– Вы можете понимать так, но я бы сформулировал иначе. Семейный бюджет в большей степени формировался за счет доходов госпожи Никольской.
– Красиво звучит, но смысл тот же самый, – едко заметил Боев.
– Не могу согласиться.
«Ого! Да он готов дерзить! Ему не нравится, когда его называют альфонсом!» – Боев несколько минут помолчал.
– Как вы можете описать ваши отношения в последний год? – поинтересовался следователь.
– Сложные.
– Чем это объясняется?
– Нашей общей усталостью… – казалось, Игорь подбирал слова.
– Скорее вашими знакомствами с другими женщинами. – Боев откинулся на спинку стула и с усмешкой посмотрел на подследственного.
– И этим тоже, но именно общая усталость в отношениях привела к знакомствам. И потом… ни одно из них не было серьезным.
– Даже с госпожой Самохваловой? – ухмыльнулся Боев.
– С Лерой? – Игорь смешался. Лера сейчас делала все, чтобы облегчить его положение. Сказать, что отношения с ней были пустяком, он не мог. – Вы знаете, если быть точным – у нас были близкие отношения, но сейчас, можно сказать, осталась дружба.
– Интересно. И все-таки вы уверены в том, что госпожа Никольская знала о ваших отношениях с госпожой Самохваловой.
Игорь задумался. Он нередко задавался этим вопросом и мучился от догадок. Игорь не мог сказать ничего конкретного, но чувствовал, что тайное стало явным давно, просто Светлана молчала. Боев терпеливо ждал ответа, а в голове Игоря раз за разом прокручивались события последнего года и как эпиграф к ним: «Месть замедленного действия».
– Так что же? – не выдержал Боев.
– Я не знаю, – честно ответил Игорь, – мне сложно сказать, могу только утверждать точно, что ссор на этой почве у нас не было.
– Но это же не обязательно, – усмехнулся Боев, – причина может быть одна, а поводы могут быть совершенно иные.
Да, это было так. Ссоры между ними случались по пустякам.
– Если у нас и были проблемы, то вполне решаемые. И потом, даже сюда мы поехали вместе.
– Кстати, о поездке. О чем вы ссорились в аэропорту, припомните, пожалуйста. Ведь ссора была нешуточная?
Игорь задумался. Ссора действительно была серьезная. Светлана все утро была не в духе. Придиралась к словам, оставленным не на месте мольберту, холстам, которые сохли в холле – на веранде, которая служила ему студией, было влажно. Потом за завтраком выяснилось, что в типографии произошла авария – сломалась печатная машина. Видя все это, Игорь успокоил ее и сказал, что сразу после ее отлета поедет на производство и постарается решить проблему. Если будут какие-то вопросы, он ей позвонит. А она пусть ни о чем не волнуется, спокойно летит отдыхать. Лучше бы он ничего не говорил и не предлагал. Светлана вспылила:
– Ты не можешь вовремя картины в художественный салон отвезти, ждешь, чтобы я или десять раз напомнила, или сама этим занялась. Что же ты сможешь на производстве сделать?!
Все это она почти прокричала. Игорь попытался ее успокоить, но она только расплакалась. Всю дорогу в аэропорт она молчала, на его вопросы отвечала резко. Уже у стойки регистрации в очереди она стала давать ему указания, к кому надо обратиться по поводу ремонта печатной машины, но вдруг махнула рукой и опять расплакалась. «Ну, почему все так получается, почему…» – только и расслышал он сквозь ее рыдания. Ему было неудобно, поскольку вокруг было много людей.
– Ссора была немного… бурная, но причины я так и не понял.
– Что означали ваши слова «надо решать проблему, другого случая не представится»? Кому вы могли звонить и что имели в виду?
Игорь этих слов не помнил. Он вообще не помнил, чтобы кому-то звонил в аэропорту. Как только Светлана прошла паспортный контроль и скрылась из виду, он сел в машину и поехал в типографию.
– Я никому не звонил, это точно. Правда, может, я и забыл. Столько всего произошло.
– Постарайтесь вспомнить. Следующий вопрос. Во сколько вы прилетели в Варну?
– Точно не помню, утром.
– Рейс из Москвы прибывает в восемь утра. Значит, где-то в одиннадцать-двенадцать вы могли быть уже в отеле. Но вас там не было?
– Я не спешил. Немного походил по городу, выпил кофе. Кафе неподалеку от театра. Там еще фонтан был.
– Знаем, мы разговаривали с официантами. Знаем также, что вы долго с кем-то разговаривали по телефону и отправляли сообщения. Мы уже запросили у вашего оператора детализацию ваших звонков. Все номера, куда вы звонили, нам будут известны, но чтобы не терять времени, можете сами рассказать.
Следователь Боев лукавил – во-первых, никакой детализации они не запрашивали, эту процедуру необходимо было согласовать с некоторыми инстанциями, а там добро давать не спешили. Не потому, что были против – просто там работали весьма неторопливые люди. В общем, Боев слегка блефовал, он рассчитывал на то, что Игорь, движимый страхом, сам все расскажет. Но Давыдов тоже не собирался так быстро сдаваться.
– Господин следователь, согласитесь, что сам факт отправки эсэмэс не делает меня преступником, как и то, что я выпил кофе.
– Да, мы знаем и про кофе, и про такси. Мы знаем теперь, что, приехав в Албену, вы не сразу пошли в отель. Вопрос: где вы были? Что делали, встречались ли вы со Светланой Никольской? И если встречались, то где? Хочу предупредить, не надо врать, я могу вам представить свидетелей, которые вас вечером видели в Албене. Они очень хорошо запомнили вас!
Игорь не мог не улыбнуться. Следователю Боеву даже не приходило в голову, что его подследственному никогда не удавалась оставаться незаметным. Игорь Давыдов всегда был в центре внимания, хотелось ему этого или нет. Ничего удивительного, что его запомнили официантки в кафе, водитель такси, гости ресторана и все те, кто встретился в тот день. Вслух же Игорь сказал:
– То, что меня запомнили, еще ничего не значит. Это не делает меня виноватым в исчезновении Светланы. И потом, как можно было что-то совершить средь бела дня, на глазах многочисленных отдыхающих? Здесь же народу, как на первомайской демонстрации в Москве.
– О, море – коварная штука! Вам кажется, что вокруг много людей, но случись что – и помочь вам не успеют. И наоборот, вам кажется – вы один, но вы заблуждаетесь. Вы меня понимаете? Печально, что вы врете. Врете в мелочах, врете в принципиальных вопросах. Это может очень негативно сказаться на решении вашей ситуации.
– Я не вру. Мы действительно часто ссорились по пустякам в последнее время. С другой стороны, в наших отношениях появились признаки семейной терпимости. И Светлана, и я, мы уже очень хорошо были осведомлены о наших недостатках и особенностях характера, но они нас не раздражали, мы смирились с ними, мы привыкли к ним. Должен вам сказать, у Светланы тоже сложный характер, она бывает слишком требовательна и слишком безапелляционна. Она всех мерит по себе, но не все же такие цельные натуры. – Игорь посмотрел на Боева, который что-то записывал, и добавил: – Я никогда бы не причинил ей вреда. Во-первых, она мне дорога, а во-вторых, для решительных действий нужны решительные люди, а я к их числу не отношусь. Что, кстати, мне часто ставилось в вину.
Боев встал из-за стола и прошелся по комнате:
– Вы же знаете, что мы нашли на берегу вещи Светланы. Одежду, заколку. Мы отправили все на экспертизу – будет произведен анализ ДНК. У вас, насколько я знаю, тоже уже взяли мазок на ДНК. Пока не будут получены результаты, вам придется быть здесь. Если на ее вещах окажутся ваши следы, то получится, что вы со Светланой Никольской виделись не в номере, откуда она якобы отправилась за покупками или на экскурсию, а там, под скалами.
– Вы уверены, что это корректно? Мы со Светланой прожили очень много времени. Наверняка на каких-то предметах могут быть мои «следы».
– Давайте дождемся результатов, а потом и поговорим. А пока у вас есть время подумать.
Боев дал знать охраннику, чтобы Игоря увели, а сам собрал документы и вместо того, чтобы выйти из этого мрачного помещения, еще некоторое время сидел и в задумчивости рассматривал грязно-зеленую стену напротив. Во всем, что он сейчас здесь слышал, была ложь. Неясная, малоуловимая, тщательно спрятанная, но не вызывающая сомнения ложь.
К очной ставке, которую необходимо было провести, следователь Боев готовился долго. Ну, во-первых, подозреваемый еще не дошел до нужной кондиции – это чувствовалось и по его тону, и по манере себя вести. А во-вторых, фрау Шланге, главное действующее лицо в этой сцене, пугала его своей разговорчивостью. Следователь встречался с ней раза три, и каждый раз беседа заканчивалась его мигренью. «Старуха словно из железа сделана – все нипочем!» – Боев устало следил за переводчиком, который уже минут сорок объяснял фрау Шланге правила очной ставки. Та кивала и после каждого третьего предложения задавала новый вопрос. Следователь Боев, понимая, что вот-вот убьет старуху, выскочил из своего кабинета.
– У этого молодого человека очень слабые нервы, – имея в виду Боева, доверительно наклоняясь к переводчику, сказала фрау Шланге, – а что до порядка, не волнуйтесь, я все поняла. Я должна внимательно смотреть и слушать. А также отвечать, как можно яснее, на вопросы, которые будут задавать мне.
На следующий день помощник следователя привез фрау Шланге на очную ставку с Игорем Давыдовым. Старуха всю дорогу пыталась разговаривать с Мирко, но тот из курса немецкого языка помнил только «яволь». Таким образом, беседы, к радости помощника и к огорчению фрау Шланге, не получилось. В специальной комнате, которую местный полицейский участок выделил для этого мероприятия, поставили стол с бутылками минеральной воды и стаканами, а также мягкие удобные кресла.
«Господи, сделай так, чтобы все прошло быстро!» – такая необычная просьба вертелась в голове Боева. Он уже для себя все решил – этот русский виноват. Ни анализ ДНК, который будет готов только через неделю, ни результаты очной ставки не могли повлиять на эту его убежденность.
Следователь Боев не любил театр. Как-то ему довелось сходить с маленьким племянником в местный драмтеатр. Главная положительная героиня детского спектакля, понятное дело – зайчиха, попыталась спрятаться от преследования главного отрицательного персонажа – волка – за елочкой. Весь лес на сцене был изображен в крайне минималистических художественных традициях, а потому, когда упитанная прима с плюшевыми ушами присела за шест с тремя колючками, племянник следователя Боева громко произнес: «Вот дура-то, задница же видна!» Родители других детей зашикали, Боев одобрительно рассмеялся. Вернувшись со спектакля, он наказал родителям больше никогда не водить ребенка в театр. В его представлении, все, что происходило на подмостках, не могло идти ни в какое сравнение с тем, что можно было увидеть, просто пройдя по улице или… сидя в следственном управлении.
О театре старший следователь почему-то вспомнил, когда увидел приехавшую для очной ставки фрау Шланге. Она была в платиновом завитом парике, слава богу, без бинокля на шее. Впрочем, его отсутствие с лихвой компенсировало огромное накладное накрахмаленное жабо. При порывистых движениях, которые были так свойственны старушке, оно переворачивалось задом наперед, и со спины казалось, что это не жабо неправильно сидит, а голова престарелой фрау повернулась на сто восемьдесят градусов. В комнате для очной ставки она обратилась к присутствующим с громким заявлением. Через переводчика фрау Шланге сказала, что «она – дама старая, с плохим зрением», и в подтверждение этих слов достала из ридикюля очки, но, «понимая всю ответственность, которая лежит на ней, и будучи человеком наблюдательным, она с полной уверенностью может подтвердить, что все, что было ею сообщено полиции, – чистая правда». Переводчик, а вслед за ним и Боев, продравшись сквозь дебри деепричастных оборотов и сложных немецких глаголов, кивнули, мол, «понимаем и благодарны за содействие». Старуху усадили в кресло, и Боев дал команду привести подозреваемого. Едва Игорь Давыдов вошел в кабинет, фрау Шланге дернулась, ее сухонькое личико залилось румянцем, а руки стали теребить жабо. «Ага, голубчик, – подумал Боев, который считал себя отличным психологом, – вот ты и попался! Бабка просто-таки стойку сделала! А мы спешить не будем, мы подождем, что она скажет!»
Но фрау Шланге внимательно смотрела на молодого человека и молчала. Так прошло несколько минут.
– Скажите, а он может встать и сделать несколько шагов? – старуха наконец наклонилась к переводчику. Тот передал просьбу следователю, Боев кивнул. Игорь прошелся по комнате.
– Ну, я так понимаю, что вы готовы нам что-то сказать? – Боев не выдержал непонятной тишины.
– Как я могу что-то сказать, если тот человек был почти голым, – фрау Шланге смущенно посмотрела на присутствующих.
– Раздевайтесь! – скомандовал Боев Игорю.
– Как?!
– Так! До пояса, не до трусов же! Последнее бабке не переводить! – гаркнул Боев переводчику.
Теперь подозреваемый залился румянцем и стал медленно расстегивать рубашку. В окне билась муха, в комнате пахло крепким мужским одеколоном, фрау Шланге обмахивалась веером, который выудила из сумки, молодой красивый мужчина раздевался.
– Вы, знаете, это не он, – произнесла наконец фрау Шланге. Она по-прежнему обмахивалась веером, на щеках играл румянец, парик, равно как и жабо, сбился набок. – Нет, совсем не похож… Тот был… – тут она замялась и блаженно посмотрела на полуобнаженного подозреваемого, – тот был не такой красивый…
По дороге в отель фрау Шланге, прикрыв глаза, думала о молодом человеке. Он был красив, как статуи олимпийских богов при входе на старый стадион в ее родном Вальдзее. Он был красив, как герр Хамстер в молодости. Ее сын мог бы тоже быть таким красивым, если бы они с герром Хамстером встретились гораздо раньше. Этот молодой человек, скорее всего, был там, она почти узнала его. Но… у нее старые глаза. Они могут ее подвести. А потому она ничего не скажет этому несдержанному следователю. Зря он кричал, что «она тут устроила стриптиз».
Разногласия между следователем и его помощником случались нередко. Как только Мирко начинал ощущать беспокойство, он еще раз внимательно изучал версию начальника и начинал все сначала. Прекрасно осведомленный об упрямстве Боева, его раздражительности и апломбе, помощник проверял и перепроверял информацию, показания подозреваемых и свидетелей, результаты экспертиз тайком, не афишируя своей деятельности. И как правило, интуиция его не подводила. Сложнее было обратить внимание своего начальника на обнаруженные несостыковки, противоречия, а то и откровенные ошибки. Приходилось изображать, что именно Боев открыл обстоятельства, в корне менявшие представление о деле. Дело Игоря Давыдова, его задержание, цепочка событий и встреч, которые произошли в день его прилета, вся это стройная криминальная загадочность вызывала у Мирко нервный зуд. И все же, если бы его спросили, что именно ему не нравится, он бы не ответил. Сославшись на встречу, которая должна состояться поздно вечером, помощник следователя задержался в кабинете. Разложив протоколы, он долго вчитывался в разноречивые показания, сопоставлял факты, надолго задумывался, откинувшись на неустойчивую спинку крутящегося кресла, и неожиданно для самого себя еще раз разослал по отделениям полиции фотографию пропавшей в районе побережья Светланы Никольской. Только теперь он настоятельно рекомендовал обращать внимание на женщин, которые выезжали из Албены в последние десять дней.
Если кто-то вам скажет, что, уехав из своей страны, он никогда не испытывает тоски, то смело можете назвать его лжецом. Мы живем рядом со своими школами и скучаем по одноклассникам, а тут… Тут другая страна, другие люди, другое солнце. Пашка Соколов, он же Павел Андреевич Соколов, владелец яхты, которая легкомысленно покачивалась на волнах у пирса, вышел на террасу. Старые камни под его босыми ногами были прохладными, а между тем дневной зной выкосил город. Пашка со своей террасы наблюдал пустынные улочки, закрытые ставни на окнах и дверях магазинчиков и угол морского берега. Именно там его яхта пританцовывала в такт небольшому ветерку.
Старый тихий итальянский город раньше был популярен только у любителей солнечных ванн. Теперь же сюда повадились экскурсионные автобусы, которые, пытаясь протиснуться по узким улочкам, возили любознательных зевак и громкоголосых гидов, рассказывающих, что именно здесь снималась знаменитая серия о Джеймсе Бонде. Наиболее предприимчивые даже составляли пешеходные экскурсии по следам главного и совершенно неотразимого героя фильма. И неважно, что кино снимали во Франции, а не Италии. Город становился самим собой, только когда наступали поздняя осень и зима. Становилось тихо и уютно. Казалось, что мир совершенен. Или почти совершенен. Но Пашке именно зимой всегда ужасно хотелось в Москву, к морозу, слякоти и снегу.
Старый камень под ногами приятно холодил пятки. Их дом был небольшим и стоял в самом центре старого города. Там, где окно соседского дома порой могло находиться на расстоянии вытянутой руки. Казалось, что эта часть города просто выдолблена в большой горе – улочки были узкими и извилистыми, стены домов – словно вытесанные из цельного куска камня. Пашка слышал, как у них во дворе журчала вода – маленький фонтанчик упрямо опрыскивал цветник, где-то мяукала кошка, и пахло подсыхающими водорослями. «Надо будить зверя. Иначе, потом до ночи не угомонится», – решил Соколов. Зверь сладко посапывал, спал здесь же, на террасе, в тени полосатого тента. У зверя были румяные немного загорелые щечки и смешной темно-каштановый завиток на лбу. Пашка подошел к кроватке и уже было хотел потормошить соню, как тот открыл глаза и улыбнулся, показав мелкие молочные зубы.