В телефоне послышались хруст, шорох, затем вновь проявился тот же бесполый голос.
– Ну вы даете! Светлова и есть Звездная, она под этим именем свое вранье наклепала. Ик… ик…
Только сейчас, услышав икание, я сообразил, что человек на том конце провода хорошо выпил. А он продолжал:
– Во скока завтра… это… ну, брифинг? В полдень? Приду. Ак… ак… аккреда… аккредита… аккредитация нужна?
– Назовите свою фамилию, внесу вас в список, – предложил я.
– Саша Федорко, – на сей раз бойко, без запинок, сообщил собеседник, чем вновь поставил меня в тупик – человек с таким именем-фамилией может быть как мужчиной, так и дамой.
– Подскажите, как связаться с отделом светской хроники? – спросил я.
– Уже попали туда, – снова икнула трубка, – слушаю.
– Вы освещаете разные суаре?
– Йес!
– Я думал, что набрал секретариат.
– Йес!
– Можно поговорить с главным редактором?
– Это я. С‑с‑слушаю!
Мне пришлось повесить трубку. Часы показывали около шести вечера, похоже, сотрудники ушли домой, на звонок мне ответил окосевший охранник. Или… Я глянул на лежащий на сиденье журнал. Номер не самый свежий, редакция могла переехать, надо купить новый «Вау». Ага, вон как раз киоск с печатной продукцией…
Я аккуратно перебрался в самый правый ряд, припарковался и вылез из машины.
– «Вау»? – переспросила продавщица в ларьке. – Он больше не выпускается. Закрылся. Возьмите «Герл и бойс», очень похож на «Вау».
– Спасибо, не нужно, – отказался я и вернулся за руль.
* * *– Знакомься, Ваня, – Сергей Данилович Стеклов, – представил Игорь, едва я вошел в прихожую. – Это он нас к себе в гости позвал.
Сидевший в инвалидном кресле пожилой мужчина протянул мне руку, я осторожно, боясь сделать больно, сжал его кисть. Ответное рукопожатие оказалось крепким.
– Садитесь, Иван Павлович, – радушно предложил хозяин и поехал к подоконнику, на котором стоял чайник. – Интересную историю Гарик мне рассказал. Значит, Вениамин Михайлович Вилкин и Резеда Ивановна?
– Да, – кивнул я, опускаясь на стул.
– Хм, деревня Балуево… – протянул Сергей Данилович. – Ишь, куда заползли! Так я и думал, что неспроста они исчезли. Смутное время стояло, вроде семибоярщины, в нашей конторе начальники шибко часто менялись. А что новая метла творит? По-новому метет, старых сотрудников вон гонит, своих нанимает. И дальше что происходит? Едва эта метла зад в кресле в большом кабинете согреет, ее саму лесом отправляют, появляется другая, и все сначала. Вот такая петрушка, кое-кто на ней руки нагрел. Сам-то середину девяностых помнишь? У тебя боссы, как листы календаря, не тасовались? Или уже тогда ты в частных сыщиках состоял?
– Мне повезло, я долгое время работал под началом одной очень умной дамы, а когда она скончалась, ушел в самостоятельное плавание, – пояснил я.
– Гарик, достань из холодильника колбасу, сделай бутеры, – велел хозяин. – Хлеб знаешь где. Зину я домой отпустил, нам не нужны чужие уши. Ну, слушай, Ваня, про ювелира-могильщика.
– Про кого? – не понял я.
Сергей Данилович доехал до бара и достал бутылку дорогого виски.
– Ты, Иван Павлович, как насчет односолодового?
Я не хотел прикасаться к спиртному и нашел прекрасную причину для отказа:
– Вполне положительно, но сейчас за рулем.
– Правильно, молодец! – похвалил меня Стеклов, ставя на стол выпивку и пару широких стаканов с толстым дном. – А мы с Гариком примем по граммульке. В моем рассказе будут дыры, все я тебе изложить не могу, но того, что сообщу, вполне хватит… В середине девяностых обратилась к нам Анна Андреевна Ефимова, рассказала странную историю, показавшуюся мне фантастической. Дескать, у нее пропал сын, Ефимова уверена, что он мертв, ее невестка, молодая девица из провинции, убила своего мужа, труп где-то спрятала, заполучила как вдова его квартиру-дачу-машину-бизнес и, вместо того чтобы горевать по покойному, гуляет, веселится. Дело для нас неинтересное, таким полиции заниматься надо, но тогдашний мой начальник с этой Анной Андреевной шуры-муры крутил и велел мне разобраться. В мелкие подробности вдаваться не стану, кто там кого отравил, нам сейчас неинтересно, сразу конец сообщу. В поисках пропавшего мужика я вышел на солидного профессора, доктора химических наук, Вилковского Вячеслава Михайловича. Его жена Абдурезеда Исмаиловна работала в одном из крематориев распорядительницей траурных церемоний. Бывал когда-нибудь на похоронах? Видел теток в черных костюмах, которые с фальшиво печальными лицами говорят: «Попрощайтесь с дорогим усопшим, заберите цветы из гроба»?
Я принял из рук Гарика чашку с чаем.
– Приходилось участвовать в скорбных церемониях.
– Вот Абдурезеда этим занималась, – продолжал Стеклов. – Вилковские жили не в Москве, а в Авиторске, это довольно большой город за двести километров от столицы. Там работал НИИ, где Вячеслав Михайлович служил директором. У него были сын Ерофей и невестка Маргарита плюс внук Константин, молодые уехали отдыхать и погибли в автокатастрофе, Ерофей сел пьяным за руль. Костя в младенчестве остался сиротой. А у Вячеслава первая жена умерла от болезни. Вдовец женился на Абдурезеде. Приличная вроде семья, работают, внука малолетнего на ноги ставят. И – бац! – выясняется нечто фантастическое. Вилковский, оказывается, разработал технологию получения алмазов из праха покойного.
Я едва не пролил чай на брюки.
– Что вы сказали?
Сергей Данилович, хмыкнув, взял бутерброд.
– Технические подробности не объясню, сам в них еле-еле разобрался, но хорошо помню, как Вилковский вещал: «Алмаз – это углерод, а пепел содержит этот элемент в достатке. В зависимости от количества праха получаются желтые или голубые камни, и их не отличишь от природных алмазов. Они вечны, их можно передавать из поколения в поколение». А потом продемонстрировал мне коробку с двумя камешками и заявил: «Тело сына и невестки кремировали там, где они погибли, но урны мне доставили. Слева Ерофей, справа Маргарита. Они всегда со мной!» Тут я понял, что у дядьки конкретно крыша съехала. Короче, психиатры из-за Вилковских передрались, одни считали мужа ненормальным и жену его тоже ку-ку. Другие пребывали в уверенности, что Вячеслав Михайлович – крупный ученый, придумавший отличный способ избавить землю от кладбищ. В процессе разбирательства выяснилось, что из одного трупа можно сделать несколько камней. Пепел для работы «ювелиру» помогала получать жена.
– Жесть! – поежился Игорь.
– Согласен, – кивнул Сергей Данилович. – Но, понимаешь, довольно часто мысли о создании чего-то нового одновременно приходят в голову разным людям. Например, о том, кто придумал радио, спорят до сих пор. В России считается, что Александр Попов, в США называют Николу Теслу, во Франции говорят о Гульельмо Маркони. Копья ломают потому, что все эти великие ученые почти одновременно явили миру свое открытие. Собственно, к чему я сейчас про них вспомнил? На днях включил телик и увидел фильм о фирме в Швейцарии, которая предлагает интересную услугу – производство алмазов из пепла кремированных. Я подумал тогда: «Вилковский вас, ребята, опередил, эту технологию много лет назад разработал». Его, естественно, чокнутым сочли, а теперь вот, надо же, товар на рынок вышел. Люди платят немалые деньги, чтобы иметь ювелирное изделие с памятным камнем.
Меня передернуло. Никогда бы не смог носить подобный перстень.
Стеклов побарабанил пальцами по столу.
– Когда человечество изобрело крематории, многие протестовали против сожжения тел, потом мораль изменилась. Может, вскоре и алмазы из покойников перестанут нас коробить, отношение к останкам человека – это морально-этическая проблема. Но ты не уловил главного, придется повторить: ни один ювелир не способен на глаз отличить «мертвый» камень от природного, для этого нужна консультация специалиста. Но если кольцо или кулон продается в магазине, то сомнений в подлинности изделия, как правило, не возникает, ведь к нему прилагается сертификат качества.
И тут меня осенило:
– Хотите сказать, что Вилковские использовали пепел кремируемых для получения камней, а потом сбывали их, договорившись с торговлей?
Глава 26
– Работа приучила меня к тому, что все невозможное чаще всего возможно, – пожал плечами Стеклов. – Нет, возникла другая версия. Оборудование для производства алмазов дорогое, где профессор взял на него деньги? Я предположил, что Вилковский сотрудничал с криминальными структурами. В начале пути, когда профессор придумывал методику, экспериментировал с ней, материал для опытов ему добывала жена, работница крематория. Но потом, когда ученый отшлифовал процесс, он стал работать на бандитов. Камушки-то они с женой умели делать, а вот как обменять их на рубли?
– Работа приучила меня к тому, что все невозможное чаще всего возможно, – пожал плечами Стеклов. – Нет, возникла другая версия. Оборудование для производства алмазов дорогое, где профессор взял на него деньги? Я предположил, что Вилковский сотрудничал с криминальными структурами. В начале пути, когда профессор придумывал методику, экспериментировал с ней, материал для опытов ему добывала жена, работница крематория. Но потом, когда ученый отшлифовал процесс, он стал работать на бандитов. Камушки-то они с женой умели делать, а вот как обменять их на рубли?
Я переварил услышанное.
– Если дело поставили на поток, то им понадобилось много золы. Где ее брали?
– Ну ты спросил… – удивился хозяин дома. – В Москве и области не один крематорий. Вилковскому привозили все необходимое. Преступники могли использовать и другой вариант: одним выстрелом двух уток угрохать. Убрали неугодного человека – получили брюлик в подарок. Просто так, в качестве десерта.
– Жесть, – повторил Игорь. – Думал, меня ничто не удивит, но это уж чересчур.
Сергей Данилович поехал к чайнику.
– Камушки получались, грубо говоря, из ничего, причем качество алмаза не зависело от того, чей прах послужил для него сырьем: бандит, бомж или приличный член общества. Девяностые – темное время, я мог бы рассказать, как черные риелторы семьями народ на тот свет за квартиры отправляли. А уж сколько рядовых «быков» на «стрелках» полегло, вообще никто не считал. Матери пороги отделений милиции обивали, рыдая: «Сын не пришел домой!» Думаете, поисками пропавших упорно занимались? Нет. Люди исчезали без следа, и кое-кого кремировали тайно в подпольных установках.
Я пришел в себя.
– И что случилось с Вилковскими?
– В разгар следствия меня ранили, – сообщил Сергей Данилович. И, поймав мой взгляд, брошенный на инвалидное кресло, пояснил: – Нет, в каталке я после операции на тазобедренном суставе временно оказался, две недели как из больницы выписался. Коксартроз у меня. Я не инвалид, уже хожу на костылях, но велели пока беречься, вот и рулю по вечерам, когда устаю. А в тот раз из машины около дома вышел, и кто-то в спину мне выстрелил. Очнулся в клинике, четыре месяца провалялся, но выздоровел. Интересуешься, что случилось с Вилковскими? Они под подпиской о невыезде были и сбежали.
– Вы их не искали? – удивился я.
У Сергея Даниловича опустились уголки рта.
– Иван Павлович, я ж не частный сыщик, а служивый человек, надо мной полно начальников разных рангов было. Приказали – исполняю. Не приказали – сижу тихо. Ну сейчас-то я давно в хорошем месте службой безопасности руковожу. А тогда перед вышестоящими каблуками щелкал. Когда Гарик про Николая Петровича Попова, психолога, рассказал и Вилкина упомянул, я сразу догадался: Вилкин Вениамин Михайлович – это Вилковский Вячеслав Михайлович, Резеда Ивановна – Абдурезеда Исмаиловна. Еще и не то внук, не то сын их Константин Ерофеевич до кучи. Понятное дело, они, перевоплотившись, мальчишке имя не меняли, тот ребенком был лет восьми-девяти, запутаться мог. Дочери у Вилковских во время следствия не было, значит, Ирина потом на свет появилась. Профессор был старше второй жены, но мужик до могилы на подвиг способен, а она еще спокойно родить могла. Ну да им всем другие документы сделали, может, состарили возраст. Неспроста Вилкины в избе угорели. Темными делами занимались и по-черному умерли. Не стоит в криминальный мир соваться, потому что станешь в нем либо жертвой, либо убийцей, по-другому никак не получится.
– По-вашему, Вилкины и в Балуеве продолжали заниматься производством алмазов? – спросил я.
– Да как-то не верится, что они вели тихий деревенский образ жизни, – усмехнулся Стеклов. – Сам подумай: семью из-под удара вывели, хрен знает куда отвезли, в глуши поселили, новые паспорта сварганили. За просто так помогать им никто бы не стал. Вилковские, когда я с ними беседовал, никаких имен не назвали. Профессор говорил о научных изысканиях, о том, что хочет освободить землю от кладбищ, помочь людям сохранить память об усопших. Вот такой весь из себя благородный. Жена его свою песню пела: «Супруг мой – гений, я его законная половина, обязана мужу во всем помогать. Да, забирала прах, но только никому не нужный, который за госчет утилизовать велели. Кому плохо от того, что бомж в алмаз превращался?»
Стеклов немного помолчал. Затем поднял на меня глаза.
– А знаешь, Иван Павлович, когда меня подстрелили? Через неделю после первой встречи с Вилковским. На последней я вопрос хороший профессору задал. Сказал ему примерно так: «Про великое открытие я понял, про ваше стремление избавить планету от погостов – тоже. И то, что вы хотите дешево пепел в алмазы превращать, а для создания методики почти бесплатной трансформации надо экспериментировать с прахом, уяснил. Но скажите, пожалуйста, где камушки, которые вы получили? Брюлики из останков вашего сына и невестки я видел, а другие-то, те, что в процессе научных изысканий на свет явились, куда подевались? Покажите собрание полученных ценностей или объясните, в каком углу они хранятся. Между прочим, для создания алмаза надо не так уж много праха. Вы сами говорили, что хватит трехсот-четырехсот граммов. Или я вас неправильно понял?» Тут у Вилковского сразу сердце прихватило, он, держась за грудь, стал задыхаться, пришлось врача звать. Оно понятно, мужик комедию ломает, но ведь есть шанс, что ему реально плохо. Доктор велел ученого отдыхать отправить и не раньше чем через неделю его опять вызывать, дескать, давление высокое. Я часа два-три в кабинете посидел и к себе порулил, вышел у гаража из тачки, дальше надо было по дорожке к дому идти минуты две-четыре. И словил пулю. Кто-то очень хотел разбойников от неприятностей уберечь или боялся, что от них цепочка следов потянется, приведет куда не надо.
– Нет, – возразил я Стеклову, – дело не в страхе, что Вилковские кого-то выдадут, в этом случае их бы просто убили. Только живых можно заставить раскрыть тайну, покойники неразговорчивы. Семью же вывезли в Балуево. Почему туда? Глухое место, лес, делай что угодно, в особенности если вас Печенькин прикрывает. Надо поговорить с Константином, он точно в курсе дела. Маленькой Ирине легко было голову задурить, приказать даже близко не подходить к домику без окон. Костя был девятилетним, когда семья перебралась в деревню, а в Москву уехал в восемнадцать, парень много чего мог видеть.
– Думаешь, Вилковским привозили трупы? – вытаращил глаза Игорь. – Дым над «мотелем» точно привлек бы внимание, крематорий – сложное сооружение, тело человека нельзя сжечь за пять минут, нужна печь, способная поддерживать высокую температуру. Очень наивно поступают некоторые убийцы, устраивая костер и надеясь, что огонь полностью уничтожит жертву преступления.
– Гарик, прогресс зашел далеко, – поморщился хозяин квартиры. – Мне недавно ребята рассказали, что ищут и не могут найти подпольный крематорий на колесах – фуру со специально оборудованной топкой, известно только, что ее нелегально использует одно похоронное агентство. Но Вилковскому трупы не нужны. Ты разве не понял, что алмазы получают из золы? А ее привезти – раз плюнуть. Конечно, для производства алмазов нужно особое оборудование, дорогое, но компактное.
Сергей Данилович показал на стену, где висели три стандартных двустворчатых кухонных шкафчика.
– Вот примерно столько места занимают агрегаты. Насколько я помню, ученый сначала обрабатывал прах химикатами, чтобы собрать весь углерод, потом преобразовывал его в графит. Последний этап – помещение графита в печь, где создаются невероятно высокое давление и температура. Повторяю, все установки не очень велики, размером со стиральную машину.
– Кто-то же должен был транспортировать пепел, – пробормотал я. – Хотя… Ну да, ничего сложного, поставил коробки в сумку и понес. Понял! Не было никакого мотеля, а был курьер, который таскал профессору «сырье» и увозил в Москву камни. Думаю, им являлся дядя Дима.
– Дядя Дима? – вздернул брови Стеклов. – Откуда он взялся?
И я рассказал о том, что поведала мне в купе воспитательница детдома Мария Алексеевна, про ласкового друга Вениамина Михайловича, который привез Ирочке под Новый год невероятно красивую куклу и конфеты, а Косте пожарную машину со сладостями. Про тетю Фею. Про белого пушистого медведя, подаренного девочке Печенькиным, и про смерть топтыгина от рук Иры. Про ее стихийно возникшую улыбку. Затем вынул айфон и показал снимок, пояснив:
– Белкина сентиментальна, на юбилей ей подарили дорогой мобильный, чтобы она всегда могла иметь при себе фотографии бывших подопечных. Воспитательница хранит коллективные портреты всех выпусков, этот снимок сделан, когда детдом покидала Вилкина. Девушка в первом ряду с куклой в руках – Ира. Подарок дяди Димы был чрезвычайно важной для нее вещью, сказала Мария Алексеевна. Кстати, игрушка осталась в комнате самоубийцы. Вот, посмотрите на другой снимок…