Наконец, это хороший способ проверить, как к тебе относятся люди на самом деле. Не говорю, что фактом сексуального насилия надо бравировать, но нет повода скрывать что-то и чувствовать себя виноватой.
У женщины, пережившей насилие, как правило, возникают проблемы, связанные с интимной сферой. И если ее мужчина не в курсе того, что произошло, это часто вызывает серьезные проблемы в сексуальных отношениях пары. Кстати, такой риск существует и в случае, если ее домогались в детстве. Поведение нынешнего партнера – его смех, какие-то движения, слова, какая-то поза способны по системе ассоциаций напомнить женщине поведение насильника и вызвать зажатость. В результате возникает непонимание, неприятие, но мужчина, если он не поставлен в известность о причинах такой реакции, делает свои выводы. Женщине кажется, что он должен сам догадаться о причинах, но это иллюзия. Если женщина отказывается говорить об этом, она сама себя ставит в ужасное положение. Все это вполне может вылиться в конфликт и последующий разрыв с любимым человеком! Подумайте об этом.
Я убежден: чем вы будете честнее, тем лучше будет ваша жизнь. Это касается в том числе и ситуации, когда вы оказались жертвой преступления. И категорически неправильно то, что потерпевшие у нас не обращаются в милицию и в суд – особенно, если речь идет о насилии в семье. В этом вопросе нам есть чему поучиться у тех же американцев.
Действительно, там к проблеме домашнего насилия относятся иначе. Например, в штате Миннесота полиция обязана проявить участие, даже если женщина сообщила, что ее только «обещали побить». Если же полицейские решили не вмешиваться, они обязаны написать отчет: почему приняли такое решение. С введением этого закона, кстати, случаи насилия в семье стали «вдруг» идти на спад.
В Калифорнии мужчина предстанет перед судом, даже если женщина отказалась от своих показаний.
Она может сколько угодно говорить про падение с лестницы, но ее фотографий после избиения, показаний полицейских и заключения врачей будет достаточно, чтобы муж провел год в тюрьме. Она перестает быть главным свидетелем, и таким образом закон защищает ее от давления со стороны мужа. Почти в каждом штате выдают временные охранные ордера (срок действия может быть 7 дней, а может – и год). Что он означает для мужчины? Никаких личных контактов, разговоров, он должен покинуть дом и в назначенный день явиться в суд. За нарушение условий охранного ордера можно угодить за решетку.
Многие американские фирмы нанимают специальных сотрудников, которые занимаются проблемами домашнего насилия среди персонала. Врачи в роддомах и больницах обязательно спрашивают пациенток: «У вас дома все в порядке? Вы в безопасности?» Адреса и телефоны кризисных центров, куда можно обратиться за помощью, – общедоступны.
В России ежегодно от домашнего насилия страдает больше пятисот тысяч женщин. Погибает 14 тысяч, 57 тысяч получают увечья. При этом первый кризисный центр в Петербурге удалось пробить с огромным трудом и не без финансовой поддержки иностранцев. Наши мужчины не торопились поддержать соотечественниц. А западные общественницы, помогающие российским коллегам защищать права женщин, не устают удивляться: почему россиянки не спешат обличать мужей, устраивающих дома побои, почему забирают из милиции заявления?
Возможно, это ментальность: бьет – значит любит. Но главное – разве можно засадить собственного мужа?! Это что же люди скажут?!
– Здесь очень важна позиция женщины, и, по моему глубокому убеждению, она может быть только такой: насилия в семье быть не должно. Важно понять – если это хотя бы единожды сходит мужчине с рук, то дальше его уже будет не остановить, это будет происходить постоянно. Такой вариант поведения, такой способ «убеждения» становится легитимным. По сути, невнятностью своей позиции женщина одобряет поведение мужчины, дает ему право вести себя с ней таким образом.
Многие женщины в ответ на это, уверен, мне скажут: «Конечно, вам хорошо рассуждать, доктор! Но это наш муж! Что с ним сделаешь?! Нам потом еще с ним жить…» Вот это самая глупая и дурная позиция. Если тебе хочется так жить – пожалуйста, если тебе хочется, чтобы тебя по гроб жизни колотили и за человека не считали, – ради бога. Только не сетуй и не жалуйся. Ты хотела мужа «на любых условиях», он у тебя будет на тех условиях, которые ему удобны. Ты решила так расплатиться за свой замужний статус, за такой брак. То есть побоями за скверный брак. Прекрасно! Хорошая цена и замечательная покупка – ничего не скажешь.
Любая попытка мужа использовать «физические аргументы», любое поползновение в этом направлении должно пресекаться категорически. И уже не имеет значения, кто кого «достал» и кто был не прав. Рукоприкладство происходит не на ровном месте. Ему предшествует скандал, выяснение отношений, а значит, есть время между желанием мужчины нанести удар и самим ударом. И в этот момент позиция должна быть озвучена: если мы можем решать наши проблемы только избиением слабой стороны, нам просто нечего больше решать, говорить не о чем, у нас нет ни отношений, ни будущего. Нужно понимать: человек, позволивший себе ударить партнера, с тем же успехом ему изменит, обкрадет его, предаст. Насилие – свидетельство того, что женщину воспринимают не как личность, а как вещь. И если с ней можно поступить так, то почему ей нельзя сделать больно иначе? И вообще, так ли ей больно, если она терпит? Да и кто она вообще такая, если она это терпит? Конечно, можно на нее наплевать. И плюют. А женщина продолжает терпеть.
Общество обязано встать на защиту женщины, подвергающейся насилию в семье, но нельзя снять с нее полную ответственность за происходящее. Потому что, если подобное случается три раза на дню, значит, все не так однозначно: женщина покупает брак за такую цену. Страх и унижение – всего лишь стоимость этого брака. И не надо оправдывать свой выбор попытками «сохранить семью» и странными надеждами на то, что супруг, вдруг, одумается. Почему, в связи с чем это должно произойти? Господь ему явится, как апостолу Павлу по дороге в Дамаск? Прощение лишь подкрепляет деструктивное поведение партнера, а отсутствие прощения без решительных действий со стороны женщины – еще и провоцирует на «продолжение банкета». Что может сказать участковый милиционер ее мужу, если она забирает заявление из милиции? Понятно, что принять решение о разводе, о расставании сложнее, чем «терпеть»: женщина рискует остаться без дома, без финансового обеспечения. Так что, если кто-то хочет терпеть унижения и быть вещью, доктор не может запретить.
Я знаю одну такую пару. Он – бизнесмен, она – домохозяйка. Они вместе около десяти лет. И только последние года два Юра не бьет Ларису. Постарел, наверное. До этого побои были в порядке вещей – из ревности. После того как однажды он избил жену ногами по лицу, ее увезли на «Скорой» – пришлось делать операцию.
Недавно мы случайно встретились в кафе, и Лариса уговорила меня зайти к ним – ей очень хотелось похвастаться новой квартирой. Два этажа, огромный холл, роскошные ванные комнаты, кабинет Юры с массивным столом. «А это твой кабинет?» – пошутила я, оказавшись в прачечной, где стояли стиральная машина и гладильная доска. Я знаю, что Лариса все время что-нибудь делает по дому: если нет повода для уборки, может приготовить домашнюю колбасу (!). «Да нет, у нас теперь домработница, – гордо приосанилась хозяйка. – А я заработала себе право на уважение». Вот так вот.
– Шекия, ужас в том, что часто наши женщины терпят насилие со стороны мужа даже в тех случаях, когда сами обеспечивают семью… Если ты сам себя не уважаешь, право на уважение заработать нельзя.
– Знаешь, домашнее насилие – единственная опасность, которой можно избежать по собственному желанию. Но от преступника на улице не отделаешься словами: «Если ты меня ударишь, я тебе этого не прощу». И если нет никаких способов защититься наверняка, то очень страшно становится.
…Да и как не бояться-то, а? – не дав Андрею заговорить, снова запричитала я. – Ведь речь идет не только о деньгах и драгоценностях, которые, безусловно, следует отдать тут же, без сопротивления, хотя очень жалко, но и об угрозе здоровью и даже жизни!
– Мы можем искать какие угодно объяснения своим страхам, но от этого они не становятся более осмысленными, – ну почему он все время такой спокойный?! – Оправдать можно что угодно, любую свою эмоцию и любую свою глупость. Но какой толк в этом оправдании, если мы не делаем выводы и не пытаемся настроить себя максимально эффективным образом?
Страх не может защитить нас от опасности. Страх – это всего лишь привычка бояться. Ты привыкла бояться в определенное время, в определенных обстоятельствах. Как избавиться от привычки? Не подкреплять ее, не воспроизводить. Наступает определенный час, когда ты обычно находишься в панике. Спроси себя: имеет смысл бояться, поможет ли тебе твое смятенное состояние или нет? А если поможет – то чем?
И когда ты понимаешь, что страх не прибавляет тебе безопасности, интенсивность тревоги снижается. Тебе все еще дискомфортно, но ты снова задаешь себе этот вопрос: разве от страха вокруг меня вырастут защитные стены? Ответ отрицательный. Разве мой страх способен отпугнуть преступника? Нет. Разве мой страх делает меня сильнее? Нет. Разве мой страх способен предотвратить непредвиденное? Нет, нет и еще раз нет. И когда ты таким образом сама с собой разговариваешь, твой страх постепенно сходит на нет.
Разумеется, испуг при виде вооруженных «холодным и горячим» оружием людей в темном переулке – это не признак тяжелого невроза. Но не выходить из дома из-за мысли, что там вокруг батальонами ходят бандиты, – это, конечно, повод призадуматься.
А ведь я не говорила ему, почему пригласила в гости, а не предложила встретиться в одном из моих любимых петербургских ресторанчиков. Трудно все-таки дружить с психотерапевтом: ничего от него не скроешь.
– Мы с тобой не в силах спасти всех людей от грабителей, но можем и должны избавить наших читателей от невротического страха.
– То есть надо признать, что человек в любой момент может стать жертвой преступления, но поскольку предугадать это невозможно, а страх не прибавляет безопасности, то бояться – глупо? И самое рациональное – успокоиться и начать нормально жить?
– Да. Самое парадоксальное, что страх существует до тех пор, пока у тебя есть надежда на то, что ты способен уберечься. В момент, когда ты понимаешь, что спастись невозможно, страх исчезает.
«Спастись невозможно» – в этих словах как-то маловато оптимизма, вы не находите? Но мне почему-то стало спокойнее.
– Ведь что такое страх? Это что-то вроде эмоциональной инструкции на тему, как спасаться: что-то взорвалось, и мы уже бежим. Куда бежим? Зачем бежим? В правильном ли направлении бежим? Это науке неизвестно. Нас просто страх проинструктировал – бежим, и баста! Когда ты понимаешь, что спасение призрачно и бежать некуда, то бояться перестаешь.
Дальше, когда паника улеглась, наступает момент, когда ты можешь проанализировать ситуацию и принять максимально правильное решение. Не факт, что оно тебя застрахует от всех возможных неприятностей, но когда ты думаешь – «Что я могу сделать, чтобы с максимальной вероятностью минимизировать возможность несчастья?» – уровень твоей безопасности, безусловно, возрастает. Ты определяешь список действий, которые, вероятно, будут полезны для обеспечения твоей безопасности, и, не перегибая палку, следуешь ему.
На самом деле мы с тобой должны помочь нашим читателям адекватно оценивать происходящее. Адекватная оценка включает в себя две позиции. Во-первых, мы действительно не можем защититься от всего – нельзя получить индульгенцию от несчастных случаев и преступлений. Это правда, и зачем себе лгать?
Тут я грустно вздохнула.
– Но есть и другая сторона, которую ты почему-то категорически не хочешь услышать в моих словах: вы все преувеличиваете угрозу. Понимаешь, всякий раз, когда ты входишь в лифт, ты ожидаешь, что он застрянет. Но лифты не застревают так часто, как ты об этом думаешь. И нападения во дворе происходят значительно реже, чем человек этого ждет. Вот скажи, сколько маньяков гналось за тобой за последнюю неделю?
– Не надо, Курпатов, намекать на мою невостребованность!
Андрей расхохотался. Но через несколько секунд снова стал не просто серьезным, но и строгим. Ох, и достается же мне иногда от доктора! А, учитывая, что спрашиваю у психотерапевта то, что волнует многих, должна признать, что достается мне за всех нас.
– Вы сами нагородили в своей голове, что каждый раз, когда у вас есть что украсть, это непременно произойдет. И доктор не лишил вас иллюзии безопасности, он просто сказал, что нет такого количества угроз. Человек, испытывающий страх, существенно преувеличивает опасность несчастья, затем совершает какие-то абсурдные действия и потом говорит, что этого несчастья не случилось именно потому, что он совершил эти свои действия. Вот он ходит пешком, а не ездит на лифте, и поэтому вся его жизнь в шоколаде. Или вот он возвращается домой исключительно до девяти вечера и поэтому на него последние полгода не нападали. Хотя на самом деле неприятность не произошла просто потому, что угроза была преувеличена.
Мне иногда трудно дождаться, когда выйдет очередная наша с Андреем книга и мои друзья смогут ее прочесть и почерпнуть для себя много полезного. Поэтому я периодически пересказываю им какие-то детали наших бесед, «ключевые слова», если хотите.
Так вот, после этой встречи я говорила о двух вещах – очень важных. Во-первых, о том, что нам свойственно преувеличивать угрозы. Кстати, причина очевидна: мы находимся в постоянном стрессе, запугиваем друг друга страшилками и еще иногда совершенно неосторожно включаем телевизор. После вечера, проведенного у экрана, на улицу выходить уже страшно. Ведь если программа про маньяков сменяет сериал про бандитов, а на другом канале в это время рассказывают про мошенников, и так целыми сутками – трудно сохранять спокойствие. Причем телевизионщикам кажется мало сегодняшних преступлений, они монтируют передачи про убийства, которые совершались двадцать-тридцать лет назад, а то и вовсе в царской России.
Впрочем, у нас даже новости о строительстве школы или о научном открытии сообщают с такой интонацией, что кажется: очередная беда пришла в нашу страну. А вы замечали, под какую тревожную музыку на экране появляются компьютерные заставки в информационных программах? Сразу становится ясно, что ничего хорошего за день не произошло, а плохого случилось достаточно, и нам сейчас про это страшным голосом расскажет диктор.
Учитывая, что практически в каждой квартире сегодня есть телевизор, удивляешься одному: люди еще выходят из дома и не всегда шарахаются друг от друга на улице.
Вторая мысль, которую я сочла необходимым донести до друзей, не дожидаясь выхода в свет нашего шедевра, – про чувство вины, преследующее каждого пострадавшего. Действительно, в нашем обществе принято считать: человек в ответе за преступления, которые над ним совершили. После разговора с Курпатовым мне показалось чрезвычайно важным внести свою лепту в разрушение этого гнусного стереотипа.
Глава десятая. Страх за близких, или шантаж… любовью
С Милой я познакомилась в пресс-туре: российские журналисты накануне летнего сезона изучали курорты Болгарии. Людмиле Ивановне было уже за пятьдесят, но она настойчиво требовала, чтобы все обращались к ней на «ты». Поэтому – просто Мила.
Через несколько дней Мила пришла на завтрак бледная и расстроенная. «Что-то случилось?» – забеспокоились мы. «Наверняка, но точно я не знаю», – оказалось, что на телефонном счету закончились деньги и теперь у нее нет возможности связаться с сыном. Мила объяснила, что обычно звонит домой три раза в день – убедиться, что с родными, любимыми людьми все в порядке.
Протягивая коллеге свой мобильный, я подумала: не случайно говорят, что о поздних детях родители беспокоятся больше. Но в этот момент моя собеседница произнесла вслух: «А позвоню-ка я невестке, пусть положит мне денег на счет». И тут же рассказала, что очень довольна женой своего сына: Шурик и Мариночка уже семь лет вместе. Тут я порадовалась, что при всей своей болтливости (точнее, коммуникабельности) не успела поинтересоваться: в каком классе учится мальчик.
К счастью, Мила быстро дозвонилась до родственников и тут же успокоилась. «Я – сумасшедшая мать», – объявила она, возвращая мне «трубку». Кажется, эти слова прозвучали не без гордости. Во всяком случае, я тут же почувствовала себя равнодушной эгоисткой, потому что с тех пор, как мы уехали из Петербурга, позвонила сестре только однажды: когда наш самолет осуществил посадку на болгарской земле. Нет, в Питере мы, конечно, созваниваемся каждый вечер, а тут роуминг и все такое…
Я вспомнила эту историю, подъезжая к ресторану «Паркъ», где мы с Андреем договорились написать очередную главу. За то время, что я собираю материал для нашей книги, я уяснила для себя: страхи – явление неправильное и бессмысленное, а человек, мучимый надуманными страхами, выглядит глупо. Согласна. Но только не в том случае, о котором хочу поговорить сегодня, потому что тема нашего ужина – страх за близких. Бояться за любимых людей не просто не стыдно, а даже как-то благородно. Тревога лишь подчеркивает твою любовь и неравнодушие. И наоборот: если ты не переживаешь за тех, кто тебе дорог, то, значит, на самом деле близкие люди тебе почти безразличны. Разве не так?
Андрея, как обычно, узнали. Улыбаются, оборачиваются, шушукаются. Как правило, меня реакция окружающих забавляет, и я обязательно обсуждаю со своим спутником его известность. Но сейчас мне не хочется отвлекаться: я тороплюсь начать разговор на очень серьезную тему и потому, едва официантка приняла заказ, рассказываю прошлогодний сюжет про Милу, ее сына и телефон. Причем ловлю себя на том, что защищаю свою коллегу, потому что волнение за любимых мне понятно. Мне, например, тоже очень важно знать, что с дорогими для меня людьми все в порядке. И я тревожусь чрезвычайно, когда не могу дозвониться до близких: все ли у них нормально, не случилось ли чего? Так что пусть прочитают это и обязательно отвечают на мои звонки – чтобы я не нервничала.