К сожалению, многие врачи не умеют правильно общаться с пациентами или не считают необходимым это делать, не объясняют им значимые вещи, полагая, видимо, что если им самим все понятно, то о чем тут говорить? Результат подобной врачебной небрежности бывает весьма печальным. Приведу пример.
Обычный невротический страх развивается следующим образом: человек испытывает серьезные внутренние конфликты, переживает, находится в напряжении и тревоге. И когда у него вдруг что-то «стреляет» под лопаткой, вся его тревога концентрируется именно в этом месте. Он впадает в ужас и панику, бросается за помощью, начинает обследоваться. Врачи ничего не находят или находят, но говорят об этом совершенно непонятно. Пациент дрожит от страха: у него же болит, а ничего не нашли или сказали что-то, что он воспринял как нечто чрезвычайно опасное: «У вас диэнцефальный синдром», например. Такой диагноз не угрожает абсолютно никакими последствиями и используется врачами, чтобы отвязаться от навязчивых больных. Но больной об этом, разумеется, не знает. Страшное слово – «диэнцефальный» – преследует его, как всадники Саурона хоббитов. Наш герой начинает маниакально следить за своим здоровьем: он уже чувствует боль в другом боку, ему кажется, что кал и моча поменяли цвет и запах. Он ходит по врачам, но все, что ему назначают, не оказывает положительного эффекта, что, в общем-то, и не странно, потому что проблема нашего героя не имеет ровным счетом никакого отношения к органической патологии. Он же в ужасе прислушивается к каждому еканию в своем организме, и у него нет никаких сомнений, что это рак. Впрочем, по странному стечению обстоятельств, от этого «рака» ему хорошо помогают транквилизаторы, назначенные между делом каким-нибудь старым, видавшим виды участковым терапевтом. Кто бы объяснил, почему?
В книге «Психология сердца» я пишу: «Дорогой врач, когда к вам обращается пациент с хроническим заболеванием, которое требует долгого и непростого лечения, а также изменения всего образа жизни больного, вы сталкиваетесь с тяжелейшей задачей. И эта задача вовсе не в том, чтобы вылечить больного, а в том, чтобы сделать его своим союзником в лечении его же заболевания. Пациент не понимает, насколько опасно его заболевание и что именно оно, скорее всего, рано или поздно сведет его в могилу. В девяноста случаях из ста ваш пациент думает, что его лишь немного “прихватило”, что ничего страшного не случится, если он, вдруг, нарушит предписанный ему режим или не станет принимать прописанные ему лекарства».
В терапевтическом кабинете встречаются два абсолютно противоположных друг другу мировоззрения. Диалог между ними – великая проблема. Да, пациент не хочет быть больным, но и не хочет менять образ своей жизни, выносить тяготы лечения, ограничения, связанные с этим лечением. Врачу абсолютно понятно, что, если его пациент не изменит образ жизни, не будет лечиться так, как это следует делать, он умрет. А пациенту – нет, непонятно, потому что он ни разу не был на вскрытии в патологоанатомической лаборатории.
Вот ты видела сердце с множественными микроинфарктами или, например, как выглядит разрыв аорты?
Я с ужасом смотрю на Андрея.
– А я видел, и любой врач видел. Поэтому, когда специалист мне что-то рекомендует, мне сразу становится понятно, что надо пить таблетки. Мне достаточно сказать, что может возникнуть закупорка сосудов, и я послушно выпью все назначенные лекарства. Так что, по большому счету, проблема только в том, что наши доктора иногда забывают – далеко не все их пациенты год провели на кафедре патанатомии и сдали соответствующие экзамены, а потому воспринимают информацию о возможных рисках немного не так, как сами врачи. Пациент не стоял на вскрытиях свежих трупов, а врач – стоял, поэтому врачу кажется, что он говорит очевидные вещи. И если пациент начинает саботировать лечение, то в глазах медицинского работника он выглядит полным идиотом, которого только могила исправит. Вот я и объясняю своим коллегам в специальных пособиях для семейных врачей, что пациент не идиот, а просто у него другая профессия.
– И поэтому нам, тем, у кого другая профессия, очень трудно контролировать действия врача. Вот ставит врач диагноз, назначает лечение, а где гарантия, что он не ошибся? Между прочим, врачебные ошибки – не такая уж редкость. И, как правило, выясняется это, когда уже слишком поздно. Вон сколько про это сюжетов по телевизору!
– Да, риск существует – как и в любой другой сфере деятельности человека. Согласен, ошибка парикмахера-стилиста испортит клиенту только прическу и настроение, это не смертельно. Однако профессий, где ошибки грозят значительным материальным ущербом и опасны для жизни человека, более чем достаточно. Дом может обрушиться из-за просчетов архитектора, машина – перевернуться из-за неправильных действий водителя. Но что же теперь, жить на улице и не пользоваться автотранспортом?
Нужно просто здраво соотносить риски. Риск, что врач поставит неправильный диагноз и будет упорно лечить вас «не от того», на самом деле во много раз меньше, чем риск запустить болезнь, если вы, из-за своего страха, так и не решитесь обратиться к врачу. Вот тут уж неприятности вам гарантированы.
– А знаешь, еще что трудно проконтролировать: тебя действительно лечат или из тебя деньги «выкачивают». Стоит только обратиться с одной проблемой, как тебя отправят ко всем специалистам, какие только в этой клинике есть. И назначат уйму анализов, причем большинство из них, разумеется, не входят в программу обязательного медицинского страхования. И дело не в том даже, что все это слишком дорого. Просто вольно или невольно задумываешься: где заканчиваются твои интересы и начинаются интересы врача и клиники?
– Ну, о такой ситуации я могу судить только теоретически.
– Разумеется, у тебя же высшее медицинское образование, тебя-то не проведешь!
– По правде сказать, мне кажется, что меня обычно обделяют анализами… А если серьезно, то чаще пациент просто не понимает, почему врачу необходимы результаты стольких анализов и обследований, чтобы поставить правильный диагноз. Но только экстрасенсы умеют у нас по фотографии или по голосу в телефонной трубке лечить. А нормальный врач, к счастью, предпочитает ориентироваться на результаты электрокардиограммы, УЗИ, компьютерной томографии, исследований крови, дополнительных проб – как бы скучно все это ни звучало. Когда ко мне приходит психосоматический больной, который жалуется на телесные недомогания, я сначала отправляю его к терапевту и требую максимально полного обследования, чтобы исключить любую возможность органической патологии. Да, может потребоваться очень много анализов. Но кто-то же только что боялся врачебной ошибки, или мне память изменяет?
Наконец, врач понимает, что часто пациент отказывается верить в то, что ничего больше – чего-то особенного, сверхъестественного – сделать с его здоровьем или в области диагностики уже нельзя. А ведь много в медицине не только хронических заболеваний, но и просто функциональных недомоганий – это когда болезни как таковой нет, но какие-то органы или системы организма не справляются со своей работой, какой-то сдвиг в их работе произошел и вот они «барахлят». Это не смертельно, и, как правило, такие функциональные расстройства самоустраняются со временем, если, конечно, не накалять обстановку и не добавлять новых нагрузок на такой «барахлящий» организм. Объяснить это пациенту можно, но не всегда он готов согласиться с таким врачебным вердиктом, хочет доискаться до чего-то… Ну, а врачу как быть? Хочет человек обследоваться дальше, неспокойно ему. Вот врач и идет у него на поводу – еще анализов, будьте любезны…
– Поэтому я и говорю: не все врачи вызывают доверие…
– Вот как? А знаешь, что врач сам о себе думает? Он знает, сколько в этом году к нему обратилось за помощью людей и скольким он жизнь спас. У нас кто-нибудь человека из пожара вынесет или утопающего из речки вытащит – ему медаль дают. Врач подобные жизнеспасительные акты каждый день совершает, а отношение к нему какое? Приходят и смотрят оценивающе: доверять вам, доктор, или не доверять? А у доктора вся грудь в орденах. Но мы ему не доверяем, потому что он нам правду сказал.
– И все равно я понимаю, почему большинство пациентов не выполняет тщательно рекомендации врачей. Потому что им говорят: заболевание неизлечимо, или еще – попробуйте вот это, может, станет легче. Другое дело, если бы доктор сказал: надо принимать такое-то лекарство, и вы поправитесь. Ты же сам говорил: «пустышки», и те помогают, если пациенту обещают, что это лекарство должно снять боль. А то что это за установка такая: пейте, а там посмотрим? Разве психологический настрой не имеет значения для выздоровления? Впрочем, если в это выздоровление никто не верит…
– И все равно я понимаю, почему большинство пациентов не выполняет тщательно рекомендации врачей. Потому что им говорят: заболевание неизлечимо, или еще – попробуйте вот это, может, станет легче. Другое дело, если бы доктор сказал: надо принимать такое-то лекарство, и вы поправитесь. Ты же сам говорил: «пустышки», и те помогают, если пациенту обещают, что это лекарство должно снять боль. А то что это за установка такая: пейте, а там посмотрим? Разве психологический настрой не имеет значения для выздоровления? Впрочем, если в это выздоровление никто не верит…
Я так пыталась мигрень вылечить. Первый раз пропила курс из каких-то таблеток – не помогло. Невропатолог предложил новый вариант – снова никаких улучшений. В общем, третий курс я даже покупать не стала, потому что, по признанию доктора, мы вновь шли экспериментальным путем. Результат: кучу денег истратила, столько «химии» проглотила и все равно пью таблетки от головной боли.
– Вот интересно – если мы принесли в химчистку испачканную куртку и на нас наорали: «Да кто ж такое пятно выведет?!», мы смиренно забираем куртку и молча уходим. Конечно, бывает, что вещи не поддаются восстановлению… А потом идем к врачу: «Вы вылечите мою гипертонию?» И он вполне миролюбиво нам отвечает: «Это заболевание непростое, существует множество факторов, которые определяют повышенное давление. Часто необходим длительный подбор препаратов. Сейчас я выпишу вам лекарства, на которые, учитывая обстоятельства дела, я очень рассчитываю, надо их будет принимать в течение месяца. А там мы посмотрим, как поведет себя ваше давление». При этом, кстати сказать, он понимает, что, скорее всего, мы их пить не будем, чем, по сути, проявим неуважение к его труду и знаниям. Но у нас к нему тут же претензия, мы его уже ненавидим – он нам, подлец, не дал гарантию! А что ему врать?.. Я тучи разведу руками, да?
Врач, как правило, пытается уйти от ответственности в той форме, в которой ее требует пациент. Потому что пациент обычно ждет от доктора той меры ответственности, какую врач не может ему обеспечить. «Дайте мне гарантию, что я пропью эти таблетки и вылечусь». Доктор говорит: «В принципе, если вы будете соблюдать диету, режим дня и т. д., есть вероятность, скорее всего, что ваше состояние в ближайшие три года не будет таким, что потребуется оперативное вмешательство».
– Андрюша, это приговор.
– Первое, что обязан ответить врач на завуалированную просьбу пациента обессмертить его: «Этого не будет никогда!» – строго говорит доктор. – Если пациент спросит: «Что я должен делать, чтобы попытаться улучшить состояние своего здоровья?», то врач, поверь мне, отнесется к нему иначе. Пациент при этом должен понимать, что он, скорее всего, не сможет исцелиться полностью, потому что невозможно избавиться от хронического пиелонефрита, например. Зачастую и мигрень лучше лечится временем и естественными гормональными перестройками в организме, нежели таблетками.
– Ну, ты меня расстраиваешь…
– И это мне говорит образованный человек! Ну и что ты с этим будешь делать?! «Чу-да! Чу-да!» – и в воздух чепчики бросали… А врач в поликлинике должен это сказать не просто абстрактно, а конкретному больному: «Друг, у тебя не вылечится то-то и то-то». Ну, нет в природе таких болезней, которые не переходят в хронические или не оставляют после себя каких-то неприятных последствий. За редким исключением. Даже после насморка изменится состояние носоглотки, а после аппендицита останутся спайки в животе. Да, вот такой у нас организм. Только почему претензии к доктору, а не к Господу Богу?
Медицина занимается двумя вещами: она вытаскивает людей с того света (это самая главная ее задача – не дать человеку умереть), а вторая задача – перевести заболевание из «острого» в «хроническое». Хроническое – не значит, что оно всегда болит. Просто если ты болел, у тебя поврежден тот или иной орган. Но это не означает, что он не работает и что ты потеряешь трудоспособность. Нет, он работает, но не так хорошо, как до болезни. Вот ты ударила свою машину, ее починили. Все вроде бы хорошо, но потом с проводкой что-нибудь, или еще какая-нибудь дребедень вылезет. Это же жизнь!
Конечно, существуют серьезные травмы позвоночника, когда человек оказывается обездвижен, крайние формы диабета или эндартериит, когда вынужденная мера – ампутация конечностей. Да, вот такая правда жизни. Но если лечиться нормально – то есть своевременно и полноценно, то ведь можно и не довести до ампутации. А мы как рассуждаем: раз врачи у нас плохие, мы к ним ходить не будем, рекомендации их выполнять не будем и помрем благополучно. Всей медицине назло. Отомстим эскулапам.
Честно говоря, я никак не могу запомнить, в каких ситуациях нужно прикладывать грелку, а в каких – лед. Я в этом смысле – правильный пациент: в случае неприятности обязательно вызову врача или хотя бы проконсультируюсь в аптеке.
Но не все такие образцово-показательные личности, как я. Совсем недавно одна моя коллега пришла на работу с распухшей коленкой. Случай банальный: поскользнулась, упала. Почему Вика сразу не обратилась к врачу? Потому что знала, что «при ушибе надо то ли погреть, то ли похолодить».
Мой знакомый хирург – замечательный, кстати, специалист – говорит, что нередко ампутировать конечности приходится именно потому, что пациент, занимаясь самолечением, между «погреть» и «похолодить» выбрал не тот вариант.
– Согласна. Мы ведем себя неправильно, избегая визитов к специалистам. Но вот что я тебе скажу. И меня, представь, поддержат миллионы: народ боится врачей. Да, наверное, это глупо, но совершенно объяснимо. Во-первых, никому не нравится идея про хронические болезни, все хотят чуда, которое, кстати, обещают экстрасенсы. А во-вторых, отношение, с которым человек сталкивается в поликлинике или в больнице, только усугубляет его и без того печальное положение.
Извини меня, конечно, за занудство, но позволь процитировать тебя же из предыдущей главы: «Почему экстрасенсы пользуются огромной популярностью у населения? Потому что эти люди продают не колдовство, а надежду. Потребность в надежде – велика и огромна, а сама надежда действительно обладает огромной ценностью». Отказывая пациенту в праве на надежду, врачи сами гонят его к колдунам.
Полагаю, Курпатов понимает, что его соавтор не обращается за рекомендациями к «волшебникам»?
– Мне не надо, чтобы доктор рыдал у моей постели, но я хочу, чтобы мы были единомышленниками в борьбе с болезнью.
Этот ужас я до сих пор вспоминаю с содроганием. Я попала с больницу с непонятным для меня диагнозом: четыре слова, звучавшие загадочно и довольно изящно. Видя, что название болезни не производит на меня никакого впечатления, врачи, собравшиеся в палате, сочли своим долгом торжественно объявить: «Это очень тяжелая болезнь». Наверное, им показалось, что я недостаточно сникла. Подумав, заведующая отделением добавила: «Вы даже не представляете, насколько тяжелая».
Так началась моя борьба за выживание. Я боролась с болезнью, и мне очень хотелось, чтобы доктора были в моей команде. Но они оставались в роли строгих судей, выписывающих мне штрафные очки за неудачи.
Я все время пыталась перевести наш разговор в конструктивное русло: что нужно делать, чтобы выздороветь? Диета? Гимнастика? Режим? «Учитесь вязать – вы теперь обречены месяцами лежать в больницах», – сказала лечащий врач. «Только мочу не пейте», – выступила заведующая отделением, заметив на тумбочке гомеопатические горошки.
Я видела, как раздражаю врачей дурацкими вопросами: что лучше есть и пить, какие физические упражнения выполнять. На лицах всех медиков, прочитавших в истории болезни диагноз, тут же появлялось общее выражение: да какая уж теперь разница… Врач не скрывала ироничной улыбки, застав меня делающей зарядку под веселую музыку. Кажется, она искренне не понимала, почему двадцатилетняя девочка столь упорно сопротивляется приговору, вынесенному докторами.
Увидев через пару недель, что спицы и нитки так и не заменили на тумбочке французский словарик, заведующая отделением обратилась к маме: «Вашей дочери придется сменить профессию. Будем надеяться, что она сможет закончить университет, но работать журналистом… Ей нужна тихая, спокойная работа – где-нибудь в библиотеке или лучше дома».
– Шекия, я все понимаю, что ты говоришь, и, конечно, я такое отношение врачей, которое, к сожалению, встречается, совсем не оправдываю. Но я хочу, чтобы ты поняла, о чем я толкую. Проблема в том, что, когда пациенты, в целом, не доверяют врачам, врачи перестают доверять пациентам. Это кризис доверия такой, понимаешь? А если врач не доверяет пациенту в элементарных вещах, в том, что, например, тот будет принимать предписанные ему препараты, а не мочу пить, – будет ли он сам совершенствовать свои знания в области реабилитации, неспецифической терапии и так далее? Если даже таблетки не пьют, буду я узнавать, как еще можно лечить это заболевание?.. Вряд ли.