Был - март. Была - слепая лесть.
Был - день в ночи еще.
И я представил, что ты - здесь И ждешь в чистилище.
И ждущей загнанный, как в клеть, В оскал ошейника, Хотел скорее умереть Для повышения.
Ветром ли в коридорах Духи заверчены.
И начинается шорох В шторах матерчатых.
Солнце больным нарывом Лопнет, и будет крошево.
Долго ль до перерыва Душу продам задешево.
Мучиться ли до полдня?
В цинке белил, отчаянные, Двери, как в преисподнях, Прячут своих начальников.
Мне бы лицо, как грушу.
Мне бы глаза-угольники.
Мне бы такие уши Можно варить свекольники.
Обухом мне бы - по лбу, Чтоб ничего не жаждя, Жить в персональной колбе, Как и другие граждане, Радостными микробами.
Солнце глаза спалило.
Я не из вас, загробные, Я из другого мира.
Я не такой. Но мне ли Вспарывать тишь отвагою?
Папки беременеют Проклятыми бумагами.
Мыши, где ваш повелитель, нору выгрызший до дна, Где хранитель ваш бессонный кукурузного зерна?
Где же тот, который знает все ходы наперечет, У кого с блестящих зубок слюнка алая течет?
Где он ходит, злой и страшный, ужас шаркая сохой?
И язык пристанет к нёбу ночью, белой и глухой.
Временем оцепенелый, город, как в огне горит.
И - наивный и жестокий - тополиный пух летит.
Что порождает страх?
Догадывайтесь сами: Таблички на дверях Захватаны глазами.
Дурацкий коридор, Где умирают люди.
Все - чепуха и вздор, И ничего не будет.
Ни завтра, ни вчера, Ни в том, ни в этом мире.
Лишь - блеск стекла, игра Паркетов и фамилий.
Лишь - миг, где иск вчинив Себе - горя летами, Плывет в тоске чернил И чинопочитании.
Лишь солнечный озноб, Сквозь окна пропотея, Поставит пыльный сноп Главою от Матфея.
Празднуем века кочевий, Из затворничества глядя.
Тишина ласкает череп Терпеливо, словно дятел.
Глухо. - Звезды. Океаны.
Глухо. - Толщиною с волос.
Глухо. - Как внутри стакана, Происходит чей-то голос.
Глухо. - Мертвенное знамя.
Глухо. - Зарево и жажда.
Эта женщина не знает, Что уже жила однажды, Либо лунным светом, либо Неотмеченной и странной Пучеглазой белой рыбой В сердцевине океана.
Или, может быть, печально Проходила, сняв оковы, От египетской овчарни До ступеней Иеговы.
Век затворничества. Выбор: Завтра та же скука. Кроха Памяти: Иона. Рыба.
Звезды. Хор чертополоха.
Помолись Кресту, Поклонись Хвосту, Курной заре На Лысой горе.
Поклонись Воде В звездяной Отел.
Неба донный чан Волос пьет мыча.
Поклонись - где кус Хлеба, Иисус, Молоко и рог, И желтый Сварог.
Семилиста вар Нервен и яр.
Глазами косит Черный бог Руси.
ВРЕМЯ ОКРАИН
Смысл волоса, воды и воска.
Железный ленинградский май.
Душа отравлена. И мозга Дымится серый каравай.
Смеяться, плакать - бесполезно.
Семь раз - храни тебя от бед!
На грудь мою, как май железный, День горя обручем надет.
Проходят страшные приметы: Не жить - ни вместе и ни врозь.
Судьба моя в начале лета Торчит, как в стенке ржавый гвоздь.
Язык горчит, как ложка перца.
Час тянется длинней, чем век.
А то, что называют сердцем, Все - гонит, гонит черный бег.
Пустое лето. Не с кем говорить.
Друзья, как птицы, потянулись к югу.
И негде сердце водкою залить, И жизнь идет по замкнутому кругу.
От жизни помогает лишь запой.
От сердца - водка лучшее лекарство.
А день стоит - веселый, золотой И радостный, как в раннем христианстве.
Цветут, как идиоты, тополя.
Настанет ночь. И ничего не будет.
И скоро заблаженствует земля, Где от жары, как мухи, вымрут люди.
Меня не будет больше никогда.
Какое лето! Я - все глуше, глуше.
Скорей, дожди! Скорее, холода!
Я кроме вас здесь никому не нужен.
Глухие сны. Столбы фонарные.
Дом. Переулок. Память. Дом.
Что - истощен, как тень под нарами: И в цинковом, и в золотом.
Что - многолетиями, милями, Воспоминаниями вспух.
Перелистай его извилины: Канава. Чахлый. И лопух.
И виснет башенными кранами, В серпах на тросах и в осях Коробчатая глушь окраины, Рога сквозь выси пронося.
Дом. Переулок. Многолетие Пожаров. Переулок. Дом.
Все триста лет. И все - бессмертие: И в цинковом, и в золотом.
Все триста лет. Ободья ржавые.
Дымит, дымит Звезда Полынь.
Что - память? Гарь. Самодержавие.
Глухие знаки Каббалы.
Канала сон кривой, насквозь зеленый.
Июнь всех прочих месяцев страшней.
Пух тополиный - прах - и воспаленный, И ледяной у месяца в клешне.
Дом. Серый лоб. Потрескавшийся камень.
Не набережная, а - обгоревший шлях, Где тополя белеют стариками Столетними - на мертвых костылях.
Забор. Канава. Целлулоид куклы.
Тоска воронья. Пересохший ров.
И в небе - фиолетовые угли, Останки обитаемых миров.
Пласт времени из всех, что есть, раскопок, Где в смерть, как в полночь, душу окунав, Бродил меж ящиков, досок и пробок Презревший дом и память аргонавт.
В пустыне сора. Никого не встретив.
Как перст один. Вдыхая страх и зной.
И, следовательно, есть на свете Посредник между богом и землей.
И, следовательно, под вороньим граем, Закрытая в бессонницу тщеты, Еще жива в империи окраин Власть посоха и нищеты.
Канала сон кривой. Тоска. Эпоха Брюхатых послухов. Канава. Птичий гам.
Возврата нет. Кусты чертополоха Торчат - как вороги по берегам.
Играют Моцарта, играют без конца, До бледности, до синевы лица.
В нас обморок тысячелетий врос, И воздух бел шуршанием стрекоз.
Я душу паутинную сотку Бессмертную в пылающей пыли.
А там игла идет по ободку, Как будто по экватору Земли.
Как будто по экватору Земли, Царапает - все тоньше и больней.
И мы сидим - от музыкальной тьмы, Как идолы, остолбенев.
Ведь для того, чтоб в смерти сквозняка Вселенной - человек был тих и слаб, Не нужно никакого языка, Вина, любви и затененных ламп.
Не нужно никакого языка.
Мы в пламени и так уже горим.
А в сердце равнодушный музыкант Льет музыки новокаин.
Ах, лето золотое, И слепок солнца матовый, И пух больниц, который Всю душу мне выматывал, Кружась. И переулок, Где пьют настой веселия, Крах гостевого гула, Как решетом, просеивал.
А в гроб кладут ли краше?
А есть ли жизнь загробная?
Выпытывать ведь страшно Отдельные подробности.
Как будто на кровати: Ударили и бросили.
Мне сил уже не хватит, Не доживу до осени.
Ведь все позакрывали, И шторы занавесили, И умерли трамваи.
Как этим летом весело!
Окраина времен. Пылают быль и небыль.
Огонь июля жжет. И улицы кессон Мучительно горит. И раковина неба Бесцветна, как моллюск, - впитав дневную соль.
Как еле слышный звук в огромном этом ухе, Невидимо ничуть сошла - и след простыл Эфирною слезой напраслина науки: Любить без памяти и из последних сил.
Не хочется дышать - такая лень и тягость.
Такой струится пух. Такая сушь стоит, Что пазухи дерев потрескались, и влага Надкостницы ствола, как зеркальце, блестит.
Так пусто и светло. Так чист кессон осиный.
И что-то - без чего мир чахнет и слепит В груди в полсердца спит, как долька апельсина, Утратившая вкус и странная на вид.
Угар газетных эпидемий: Корь на листах, на чашах лобных.
Опять проклятый академик Ругает и клевещет злобно.
Сидел бы уж в библиотеке, Или оклад, считает, - слабый?
Да я за этакие деньги Быстрее всех голосовал бы.
Опять черны глаза листами И заголовки дышат жарко, Опять мухлюют в Пакистане И угрожают нам эмбарго, И ОСВ отодвигают Под шум продажного эфира, Общественность - пренебрегая И вопреки народов мира...
Идут дожди. Мутнеет небо.
Стареет кровь и стынут пальцы.
Боюсь, пойдешь с утра за хлебом, А во дворе - одни китайцы.
Умирает лето. Собирают строки Жизни и раздора в медленных стихах.
Умирает лето. Отошли все сроки.
Погибает солнце в черных лопухах.
Погибает солнце. Темен круг сознанья.
Опустело сердце. И душа - слепа.
Умирает лето. В тихом мироздания Выцветает к ночи неба скорлупа.
Остывает город, как больной в постели Кто предложит богу черный хлеб и кров?
Жизнь уходит, словно кровью из артерий Брошенных в пустыне старых городов.
Погибает солнце. Бродит воздух пьяный.
Истирает время старости ладонь.
Умирает лето - мукой фортепьяно.
Исчезает века - парус золотой.
ТОРГОВЫЙ РЯД
(поэма)
Я в этот город сонный врос, Его кошмары - мной хранимы, Здесь лапу мягкую на мозг Накладывает шизофрения, Пустыня камня и воды, Забытых жизней средостенье.
Слепому нужен поводырь, Чтоб голову не бить о стены.
Я в этом крошеве ночей Наматываю километры, Как колокол на каланче, Друзей не зная, кроме ветра, И медным шаром первый час Выкатывается на дорогу: Расстаться надо? Хоть сейчас!
Проститься надо? Ради бога!
Жить в этом каменном бреду?
В Рядах Торговых стлать рогожи?
Я лучше - сгину, пропаду, Чтоб - никогда, ни капли больше!
Глотая дым, глотая гарь, Клубами пыльного отрепья, Излистанные, как словарь, Поспешно давятся деревья.
Глотая дым, глотая гарь, Клубами пыльного отрепья, Излистанные, как словарь, Поспешно давятся деревья.
И арками - Торговый Ряд.
Стихи, как листья, гибнут скопом.
Потом все это объяснят Превратностями гороскопа.
Торговый Ряд. Для саранчи Светясь и заключая сделки.
Отказываться нет причин: За это тоже платят деньги.
И в тихом шелесте купюр Вращаются миры и веры.
И не хватает лишь цезур И пчел великого Гомера.
Луны оледенелый блин.
Опять октябрь. Кому он нужен?
Швыряют мятые рубли С деревьев в лужи.
Торжественный угар земли: Все перемелят, перекосят.
.Как лето - голову сломи.
А как расплачиваться - осень.
О, время первых холодов, Оно нам всем еще зачтется.
Оно уже полно ходов Невидимого древоточца.
Оно уже дубит волкам Мороза звездяную кожу.
Мне с осенью не по рукам, Но и с весной, и с летом - тоже.
А что - зима? Застывший мир.
На черных лестницах каморок Выбрасывают из квартир, Как сор, остатки разговоров.
А что- зима? Когда, хрустя, Выламывают пальцы ветра.
Всю жизнь не проведешь в гостях, А в окнах - иней на полметра.
Промерзших кровель этажи И копоть чернорылых "мазов".
За что выплачивать - скажи.
Быть может - расплатиться сразу?
Какая может быть любовь?
У нас дела - какого рода?
Чернеет сон, пустеет кровь, И так - в любое время года.
Опять октябрь. И голова От осени вспухает глухо.
Куда бежать? Не виноват.
Не виноват - ни сном ни духом.
А что у города в груди, В постели каменных пеналов?
Зияет глушь, идут дожди На поклонение Каналу.
Как жилы, тянут провода, Дно неба рвет антенны веник.
И пучится у ног вода, Напоминая муравейник.
Куда бежать еще? Постой!
Весь сад деревьями утыкан.
И колокольня над водой Темнеет водочной бутылкой.
Ночное крошево стихий Рождается в оконной раме.
Начнут вытряхивать стихи И разбираться в этом хламе.
А после, дайте только срок, Перемешают вар и накипь, Вылущивая сладость строк И превращая их в дензнаки.
И песнь становится легка, И лесть обгладывает лица.
Пустая трата языка, Но воздается ей сторицей.
Но воздается: Шерсти клок.
Стук лбов о кость слоновых башен.
Слаб - человек. Слабее - бог, Который не прощает падших.
Как изумительная игра, Когда ясны ее законы!
Я - умер. Кажется - вчера.
Пора открытки слать знакомым.
Опять октябрь. Тупая речь.
Деревьев скрюченные руки.
Хотя бы - пустяковый смерч, Ведь можно умереть от скуки.
Хоть раз слепящая звезда Упала бы среди кошмара.
Хотя бы раз взошла вода Немного выше ординара.
Но с наводненьем в этот раз Не все потеряно, наверно: Отрепетируют сейчас, А ближе к полночи - премьера.
Не все потеряно еще Меня уродец черноглавый Проконсультирует насчет Посмертной славы: Всю жизнь проходишь в дураках, Промаешься без сна и хлеба, А после встанет - Таракан И выключит земное небо.
И сдунет маяты твои В подвал Вселенной, - подытожа.
Не будет дома и любви И денежной удачи - тоже.
Моченый сброд. Торговый Ряд.
Идут дожди и пахнет сеном.
Я предлагаю все подряд, Лишь выше назначайте цену!
Торговый Ряд. Железо дня.
Где ночь в каналах жизнь лакала.
И нить бессмертия - одна, Светящаяся в полнакала.
Пустыня камня и воды.
Со всеми насмерть перессорясь: Под циферблатом у судьбы Заплата на заплате совесть.
Какое время истекло!
Живет и помнит - неужели?
А здесь, у мира за стеклом, Ночной угар стихосложений.
А здесь - дожди, каналы, глушь, И ветки о преграды бьются.
Здесь осень позднюю из луж Вычерпывают, как из блюдцев.
А там - зарытая в постель, В жаре, под сонными сетями.
И - километры новостей, Накопленных очередями.
И катится последний час, И отлетает дым порога: Расстаться надо? Хоть сейчас!
Проститься надо? Ради бога!
Моченый сброд. Торговый Ряд.
В зеленом сне иллюминаций Потом отпразднуют стократ, Но только стоит ли стараться.
Но только стоит ли: лакун Пустоты - кровью замороча.
Зачем гекзаметр дураку Оплачивают ведь построчно.
Торговый Ряд. Дверная тишь.
Забытой веры средостение.
И - ничего не объяснишь, Хоть голову разбей о стены.
И нет ни милости, ни зла.
Нетопыри летят на помощь.
Вода бессмертия - светла.
Часы - вызванивают полночь.