С другой стороны, ценность человека, производящего или способного произвести такой продукт, с каждым днем только растет. Хэдхантеры – охотники за головами – это вовсе не герои фантастических телесериалов. Мы испытываем дикий дефицит профессиональных кадров в области производства интеллектуального продукта. Найти человека, который, во-первых, обладал бы развитым талантом (то есть не в зачатке, наподобие некоего атавизма, но именно развитым – разработанным, натренированным, пластичным), а во-вторых, умел бы включать голову, когда этого требует задание, безумно сложно. Отыскать иголку в стоге сена по сравнению с этим, право, плевое дело.
Итак, интеллектуальный продукт – тот самый: без веса и габаритов – вещь ненадежная. Причем, она еще и скоропортящаяся – бестселлеры живут год, от силы – два. Но вот человек, способный производить такой продукт – со всем своим весом и габаритами, напротив, представляет собой гигантскую ценность. Да и профессиональная жизнь его измеряется десятилетиями.
Поэтому, если ты такой человек, ты должна понимать, что ценно, по большому счету, не то, что ты создаешь, а то, что ты способна создать. Средство производства дороже продукта, а ты – это как раз средство производства, только не животноводческого хозяйства или металлургической отрасли, а интеллектуального продукта. Насколько хорошее средство – это продемонстрирует продукт, но позже, когда он выйдет в открытую продажу.
И тут, соответственно, еще одна сложность – твой продукт может быть замечательным, но… Иоганна Баха благополучно забыли на сто лет, и Петра Ильича Чайковского, и Джузеппе Верди неоднократно освистывали. Я уж молчу про бедных художников, которые после смерти озолотили обладателей своих работ, доставшихся им за гроши. То есть, публика тоже может, мягко говоря, промахнуться. Как пошутил однажды Оскар Уайльд: «Пьеса была просто великолепна, а вот публика никуда не годилась».
В этом смысле, работодатель находится в еще более сложной ситуации, нежели творец, – с одной стороны, он принимает на работу кота в мешке, с другой – он продает конечный продукт коту в мешке. Леонардо да Винчи, как известно, так и не закончил свою знаменитую фреску «Битва при Ангиари», так что несчастным флорентийцам пришлось ее закрасить. Видимо, чтобы не допускать подобных ошибок и финансовых растрат, теперь все голливудские фильмы делаются как под копирку, плюс постоянные ремейки – «Миссия невыполнима-117» и «Матрица-Перестройка». Никакой оригинальности. Зритель дал понять, что ему нужно, и ему попытаются впихнуть все схожее, подобное и хоть сколько-нибудь напоминающее. И будут впихивать, пока в него влезает.
Впрочем, на этом проблемы не заканчиваются. Тут на сцену выходит «профессионализм» нанимателя (работодателя) – это тоже отдельная история. Представь: ты – работник интеллектуального труда – уходишь с прежнего места и приходишь в новую фирму. Говоришь, что умеешь писать статьи, читать лекции и проводить пиар-кампании. И слышишь в ответ: «Да кто ж не умеет писать?! Мы тоже в школе стенгазету выпускали. И про лекции все знаем – как-никак, в институтах учились». Ну, а про рекламу и связи с общественностью у нас вообще всем и все понятно. И что со всем этим делать?
Пока работодатель не убедится, что он благодаря тебе больше зарабатывает, ты будешь находиться в подвешенном состоянии. Причем, он скорее всего так и не убедится в этом до тех пор, пока какой-нибудь авторитетный товарищ не скажет ему – «Какой же замечательный пиар у твоей компании! Застрелиться и не жить!» А до тех пор он вряд ли будет связывать рост продаж и прочие успехи своей компании с твоей деятельностью, которую нельзя пощупать.
В конечном итоге, единственным противоядием от всего этого безобразия оказывается – твоя личная, субъективная, но непоколебимая уверенность в том, что ты способна делать нечто, обладающее исключительной ценностью.
И теперь мы подходим к страху перед ошибкой. Если профессионал убежден в том, что производит нечто исключительно ценное, не случится совершенно ничего страшного, даже если он совершит ошибку. Ошибся? Ну, что ж, исправляешь досадный промах и двигаешься дальше – потому что абсолютно уверен: лучше тебя эту работу все равно никто не сделает. Но в том случае, когда человек сомневается в том, что он производит замечательный продукт, он становится чрезвычайно зависим от того, что скажут другие по поводу его работы, от их оценки. И у него, конечно, возникает паника, а в итоге – вся деятельность парализована.
– Андрей, ну а если человек действительно плохо работает? Я сейчас, разумеется, не о себе, ты понимаешь. Но вот мне, когда я была редактором отдела в газете, нередко приходилось читать бездарные тексты, которые авторы гордо именовали статьями. Эти тексты не поддавались редактированию, единственное, для чего их можно было использовать, – показывать студентам, чтобы видели, как не нужно писать. Я (безусловно, максимально тактично) объясняла горе-журналистам, что их материалы никуда не годятся. А теперь они прочитают нашу книгу и решат, что нечего слушать чужие оценки, достаточно не сомневаться в собственном таланте.
– Подожди, ты что, решила, что я призываю не обращать внимания на оценку их труда? – доктор смотрит на меня с искренним недоумением. – Я говорю это тебе, потому что знаю о твоем профессионализме и хочу избавить тебя от привычки зависеть от мнения каждого, кто вообще сочтет нужным его высказать. Я никогда не буду избавлять от страха ошибки плохого врача или плохого водителя! Но профессионалы должны относиться к своему труду с уважением.
Точка зрения окружающих – далеко не всегда есть справедливая и объективная оценка. Ван Гог за всю жизнь не продал ни одного полотна. При этом последняя его картина, проданная с аукциона, была оценена в 100 000 000 долларов. Тогда как прежде ее основным местом пристанища был чулан доктора, который лечил душевнобольного художника. Вот и оценка окружающих! Ложка дорога к обеду, но далеко не всегда к нему поспевает.
В этом смысле, конечно, целиком и полностью опираться на мнение других людей – было бы неправильно. Ставить это мнение прежде своих творческих устремлений – значит превратиться в посредственность. Да, человек, создающий некий интеллектуальный продукт, должен понимать, что он работает для людей, что у него есть аудитория. Он должен это понимать и учитывать. Но при этом, господствующие вкусы не должны определять внутреннее содержание того, что он делает.
Вот ты переживаешь каждый раз, когда мы начинаем писать книгу. Волнуешься, какой она получится, как ее встретит читатель. Да, она может получиться чуть лучше, чуть хуже. Она будет другой. Но с точки зрения журналистики (за что ты отвечаешь в нашем союзе) – в любом случае качественной. То, что ты пишешь, или я говорю – это то, что мы считаем нужным сказать или написать. Да, мы стараемся быть понятыми правильно и рассказать о том, что нас волнует, так, чтобы это было интересно. Но, возможно, люди не захотят читать наш текст…
– Так это ужасно, Андрюша!
– Шекия, Ван Гог не продал при жизни ни одной картины. Это не говорит о качестве продукта.
Стоп. Про Ван Гога мне надо подумать: нравится ли мне эта параллель? С одной стороны, великий художник. Гений. С другой – психически не совсем здоровый человек. Сто миллионов долларов – это, пожалуй, хороший гонорар. Но, черт возьми, только после его смерти!
Что же касается книги, то, действительно, я переживаю. Когда вышел «Секс большого города», я очень волновалась. И только услышав и прочитав в Интернете огромное количество положительных (и, чего уж там, восторженных и благодарных) отзывов, немножко успокоилась. Нет, я с самого начала не сомневалась в том, что проект удался. Но мне было важно, чтобы все вокруг оценили, какую замечательную книгу мы с Андреем написали – умную, тонкую и полезную.
Впрочем, всеобщее признание не помешало мне переживать точно так же во время работы над вторым томом, который мы назвали «Деньги большого города». Да и сейчас я немножко нервничаю: в первый раз получилось удачно, во второй вроде тоже, а как сейчас сложится? Планку задали высокую – надо соответствовать.
– Эта логика рассуждений мне понятна, но здесь важно соблюдать меру. Всегда приятно слышать положительные отклики на твою книгу. Это любому автору приятно, даже если он делает вид, что ему все равно. Приятно, нечего и говорить. Но нельзя писать ради этих положительных откликов. Они приободряют, дают силы, внушают оптимизм – разумеется! И это важно. В конце концов, книга – это средство общения автора и читателя. Но если у тебя нет чего-то, что ты хочешь сказать, и ты пишешь лишь то, что хотят услышать, – ты создаешь жвачку, а не пищу для ума. Преуспеть с такой «жвачкой» – разумеется, проще простого, а вот от твоей «пищи», скорее всего, откажутся. Ведь мы, в массе своей, вообще-то говоря, не склонны утруждать себя интеллектуальной работой… Это из разряда «горьких правд» о человеке.
Когда я пишу книгу, я пишу книгу, которую мне нужно написать. Я напишу хорошую книгу, дельную – на «мой вкус». Понравится или не понравится – это «дело вкуса» каждого конкретного читателя. Я об этом не думаю. Более того, я знаю легион читателей, которым она не понравится, но я абсолютно уверен, что у меня будет мой читатель, которым я очень буду дорожить. Пусть даже всего один. У меня, как у автора, есть несколько книг, которые я считаю главными в своей жизни (возможно, мне еще удастся написать что-то, что будет мне так же дорого, но пока это только несколько книг). Но я готов биться об заклад, что ты никогда даже не слышала их названий, потому как большая часть этих работ до последнего времени не была опубликована, – это монография по новой методологии, теория развития личности, руководство по системной поведенческой психотерапии, теория пола, «Дневник “Канатного плясуна”», «Психософический трактат».
И у каждой из этих книг есть всего несколько читателей – моих, настоящих, и я могу пересчитать их по пальцам. Горжусь знакомством с каждым из них, очень дорожу их мнением и люблю их. Они – мои Собеседники, с большой буквы. Они услышали то, что я думаю. Именно благодаря этим своим работам я знаю, как лечить людей, что писать в своих популярных книгах (которые я тоже считаю очень важными, но по-другому), эти работы, в конечном счете, фундамент, на котором стоит все остальное, они – то, с чем я готов себя ассоциировать. Но знаешь, сколько умников в Интернете начинают свои посты со слов: «Ну, Курпатов, конечно, ничего своего не создал… Но пересказывает чужие идеи иногда забавно»? Девять из десяти! И я не могу ориентироваться на образовательный уровень, вкус, ум, а как следствие – мнение этих людей. Потому что, если ориентироваться на них, я сам скоро окажусь в списке умственно отсталых.
Спасибо, конечно, что они оказались небезучастны к судьбе доктора Курпатова. Но право, им не стоило так себя утруждать…
– Лучше и не скажешь! Но давай вернемся к истории с дизайнером Женей. В принципе, ничего криминального не случилось – в модуле даже в случае ошибки стоял бы телефон этой фирмы, а не жильцов из соседнего дома. Но я понимаю ее страх: недовольный клиент решит, что ей нельзя доверять, скажет другим, что она сорвала ему рекламную кампанию, и в результате моя приятельница потеряет все заказы.
Кстати, заморочка с телефоном началась с того, что клиент настаивал: пусть звонят к нему в приемную. Ему очень хотелось проконтролировать количество звонков – он сомневался в эффективности рекламы. И только когда у секретарши, вынужденной ежеминутно переключать звонки на отдел продаж, не стало времени сварить шефу кофе, он признал, что реклама работает.
– Понимаешь, он говорил, что никто не звонит… И я, честно скажу, начала волноваться: неужели, планируя рекламную кампанию, я в чем-то ошиблась?
– Думаю, очевидной ошибкой было бы в глянцевом журнале газовые трубы рекламировать. Но ведь ты же ориентируешься на аудиторию, когда размещаешь рекламу, учитываешь тираж, популярность, способы распространения издания. И даже если бы никто не позвонил, значит ли это, что проблема в неудачной рекламе? Может, тираж, отпечатанный где-нибудь в Финляндии или Болгарии, застрял на таможне?
– Но в итоге он буквально вынужден был признать, что мои предложения по продвижению продукта были правильными!
– Шекия, а если уровень продаж все же оставался бы на месте, как ты думаешь, какую бы причину он назвал? Свою ценовую политику или твой «провальный» медиа-план?
– Ну… боюсь, что и в его ошибках виноватой оказалась бы я.
– Тогда чего стоит его субъективная оценка ситуации? К сожалению, мы тут не имеем объективных критериев. Работает известный принцип: у победы мильон отцов, у поражения – один, и тот не сам вызвался, а был назначен. Если что-то идет не так, нужно найти «крайнего», и крайним, как правило, оказывается тот, кто слабее.
В целом же, проблема куда масштабнее – в России нет пока целостного, внятного, организованного информационного пространства. А тут все важно – и умение авторов «информационных сообщений» облекать их в нужную форму, и налаженная система распространения этой информации, и умение потребителя ее воспринимать. Это ведь все, на самом деле, навыки – система, привычка.
А как у нас измеряется телевизионный рейтинг, который определяет распределение львиной доли рекламных бюджетов? Мы не знаем ни того, кто смотрит ту или иную программу (портрет телезрителя), ни того, сколько их на самом деле – этих зрителей, ведь альтернативные системы измерения рейтингов различаются, зачастую, на десятки пунктов, а об их статистической достоверности и вовсе говорить не приходится. Как в такой ситуации возможна эффективная рекламная кампания? В такой ситуации может рекламироваться только та продукция, которую уж точно будут использовать, – зубная паста, шампунь и прокладки.
И если уж на телевидении такой бардак, что уж в целом говорить о медийном рынке? Ты можешь сделать прекрасную программу продвижения продукта, но она не выстрелит. К сожалению, таковы реалии не устоявшейся пока рыночной культуры. Однако ты зависела от мнения начальника и готова была сорваться, если вдруг что не так. Неправильно. Я понимаю, если бы ты просто переживала за результат. Такие переживания тебе, как профессионалу, только в плюс. Но ты переживала не из-за того – сработает или не сработает, а сомневалась в собственной компетенции. В этом ошибка.
Вот, например, мы – всей нашей телевизионной командой – на протяжении нескольких лет делали качественную, очень важную и нужную программу. Разрабатывали ее схему, снимали пилотные выпуски и так далее. Но нам везде отказывали – мол, проект скучный, не заводит, герои с какими-то мелкими проблемами, и вообще это никому не нужно, передачу никто не будет смотреть. И ни я, ни мои редакторы не могли гарантировать телевещателю эфирного успеха нашего продукта, хотя мы были уверены в том, что программа – достойная. Всегда можно лучше, конечно, но и за то, что есть, нам не стыдно. И теперь скажи мне, что было бы, если бы я послушался этих сторонних оценок? Мне говорят: «Мало шансов. Спасибо и до свидания!» Ну, я бы и пошел – «до свидания», и было бы – «до свидания». Но мы верили – в программу, в то, что она необходима, и работали. Будет успех или не будет? – не тот вопрос, которым нужно задаваться. Веришь ты в свое дело или не веришь? – вот правильный вопрос. А мы верили, и вот результат – «Первый канал» и все-все-все.
Если ты веришь, что производишь состоятельный продукт, тебя не должны пугать ошибки. Если публике не нужны твои пряники – это, конечно, неприятность, но пряники-то у тебя все равно самые лучшие. Вот это надо зарубить на носу и бороться за дело, а не за мнение. Если же не веришь в свои «пряники» и постоянно ждешь от окружающих позитивного подкрепления, то любой промах будет восприниматься тобой как катастрофа. И в чем тут профессионализм?
Проблема не в самом страхе перед ошибкой, проблема в том, о чем нам этот страх сообщает. А сообщает он нам о том, что человек сомневается в ценности и состоятельности того, что делает. Я бы побоялся довериться такому «профессионалу». Единственный способ избавиться от страха – действительно верить в то, что производишь потрясающий продукт, и относиться к своей работе только так. Между прочим, в итоге качество продукта существенно возрастает, потому что в этот момент ты занимаешься делом, а не мучаешься вопросом – кто и что скажет.
Вот мне, например, важно услышать, что я хорошо выполнила работу. Причем даже если я сама уверена, что результат блестящий, даже если все вокруг довольны тем, как все получилось, очень хочется, чтобы этот успех признали вслух. Да, мне нравится, когда меня хвалят. Меня это стимулирует почти так же, как гонорар. В конце концов, я хочу видеть, что человек, который платит за мою работу, доволен и практически счастлив. Что в этом плохого?
– Ну, не знаю… Я понимаю тех, кто волнуется: вдруг вообще никому не понравится? Ты же сам говоришь – ни веса у продукта, ни срока годности. Никаких объективных критериев.
Недавно ко мне обратилось руководство одной компании: попросили подготовить тексты для их фирменного сайта. Обсудили условия, подписали договор. Я взяла интервью у всех сотрудников, изучила материалы, собрала дополнительную информацию. Через две недели позвонила директору, чтобы договориться о встрече для «сдачи-приемки работ».
«Можете готовить деньги, Иван Дмитриевич», – бодро говорю я. И вдруг на том конце провода: «Ну, даже не знаю, может, нас что-то не устроит…» У меня не было сомнений по поводу качества моей работы, и я поняла, что в этой конторе не горят желанием оплатить мой труд.