– Что ж развелись? – спросил я.
– Я же говорю, иногда нападает на меня этакий трёп… Однажды вечером, за бутылочкой красного, рассказал я Наташе эту историю. Сам не знаю зачем. Так, для смеха. Ведь всё уже прошло, быльем поросло.
– И что?
– Не простила, – сказал он и помолчал. – Жесткая женщина. А с виду и не скажешь. Молодец. Уважаю.
– А как эта, условная Таня? – спросил я.
– Прекрасно, – сказал он. – Муж, работа, двое детей, собака лабрадор. Светло-бежевая такая, добрая, дается погладить.
сон на 15 октября 2012 года Таков сценарий!
Приснилось, что научный руководитель – именно так, научный руководитель, а не ректор – одного крупнейшего вуза уговаривает меня пойти к ним работать.
– Кем работать? Какой курс читать? – спрашиваю.
– Встретишься с проректором, она тебе расскажет, – говорит он.
Проректор – женщина. Ее фамилия Касымова. Или Касымджанова, я точно не помню, но что-то такое.
Иду к этой госпоже Касымовой. Иду по большому старому коридору, где лампы в виде белых шаров, а на стенах – наружная проводка: витые провода в желтой матерчатой оплетке, нацепленные на маленькие фаянсовые изоляторы. Как в детстве, в бабушкиной квартире, думаю я.
У кабинета уже небольшая толпа.
Открывается дверь. Она выходит в коридор. Очень рослая довольно молодая тетка, совершенно русского вида, несмотря на фамилию. Темные волосы в пучок, серые глаза, нос картошечкой. Тугая черная юбка, белая кофта, сиреневый пиджак. Туфли сорокового размера; длинные стройные ноги.
Замечает меня. Отодвигает рукой тех, кто ее ждет. Говорит:
– А вот и вы! Пойдемте пить кофе. У нас тут замечательный кофе, – мы с ней идем по коридору. – Какой у вас размер костюма? А размер пальца, в смысле кольца? У нас тут прекрасные костюмы с огромной скидкой. Вам надо будет приодеться. У вас слишком тоненькое обручальное кольцо, несолидно, бедновато. У нас тут золото очень дешево, но для сотрудников. У вас есть машина? Вам оформят льготный кредит.
Мы поднимаемся по лестнице на следующий этаж.
Она вдруг спотыкается. Вскрикивает:
– Ой! Я ушибла палец! Я разбила палец до крови!
Садится на подоконник, снимает туфли и колготки. Вытягивает босую ногу:
– Посмотрите, как ужасно! Подуйте мне на палец!
На самом деле ничего ужасного. Ну, чуть покраснело около ногтя.
– Подуйте! – говорит она капризным детским голосом.
Я дую, никуда не денешься.
– Вы напишете заявление на имя ректора, – объясняет она. – Отдадите его мне. Я начну вас футболить. Вы пожалуетесь вашему другу, научному руководителю. Он скажет ректору. Ректор меня вызовет, наорет на меня. Я стану искать ваше заявление, а оно потерялось. Вам позвонит моя секретарша, извинится и попросит снова написать. Вы принесете, я его завизирую, сама отнесу ректору, и вас оформят.
Я говорю:
– А нельзя как-то проще?
– Таков сценарий! – говорит она.
– Хорошо, – говорю я. – А на какую должность вы меня берете? На какую кафедру? Что я буду преподавать?
– Потом, потом я вам всё объясню.
– Хорошо, – говорю я. – Я подумаю.
– Вот это да! – возмущается она. – Он еще думать будет!
Соскакивает с подоконника, без малейшего смущения задирает юбку, натягивает колготки, надевает туфли и убегает.
Всегда знал, что не судьба мне работать в вузе.
ах, эти серые глаза Артиллерийская дуэль
– Я жду ребенка, – сказала Даша.
– Ага, – сказал Генрих Васильевич. – Вот оно как, значит…
Генрих Васильевич был Дашин начальник. Она пришла к нему просить, чтобы ее не увольняли. Дела на фирме шли плоховато. Даша узнала, что она в списке ближайших жертв оптимизации. И поэтому решилась вот так – напрямую, начистоту. Что он, не человек, что ли? Хотя его считали жестким, злым и даже капризным начальником. Но ведь человек же!
– Я жду ребенка, – повторила она.
– Что ж, – сказал Генрих Васильевич.
Снял очки, протер их салфеткой. Снова надел, посмотрел на нее. Она опустила голову, покраснела.
– Хорошо, – сказал Генрих Васильевич. – Ладно. Понятно. Работайте спокойно. А я постараюсь, – вдруг улыбнулся он, – выкрутить вам нечто вроде премии.
– Спасибо! – она подняла на него свои прекрасные серые глаза.
Генрих Васильевич вышел из-за стола, подошел к ней.
Она встала с дивана. Он взял ее руку, поцеловал.
– Я вас поздравляю, – негромко сказал он. – Это прекрасно. Но я, я… я только об одном жалею: что этот ребенок не от меня.
Она отступила на полшага и посмотрела на него. Высокий, стройный, с красноватыми обветренными щеками – горные лыжи? Сколько ему лет? На вид не больше сорока. Разведенный, это она знала точно. Красивый? Да какая разница! Умный? Безусловно. Волевой? А как же. Однако не выдержал.
– Всё, всё, всё, – пробормотал он. – Простите. Забудьте. Идите.
В следующую пятницу она не пришла на работу. В понедельник ее не было тоже. И во вторник. Генрих Васильевич в среду попросил секретаря разыскать ее.
В четверг она зашла в его кабинет и с порога сказала:
– Можете меня увольнять. У меня несчастье. Я бежала, поскользнулась, упала, сильно ударилась… и, в общем… ну, вы сами понимаете.
– Господи! – вздохнул Генрих Васильевич. – Вот беда…
Вышел из-за стола. Усадил ее на диван. Сел рядом. Обнял за плечо.
– А что врачи говорят? Дети-то еще будут? Даша, Дашенька, вы сможете еще раз забеременеть и родить?
– Да, – тихо сказала она, близко-близко глядя на него своими огромными серыми глазами.
– Вот и отлично! – сказал он, вставая с дивана. – Уверен, в следующий раз у вас все будет хорошо. Но вы уж берегите себя! Не скачите по сугробам!
Подошел к столу, выдвинул ящик, вытащил конверт.
– Тут я приготовил для вас небольшое, так сказать, пособие… Конечно, ваша ситуация изменилась, но… но все равно возьмите.
– Не надо, – сказала она.
– Точно? – он поднял брови. – Вы уверены?
– Вы нарочно? – шепотом спросила она.
– А вы? – он поднял брови еще выше.
У него некрасиво наморщился лоб. На лбу шелушилась кожа, а из левой брови рос толстый седой волос. На стекле очков были следы пальцев.
Вечером она сказала мужу, что передумала делать аборт, что это она сгоряча сказала, и пусть он не сердится, она его очень любит, и будущего ребенка любит, и все у них будет хорошо.
Начало романа
the beginning of an affair 1. Всё впереди
– Не знаю, не знаю, – сказал Николай Петрович. – В России сотни маленьких неприбыльных издательств. Но главное: такому издательству, если вы его вздумаете затевать, совсем не нужен штатный юрист по авторским правам. Так что я вам не пригожусь.
– Нет так нет, – сказала его собеседница.
Ей было лет сорок или даже больше, но она была очень ухоженная.
Встреча была в ресторане со странным названием «Суп, второе и компот». Это оказалось довольно дорогое заведение. В резных шкафах стояли бутылки с пожелтевшими этикетками вперемешку со старинными книгами. Николай Петрович вряд ли стал бы приглашать незнакомую даму в такой ресторан. Но, коли дама сама назначает свидание, пришлось соглашаться.
– Нет так нет, – повторила она, собрала со стола бумаги и спрятала в сумку.
– Странно! – нахмурился он. – Всё это вы могли рассказать мне по телефону. Или прислать по мейлу.
– Я думала, вам будет приятно выпить кофе в хорошем месте, – улыбнулась она.
Эта улыбка обидела Николая Петровича.
– Будьте любезны, счет! – он позвал официанта.
– Всё в порядке, – сказал официант. – Уже всё в порядке.
Значит, она заплатила. Ну, ничего. Он достал пятисотрублевую бумажку, протянул официанту:
– Это вам, спасибо, все было очень мило.
– Какой вы, однако, гордый, – сказала женщина.
– Что вам от меня надо? – спросил он.
– Мне? – захохотала она. – От вас? Ровным счетом ничего. То, что мне было надо, я от вас уже получила! – И вдруг сказала совсем другим голосом: – Просто хотела на вас посмотреть.
– Постойте, – сказал Николай Петрович. – Постойте, дайте вспомнить… Семинар в Праге? Ну, то есть в Братиславе…
– Если бы семинар или курорт, я б не стала вас разыскивать, – сказала она.
– То есть? – помотал головой Николай Петрович.
– В случае семинара или курорта, – спокойно объяснила она, – я бы тебя запомнила. А так… Женщины бывают очень странные. Мне нужно было тебя увидеть. Живьем.
– Зачем?
– Красавец, как и было сказано, – проговорила она. – Рост сто восемьдесят, волосы русые, глаза голубые. Здоров. Интеллект высокий.
– Низкий у меня интеллект, наверное, – сказал Николай Петрович. – Потому что я ни черта не понял. Ну всё, мне пора.
– Прощай, номер 88/303, – сказала она.
Встала и повернулась идти.
– Черт, – сказал он. – А они гарантировали полную анонимность!
– Атомную бомбу – и то сперли, – обернулась она. – Неужели нельзя спалить донора? Хотя пришлось постараться, да. Женщины – они очень странные.
– В каком году? – спросил он.
– Какая разница? Я тебе никто.
– Ничего себе! – Николай Петрович тоже перешел на «ты». – Ты мать моего ребенка, вот ты кто! Значит, у моего сына есть брат. Или сестра. А? Кто? Как зовут?
– Неважно!
– Я все равно узнаю! Я все про тебя узнаю!
– Не выйдет! – и она быстро пошла к выходу.
– Увидишь! – крикнул он ей вслед.
the beginning of an affair. Воспоминания и размышления 2. Это возраст, это возраст
Он сделал шаг к выходу, но потом вернулся, сел за столик.
Официант принес бутылочку минеральной воды.
– Я не заказывал, – сказал Николай Петрович.
– За счет заведения, – сказал официант, наливая воду в стакан с соломинкой.
Николай Петрович хмыкнул и задумался.
Во-первых, черт знает что!
Во-вторых, кто она такая?
В-третьих, зачем ей это надо?
И наконец – какие могут быть юридические последствия.
«Ладно, – думал Николай Петрович. – Кто она такая и чего добивается, это мы поймем по ходу дела».
Мы – то есть «я и мой клиент». То, что в данном случае это был один и тот же человек, – не важно. Есть гражданин Николай Петрович К., попавший в странную историю, и есть юрист Н.П. Кошкин, который должен ему помочь.
«Правильно нас учили, – думал Николай Петрович. – Следы остаются всегда. Кусочки жировой ткани на плинтусе. Ворсинка на сиденье. Звонок с мобильника. Денежная трансакция. И вот – какой-то завиток ДНК. Как я был глуп, однако. Зачем? Деньги, да. Ну и пошел бы поработал официантом!»
Сейчас он почти презирал себя за это.
А тогда гордился, что его взяли в доноры. Красавец, метр восемьдесят, глаза голубые. «Какой вы милый!» – сказал врач, оглядев его сладким взглядом. И предложил помочь взять биоматериал. Бэээ! «Спасибо, доктор, сам справлюсь». Вот его приятеля, Веню Цыркина, не взяли. Хотя он был мастер спорта по горным лыжам, здоровяк, отличник, симпатяга. Но – курчавый брюнет. Еще на входе отсеяли. «А у вас евреек, что ли, нет среди клиенток?» – обиделся Веня. Регистраторша – еврейка, кстати – пожала плечами.
«И вот за копейки, за молодую дурь я оказался отцом неизвестно кого, – думал Николай Петрович. – Впрочем, многие становятся отцами по молодой дури. Но они хоть спят с этими девушками. Хоть разочек.
И вообще, что такое – быть отцом ребенка? Как бы понятно. Сделал ребенка – отец. Но именно “как бы”. А в таких случаях? Бориса Беккера развели на алименты, все помнят. Хорошо. Но он, несмотря на нестандартный секс, все-таки был в контакте с этой теткой. Обнимался-прижимался-целовался. То есть они хоть пять минут, но побыли вместе. Любовниками. Ну, а потом она распорядилась биоматериалом более стандартно! – Николай Петрович улыбнулся своему умению находить обтекаемые слова и выражения. – А вот кстати! – думал он далее. – Если бы эта дамочка, которая с Борисом Беккером, взяла бы да поделилась биоматериалом с подружками? С двумя-тремя? Что бы сказали судьи? Что это тоже дети Беккера? Наверное, все-таки нет. А почему – нет? Потому что они не были с ним в личном телесном контакте. Потому что он не шептал им ja, ja, gut, gut».
Это его слегка успокоило.
«Да, – подумал он. – А сколько ей лет?»
Вспомнил ее и понял, что она старше его лет на десять.
Ему стало досадно.
the beginning of an affair. Устный счет 3. Почти падчерица
Да, ему стало досадно, что эта красивая женщина, которую угораздило стать матерью его ребенка… или лучше так: отцом ребенка которой угораздило стать Николая Петровича… – он искал в уме наиболее уютную формулировку – итак, досадно было, что она старше его лет на десять. А может, и на пятнадцать. Он вспомнил ее руки, пальцы – да, разумеется, ей хорошо за сорок.
Даже чуточку жаль, что так вышло.
Но при этом стало спокойно.
Роман не получится. Роман между тридцатилетним мужчиной и женщиной сорока пяти лет – это несерьезно. Или уж очень мимолетно и цинично. Но какой уж тут цинизм, когда у них общий ребенок! Или наоборот – очень жертвенно и самоотверженно. Но этого тоже никому не надо. Ни ему, ни ей.
Ему казалось, что он понимает ее. Наверное, женщина до умопомрачения хочет увидеть генетического отца. Должна хотеть. Потому что у нее в сознании, там, где должен быть образ отца ее ребенка, – пустое место. Потому что даже если она родит от незнакомого студента из общаги, да хоть от прохожего на лавочке – все равно образ есть. Она его видела, обнимала-целовала, чувствовала. Он настоящий, реальный. А тут – номер на пробирке.
«Ну, хорошо, – подумал Николай Петрович. – Ну вот, увидела. Ну, всё?»
И сам себе ответил: «Всё!»
Всё, всё, всё…
Поэтому он допил воду, потыкал соломинкой в лимон, шумно втянул в себя кислый сок со дна стакана – ужасно неприлично! – и встал из-за стола.
Зазвонил мобильник. Рабочий; у него было два мобильника.
Номер был незнакомый.
– Кошкин, – сказал он.
– Здравствуйте, Николай Петрович, – услышал он совсем юный голос. – Это дочь Екатерины Дмитриевны.
– Простите, напомните мне… – сказал он. – Чья дочь?
– Да вы с ней только что говорили! – засмеялась трубка. – У вас есть минута?
– Нет! – сказал Николай Петрович и быстро пошел к двери.
В дверь вошла девушка лет двадцати. Она прижимала к уху мобильник.
– Да вот же я! – услышал Николай Петрович одновременно и в трубке, и в полумраке ресторана.
– Вы следили за нами? – сухо спросил он.
– Здравствуйте, меня Люба зовут, – сказала она, протягивая руку. – За мамой нужен глаз да глаз. Присядем? – и она помахала рукой, подзывая официанта.
– Мне некогда, – сказал Николай Петрович. – Хотя, впрочем, ладно.
Он посмотрел на часы и поймал себя на стыдной мысли. Ему хотелось, чтоб эта Люба увидела, какой у него роскошный золотой хронограф.
Она смотрела в меню, а он – на нее. Во все глаза.
– Что вы меня так рассматриваете? – засмеялась она.
Николай Петрович смутился.
– Господи! – сказала Люба. – Вы что себе навыдумывали? Вы считать умеете? Когда я родилась, вам было одиннадцать лет самое большее.
Николай Петрович постарался равнодушно пожать плечами.
– Я возьму чай, – сказала она и захлопнула меню. – Но я у мамы не родная.
the beginning of an affair. Разночтения 4. Леночка и мама
– Кстати, – спросил Николай Петрович, – а чем ваша мама занимается?
– Ну… – Люба наморщила лоб. – Много читает. По-английски в том числе. Она закончила филфак. Ходит в театр. На выставки. Сама готовит разные вкусные вещи. Воспитывает своих детей, вот! Это главное!
– Простите, а… как ето сказат по-руски, what does she do for a living? – даже с некоторой злостью усмехнулся Николай Петрович.
Люба пожала плечами.
– Простите, а она замужем?
– Вы, наверное, думаете, – сказала Люба, – что я дочь маминого мужа от первого брака? Нет. Мама никогда не была замужем. Она меня удочерила, когда ей было двадцать два. Только-только защитила диплом. Там у них была гардеробщица, молоденькая девочка, приезжая. Вдруг мама заметила, что она с пузом ходит и вся очень несчастная. От кого-то залетела. Мама стала ей носить пирожки и яблоки. Деньги давать. Эта девочка совсем была одна. Жила в общежитии. Мама ее повезла рожать. Эта Леночка родила меня и умерла. Родами умерла, как говорится, – вздохнула Люба. – Вот. И мама меня забрала к себе. Оформила удочерение.
– Да, – тоже вздохнул Николай Петрович.
– Ничего! – улыбнулась Люба. – Это жизнь! Мы с мамой ходим к Леночке на могилу. Три раза в год.
– Вы с мамой на могилу к Леночке… Интересно, – сказал Николай Петрович.
– Nolite judicare ut non judicemini, – сказала Люба.
– Ох, какие мы латинисты! Только “et non judicabimini”, вы уж простите.
– Пожалуйста. Это известное разночтение, – сказала Люба. – У вас «и не судимы будете», а у меня «да не судимы будете». Небольшая, но разница.
– Да я никого не сужу, бог с вами, – сказал он.
Официант принес чайник и одну чашку.
– Еще чашку, пожалуйста, – сказала Люба. – Нас же двое!
– А про вашего отца что-то известно? – спросил Николай Петрович.
– Нет. Леночка не рассказала. Хотя мама очень спрашивала.
– А дедушка и бабушка у вас есть?
– Конечно, – кивнула Люба. – Но они умерли давно, когда мне было три года. Мама была поздним ребенком, понимаете?
– Понимаю. Вы не ответили на первый вопрос. Кем мама работает?
– Кажется, никем, – сказала Люба.
– А откуда же она, простите, деньги берет?
– Ей иногда звонят по телефону. И она говорит: «Вот, еще один мой должник объявился». Куда-то идет и приносит деньги.
– Много?
– Не очень, – сказала Люба. – Но нам хватает.