невероятное. Но кое-что меня царапнуло. Леониду Сергеевичу велели помогать Вилкину? Да, это возможно. Но зачем его посвящать в суть операции? Так не делается. Его должны были вызвать в местный большой дом и сказать: «В Балуеве в скором времени появится Вениамин Михайлович Вилкин. Оказываешь ему содействие по всем вопросам. Отвечаешь за мужика и его родню головой. Понял? Исполняй». Печенькин, получив приказ, едет в свое Игнатьево, ничегошеньки об операции с террористами не зная, и, свистнув Горелова, объявляет: «В Балуеве в скором времени…» Далее по тексту. Петр, вообще, птица куриного полета, ему на такой должности секрета не доверят, он будет знать лишь свою узкую задачу, в нашем случае – следить, не появится ли в деревне посторонний человек, не станет ли он подбираться к Вилкиным. Ваня, Горелов всего лишь участковый, низшее звено. И он не сотрудник ФСБ, служит в МВД, а это две совершенно разные епархии, не особенно друг друга жалующие. За каким чертом Печенькин ему груду сведений о Вениамине разболтал? И откуда сам эти сведения раздобыл? Он же простой фээсбэшник, рабочая лошадка. Для местной милиции, конечно, он был высоко взлетевший орел, но для своего московского начальства один из тысячи муравьев, бегающих по тропинке. Это мое первое сомнение. Теперь о втором. Вениамин Михайлович держал мотель. Так?
Я кивнул. Игорь отодвинул пустую тарелку.
– Не кажется ли тебе странным, что человек, которому изменили личность, затевает бизнес, связанный с общением с людьми? Что, если в его гостиницу приедет некий новый гость и воскликнет: «Ба! Вы так похожи на Попова! Даже родинка на подбородке, как у него!» Всегда есть риск, что агента, сменившего биографию, кто-то узнает, поэтому люди, вынужденные жить под чужой личиной, стараются не маячить на виду. Вилкин получал пенсию, ему следовало затаиться в своем лесу, ухаживать за козами-курами-огородом. А он стал приглашать народ на охоту-рыбалку.
– Петр сказал, что у Вилкина отдыхали исключительно люди из Москвы, большие начальники, – добавил я.
Горностаев положил в кофе сахар.
– Ваня, я понятия не имею, где наши боссы расслабляются, но уверен: в Балуево, чистой воды тьмутаракань, они точно никогда не поедут. Хотя бы из-за того, что не захотят в сортир на улице бегать. Далее. Активируй батареи мозга: к провалившемуся агенту, которого совершенно точно разыскивают террористы, чтобы откусить ему голову, к мужику, которому сделали другой паспорт, регулярно прибывает верхушка веселой конторы? Да это то же самое, что повесить на дверях его сарая табличку: «Мотель принадлежит парню из ФСБ»! И обрати внимание на еще одну деталь. Ты хотел поговорить с Марией Алексеевной, попросил Печенькина устроить тебе встречу с ней, а сам поехал в Балуево. Погутарил с Гореловым, Петр затащил тебя в гости, угостил чаем с бальзамом из трав. Ты вернулся в гостиницу и свалился, подкошенный сном. Сколько времени прошло с момента вкушения напитка до твоей отключки?
Я быстро сделал в уме подсчеты.
– Полчаса или минут сорок, не больше. Я сильную сонливость ощутил, войдя в номер, но пришлось заняться… кое-какими бытовыми вопросами.
Тут я замолчал – не рассказывать же Гарику про щенка-безобразника.
– Гомеопатия действует медленнее, чем химия, – продолжал Горностаев, – но, думаю, Петр и не хотел, чтобы ты задрых у него дома. Тридцать минут – как раз тот срок, когда отвар травяной лабуды мог стукнуть человека по кумполу. Ты нахлебался бальзама и выбыл из жизни, а когда воскрес, времени на бла-бла с Белкиной не осталось, надо было спешить на поезд.
– Думаешь, мне подлили в чашку сонное зелье? – расстроился я.
– Возможно, – пожал плечами Игорь. – Хотя, может, и нет. Ты же устал после ночи в вагоне, провел целый день на ногах, вот и свалился. Но что-то мне подсказывает: разыграли первый вариант. Печенькин не хотел, чтобы столичный сыщик общался с воспитательницей детдома. Сам не догадываешься, почему? Вот мое мнение: тебе рассказали сценарий для боевика. На девяносто девять процентов это так. Но одна сотая сомнения есть, поэтому пошепчусь я с одним человеком, потом свяжусь с тобой. Извини, мне пора бежать.
– Сам спешу, – сконфуженно пробормотал я. – Премного благодарен за помощь.
Горностаев встал.
– Пока не за что, будет результат – тогда и станешь ножкой шаркать.
Мы вместе вышли из кафе, сели в свои машины и разъехались в разные стороны.
Я направился к Раисе Форткиной, которая, услышав по телефону, что с ней хотят поговорить об Ирине Вилкиной, моментально ответила:
– Если срочно, то жду вас в своем офисе.
Глава 22
– Чай, кофе? – засуетилась хозяйка кабинета, едва я опустился в кресло. – Коньяк? Виски?
– Лучше чай, – ответил я. – От спиртного вынужден отказаться – я на службе. Спасибо, что так оперативно нашли время для встречи.
Раиса поставила передо мной чашку и пошла к шкафу.
– Утром звонила Мария Алексеевна, рассказала, как вы ее выручили, фактически оплатив проезд в двухместном купе до Москвы, и попросила оказать вам содействие. Воспитательница мне как мать. Нет, неправильно. Мамаша меня била, морила голодом, меня от нее еле живой социальная служба забрала. А от Белкиной я получала любовь, заботу и ласку. Поэтому сейчас отвечу на все ваши вопросы, даже неудобные, совершенно честно. Вы помогли Марии Алексеевне, я выручу вас. Если, конечно, это будет в моих силах.
Я обрадовался и начал беседу.
– Вы дружили с Олей Светловой, Ирой Вилкиной и Майей Нечаевой?
Форткина водрузила на стол открытую коробку сдобного печенья, при одном взгляде на которое у меня заныла печень.
– Нет, я входила в другую компанию, банде «Ольга – Ирина» не удалось подчинить Раю Ермакову.
Я потянулся было к чашке и замер.
– Банде? Белкина хорошо характеризовала девочек. Оля отлично училась, Майя была очень талантлива, Ирина ни в учебе, ни в творчестве не преуспела, но вела себя достойно, гасила эмоциональные вспышки Светловой.
Раиса прищурилась.
– Мария Алексеевна – прекрасный человек и замечательный педагог, она честная, откровенная, никогда не делает гадостей, и поэтому ей в голову не приходит, что некоторые люди умеют ловко врать, притворяться и пакостничать с невинным выражением лица. С Ольгой и Иркой ребята предпочитали не ссориться, потому что они неведомым образом ухитрялись вызнать их секреты.
Я уточнил:
– Шантажировали воспитанников?
– Один раз Ольга ко мне подкатила внаглую, – кивнув, усмехнулась собеседница. – Подошла после полдника и велела: «Ну-ка принеси свое красное платье, хочу его поносить». Я, естественно, хамку куда подальше послала, ведь так об одолжении не просят. И я не люблю свои вещи другим давать, с детства брезгливая. Светлова услышала отказ и заорала: «Вот ты какая? Ну, смотри, если я не получу через час наряд, пойду к Марии Алексеевне, расскажу, как ты по ночам в кладовку бегаешь, шпилькой замок открываешь и варенье с конфетами воруешь. Огребешь люлей по полной. Думаешь, никто о твоих подвигах не знает? Ха! У меня везде глаза и уши». Как вам это?
Я молча ждал продолжения. Форткина скрестила на груди руки.
– Хоть я и была третьеклассницей, да скумекала: испугаюсь Светловой, она потом постоянно будет в моем шкафу рыться и требовать вещи в обмен на молчание. Поэтому я ответила: «А, пожалуйста, прямо сейчас беги. Смотри не упади! Подумаешь, варенье… Отругает меня Белкина и забудет. Я же расскажу, как ты платье за сохранение тайны требовала. Кому больше достанется? Мария Алексеевна подлецов не переносит». Ольгу натурально перекосило. Она ушла, но с того дня начала ко мне подлизываться, зазывала в свою комнату, предлагала дружить. Я жестко оборону держала, и в конце концов у нас установились лояльные отношения: Светлова меня не дергает, а я на ее противную морду внимания не обращаю. Но глаза-то у меня есть и голова на месте, поэтому скоро я поняла: у Ольги с Иркой в интернате не друзья, а прислужники, Светлова с Вилкиной кое-кого из ребят как рабов используют. Жила у нас Надя Решетова, здорово прически делала, ее все девочки просили волосы уложить. Но она не с каждой возилась и всегда за работу бакшиш требовала, ну, допустим, отдаешь ей свою булочку, которая к чаю положена, а Ольге и Ирине она через день замки на голове сооружала. Я понимала, что гадючки какую-то тайну Надьки вычислили и пользуются ею. С Майей так же получилось. Но это длинная история.