- Прошу простить мою бестолковую натуру... Игорь Игоревич, а позвольте узнать: а когда это я успел опознать в трупе, который... К чему эти ночные ребусы?
- Господин Типичнев, мы не настаиваем. Мы - советуем. Ваше право отказаться от своих первоначальных показаний. Но придется вам напомнить, по делу об умышленном убийстве гражданина Цимбалюка В.Н. вы проходите первым свидетелем.
Еще одна радость! Уже в свидетели пристроили... Участковый приглашал в качестве понятого, а оказывается, я тут отираюсь и свидетельствую, можно сказать, всю ночь...
- Во-первых, господин Типичнев, вы по телефону уведомили дежурную часть о происшествии. А именно, вы первый обнаружили труп. И, во-вторых, никаких участковых здесь нет. И ваше присутствие зафиксировано прибывшей оперативной группой.
6. Безумство
Я застал себя уже на лестничной клетке.
До этой беспомощной отвратительной минуты я еще пару раз пытался пробиться к разуму непреклонного загадочного официального Игоря Игоревича, дилетантски рапортуя к его гражданским ответственным чувствам, вяло, внушая, что его властная дознавательная контора ошиблась адресатом.
Я предпринял и явно неудачную попытку втащить этого обходительно ледовитого господина на свою законную территорию...
Что-то лепетал о "дорогом" госте, о чашке кофе, о его природной интеллигентности, на что он тут же терпеливо отпарировал, не меняя выражения окаменелости рта и скул:
- Благодарю за приглашение. Если вас интересуют мои корни. Я из простых русских людей. Вам не следует искать двойной смысл всего происходящего с вами. Судьбе угодно выдвинуть вас на передний край. Идет необъявленная третья мировая война. Уходят на обочину, закапываются в норы - лишь отъявленные негодяи и трусы. Так что наша "контора" не ошиблась адресом. О нашем разговоре знать никому не нужно. О дальнейших нештатных ситуациях вас уведомят.
- Неужели трудно сказать мне, наедине - жив Цимбалюк или...
- Именно - "или". Если вас устраивает именно подобный вариант. Детали вас не должны волновать. В процессе операции вам многое откроется. И последнее - никаких самостоятельных движений. Любые вопросы, любых официальных лиц вы обязуетесь игнорировать.
- Любезный Игорь Игоревич, вас послушать - получается, я добровольно стал...
- Во-первых, господин Типичнев, ни о каком добровольстве речи быть не может. Волею Провидения вы оказались в перекрестье интересов могущественных легальных групп. Да, пока вы - "первый свидетель". Затем - пассивный участник. В дальнейшем активный сторонник. Отныне вам никого и ничего страшиться не следует. Любые устрашительные акции, от кого бы они ни исходили, будут взяты нами под контроль. И превентивно уничтожены вместе с их носителями.
Мелькнула злорадная справедливая мысль о дожидающихся у меня на кухне именно аналогичных "носителях" благодетелях, - но отчего-то, промелькнув по обочине сознания тут же стушевалась, справедливо полагая, что во всех этих ночных нештатных ситуациях существует явно единая подлая подоплека. Не из этой ли "могучей" конторы те подонки...
Бог разберет эту дикую ночь с неслыханным для меня унижением, готовностью стрелять по живым мерзким мишеням, предложением этого странного роботизированного типа о каком-то недобровольном сотрудничестве на неких полях сражения третьей мировой...
И только оказавшись, наконец, в единственном числе перед интеллигентски хлипким обношенным фасадом своей квартиры - перед дверью, жалко взывающей о починке, я по-настоящему уразумел: чудеса этой обычной обывательской осенней ночи отнюдь не ошиблись дверью, потревожив старый дребезжащий звонок её...
Страшная увлекательная история, с долгой-предолгой присказкой, начинает приоткрывать свои кошмарные потаенные чуланы-страницы.
Почему я скрыл от Игоря Игоревича, что дома меня, вероятно, поджидают страшные существа, носящие обыкновенные человеческие покровы, говорящие почти нормальным русским языком, подверженные рутинным человеческим страстям и инстинктам...
Неужели не дождались...
Неужели весь этот маскарад с выбиванием несусветной суммы долларов натуральная липа? И меня всего лишь с тренированной наглостью пытались, так сказать, разболтать, развести. С единственной целью - чтоб отдал свою тайну, свою информацию, которая...
Не получилось здесь, - тут же подсунули новейший текст с новейшими исполнителями, задействовав в качестве декорации квартиру моего соседа-чудака, мастера на все руки, убежденного индивидуалиста Цимбалюка. Подсунули загримированный под зарезанного мужика труп, который зачем-то выдают за погибшего безвременно хозяина квартиры...
Каким-то образом капитально сумели внушить пожилой трезвомыслящей чете Кутенковых, что они имеют неудовольствие лицезреть труп своего соседа по лестничной площадке, которого по пьянке (или еще по какой нужде) отправили к праотцам.
Но зачем все-таки такая долгая и нелепая во всех отношениях ночная комедия, куда меня, без моего ведома, какие-то чужие официальные лица решили ввести в качестве едва ли не главного персонажа (фигурировать в образе первого свидетеля - это ведь не спроста)?
Идиотская нарочно топорная прелюдия к ужасно захватывающей жизненной симфонии безо всяких теплых миноров...
Тиская в кармане взопревшую рукоять "нагана", - курок в спешке так и остался на вздернутом боевом взводе, - я томился, точно барышня-девица, к которой вдруг нагрянули без уведомления нахрапистые женихи, один из которых полублатной жлоб, а другой не поймешь кто, - не то интеллигент с приветом, не то приветливый профессиональный душегуб с идеологическими тезисами...
Меня гипнотизировал собственный дверной глазок, по ту сторону, которого видимо уже истомились личные мои ночные пришельцы...
Падать в нежные объятья доброжелательных домогателей...
Шевелилось несколько иное более интеллигентное желание: не вынимая револьвера из временного укрытия, разрядить барабан в местность чуть пониже родного выпукло остекленевшего дверного ока.
Мой нервный указательный палец почти решился на вполне благородный, а если точнее: благоразумный - мужской поступок, как вдруг (если бы не существовали в жизни эти "вдруги", насколько было бы скучно и разумно наше рутинное среднестатистическое бытие!), повинуясь некоему наитию, я перевел взгляд на молчаливо выжидательный зрак-глазок соседней двери, которая вела в квартиру, имеющую общий с моим санузлом инженерно-сантехнический стояк, который отгораживался от моей клозетной ниши хлипкой звукопроницаемой перегородкой из гипсолита, или что-то в этом дурном вкусе.
Если эту химерную переборку аккуратно удалить, появится перспектива проникновения на мою территорию, как бы с тыла...
Перспектива, разумеется, химерическая. Не настолько я тщедушен, чтобы пролезть через, или минуя, инженерные сети водо и канализации, - но вот зачем-то же померещилась сия бредовая идея, едва зацепил я взглядом чужое проверяюще-подсматривающее устройство.
И уже сам, гипнотически вперившись в чужой дверной глазок, я сделал, вначале неуверенный, шаг к нему.
И только, оказавшись, буквально впритык к черному равнодушному "глазу", ощупью отыскивая кнопку звонка, я сообразил: что все мои манипуляции - есть ни что иное, как действия маньяка, заряженного одержимостью: беспощадно мстить, и со стороны весь мой вид более чем неряшлив, странен, а уж про миазмы, исходящие от моего скверно задрапированного тела, распространятся, вообще не приходится...
И нужно быть искренним идеалистом-дураком, чтобы пару секунд поизучав мое ночное видение, признать в нем добропорядочного соседа, господина Типичнева Владимира Сергеевича, сорока лет от роду, разведенного, служащего где-то, которому нынче не спится, и которому приспичило в самую сладкую пору пополуночи ломиться в чужую квартиру с самыми добросердечными намерениями....
Я знал, что за этой скромной окрашенной в половой цвет, деревянной дверью, защищаемой обыкновенным так называемым английским внутренним замком, проживает ветхое существо, 1915 года рождения. Наша законная местная подъездная достопримечательность, - Бочажников Нил Кондратьич, заслуженный уважаемый пенсионер и чекист, - или наоборот, кому как удобнее.
Признаться, специальных нагрудных знаков, удостоверяющих принадлежность моего боевитого гонористого (и по сию пору) соседа к ордену сподвижников товарища Дзержинского лично мне не довелось лицезреть. Поэтому приходилось верить на слово, о его чрезвычайно засекреченной деятельности в чекистских органах под руководством товарищей Ежова, Ягоды, Берия - вплоть до товарища Андропова.
Вот бы кого в качестве главного понятого в квартиру Цимбалюка, может, не добудились старика...
Появление на пороге собственной квартиры старого чекиста Бочажникова и короткий, на удивление звучный, сигнал дверного звонка, как мне показалось, произошло одновременно.
Если быть точным, едва я только коснулся черной матовой пуговицы, как дверные запоры бесшумно пришли в движение, и...
- Товарищ Типичнев, я в курсе оперативной обстановки! Вы пришли за профессиональной помощью! И вы - получите ее!
Все эти восклицательные предложения выпалились с такой странной поспешностью, что я не успел ни поздороваться, ни разглядеть ночного платья заслуженного пенсионера.
Скороговоркой, заговорщицки выстреливши прямо мне в грудь все выше услышанное, он тут же вновь огорошил меня, стремительно прихлопнув прямо на виду моей несколько обомлелой физиономии свою крашенную опрятную дверь.
Тревожить скандальную кнопку второй раз я отчего-то медлил. И как выяснилось через пару минут - совершенно правильно, что не суетился.
В сущности, я не успел даже присочинить более менее нелитературное ругательство, которое бы охарактеризовало данную дурацкую ситуацию моего одиночного затяжного топтания на лестничной продуваемой осенними сквозняками площадке, как был вознагражден за свое смиренное долготерпение вторичным явлением моего бесстрашного информированного соседа, по случаю ночного нештатного рандеву приодевшегося соответственно ситуации: москвашвеявского фасона канифасовые штаны с искусно заглаженными наколенными пузырями, бостоновый лоснящийся коричневый двубортный пиджак, застегнутый на все (три) облупленные оловянные пуговицы, худую узловатую шею скрашивал гигантский узел синтетического галстука неопределенного черепашьего колера, который цепко держал жестяной жесткости воротничок синей нейлоновой (некогда, во времена моего глупого благодушного детства, супермодной) сорочки.
И, чтобы окончательно добить меня, жалкого полуночника, пребывающего в отвратительном наряде, задорный старикан не поленился и переобулся в нечто и ныне модное, - лаковые штиблеты с выдающимися носами, идеально наискось срубленными, слегка курносыми, глянцевито вызывающими.
Вполне буржуазный видок соседа, несколько не гармонировал с выражением его подвижного древне-пергаментного портрета, - его черты демонстративно пугали не сочетаемым: сверхсерьезной неукротимой решительностью и беспечно жутковатым клоунским простодушием...
Босхианский шут - в истинном, слегка замшелом, образе народного мстителя.
Впрочем, то, что старик являл собою привесьма серьезного персонажа, можно судить по его глазам, - в эти мгновения, враз потерявшие, присущие им возрастные цвета побежалости.
Никаких кровяных сеток-прожилок, никакой акварельной блеклости, чрезвычайно твердые, отчетливо подсиненные, мужские глаза...
Глаза, сознающие, что принадлежат они не старику-доходяге, почти ровеснику века, а существу человеческого мужского рода, сознающего себя не кучкой водянистого дерьма (чем, в сущности, мы все являемся), - но Человеком с прописной буквы, готового драться именно за светлые идеалы человечества...
Собственно меня в эту минуту, чрезвычайно контрастный облик ветхого чекиста не особенно шокировал.
Меня повергло в изумление иное. Точнее истинно положительный мужской аксессуар, запросто расположившийся под мышкой старика, отчего довольно миниатюрная конституция его, вынужденно отклонилась, можно сказать, откинулась назад, с тем, чтобы сохранить приемлемо бравое корпусное выражение, соответствующее его внутреннему сверхсамоуверенному настрою...
Нилу Кондратьичу явно не доставало фиолетовой велюровой шляпы, чтобы его автопортрет справедливо вписался в классический багет гангстера времен великой американской депрессии тридцатых годов.
Точно подслушав мои уважительные мысли, старый боец инфернальных фронтов, вдруг, словно из воздуха, свободной левой жилисто высушенной желтой пигментарной рукой, изящно предъявил мне курортное соломенное чудо: шляпу-канотье, времен милейшего Антона Павловича Чехова, вследствие подобной временной отдаленности, приобретшей некоторую старьевщицкую антикварность...
Бесстрашный Нил Кондратьич, собрав, видимо, все остатние мускулатурные данные приспособил себе под мышку самый натуральный общевойсковой автомат Калашникова - АКС.
От "калашникова" шибало свежей нежнейшей оружейной смазкой и ухоженной синеватой сталью. Рожок своей новенькой чернотой и увесистостью притягивал к себе мой завистливо-пришибленный взор...
- Главное, Владимир, запоминай - не тушуйся, да! На такое дело позволяется не пожалеть и горсточки свинцовых карамелек!
- Ну, вы, Нил Кондратьич, и даете... С таким снаряжением запросто можно забить стрелку с любым мишкой-шалуном... вернее - шатуном! А, Нил Кондратьич, - забьем? Не схлюздим...
Я с недоумением и уже привычным внутренним брюзжанием наблюдал за собою, за своей доморощенной дешевой идиотской бравадой. Перед этим странным стариком, едва удерживающим, полностью снаряженный "калашников", я с какой-то стати, довольно плоско разыгрывал из себя крутого ироничного мужчину.
- Владимир, бросьте ваши интеллигентские штучки! Говорите здесь нормальной русской речью. Это, во-первых, да. Во-вторых - вам, Володечка, придется распрощаться с некоторыми чистоплюйскими привычками. Вам придется нажимать на гашетку, - лично! Лично приводить высшую меру наказания в исполнение. Да, Володечка! Все наши предки не чурались этого неблагородного занятия, да. Вот, пожалуйста, для вас. Не дарю, но доверяю на время "х", да. Держите, Володя, - благодарить будете потом.
Я совершенно не собирался изливаться в благодарственных эпитетах по поводу убийственного (или убойного) дара, который с некоторой механистической заторможенностью и не без трепетности принял прямо из-под пиджачной подмышки разболтавшегося старика.
Впрочем, за эту ночь, каких только дидактических диктантов не довелось услышать моим многотерпеливым ушам.
Впрочем, изрядная доля не напускной добродетели присутствовала в последнем монологе дарителя:
- Володечка, надеюсь, ты не запамятовал, как обращаться с автоматическим оружием системы товарища Калашникова. Вот эта скобочка предохранитель. Вот сюда перевод в режим одиночной стрельбы, сюда очередями, да, Володечка. А теперь можно и домой к тебе. Ты, считаешь, гаврики все еще на кухне - пельмешки твои фабричные докушивают?
Интересно, - Нил Кондратьич эдак изящно походя, переступил некую межсоседскую черту отчужденности - перешел на "ты". Хотя до последнего времени, я не припомню случая какой-либо фамильярности в наших вполне обыкновенных необязательных отношениях. Вроде как на брудершафт с чекистом выпили...
- Нил Кондратьич, вы никак в бой рветесь... Допускаю, что "гаврики" все еще доедают мои пельмени. Вполне допускаю, что кроме резиновой палки и ножа эти подонки носят при себе кое-что посущественнее... Допускаю, что придется вести огонь, так сказать, на поражение. Допускаю, что слегка потревожим некоторых жильцов, как и стены моей бедной квартиры... Знаете, а ведь совсем рядом, у Цимбалюка...
Не позволив мне закончить, Нил Кондратьич, внезапно по-гусиному протестующе зашипел, перечеркнув желтым указательным крючком свои подсиненные истончившиеся губы. Затем залихватским жестом насадил на свои легкие, отсвечивающие сиреневым дымком, волосы канотье, освободившейся, неожиданно цепкой горстью прихватил меня за полу плаща, и, перебирая пальцами, точно паук-птицелов ловко добрался до верхней пуговицы, которой не оказалось на законном месте.
Я уже подумывал, было отпрянуть от фамильярного заслуженного "птицееда", инстинктивно опасаясь целостности сонной артерии, но костяные уцепистые крючья сами остановили свой жадный бег.
- Ни слова, Владимир! Цимбалюк твой нам не нужен! Ни слова о нем!
Глаза старого чекиста в эти восклицательные мгновения налились такой девичьей неотразимой синью, что я тотчас же поперхнулся, подавившись приготовленной двусмысленной вестью о странной кончине нашего общего соседа.
- Послушайте, уважаемый Нил Кондратьич, дело в том... Знаете что! Откуда вам известно, что творилось у меня дома? Хотя, видимо для вас, заслуженного контрразведчика - это не проблема. Понимаете, эти гады...
-Владимир, - поверьте, я старый атеист, но Бога ради не считайте, что вас окружают исключительно: или дураки законченные, или идейные интеллектуалы! Отнюдь, Володечка! Все в этом мире перемешано. Сегодня он демон, завтра (а то и через минуту) - истинный святой, жертвующий своей жалкой шкуркой. И я, Володечка, и эти глупые мальчишки, которые грязно пытали тебя, - нас не стоит ни ненавидеть, ни любить и, уж тем паче уважать, Володечка. Мальчишек, следует порешить, да. Однако послушайте совета старика. Кончать щенят дома нельзя. Транспортировка трупов и прочие неудобства. Володечка, я знаю! Я вызову щенков на площадку, сюда. Вы поднимитесь выше. Я ребяткам объясню, что уходить следует через чердак. Вы - встречаете ваших добрых приятелей доброй очередью, да. Володечка, не забудьте про контрольные выстрелы в голову.