Петрова задумалась и нерешительно потянулась к цветастому шелку на плечиках.
– Давай надевай, – приказала Нина Семеновна.
В это время Мухтар, веривший в высшую справедливость в образе матери Хозяина, выскочил из-под скамьи и, отставив решительно заднюю лапу, призывно залаял в сторону дома, в одной из комнат которого шла примерка. Ни о чем не подозревавшая фея выглянула в окно:
– Тара-ас, сынку, шо этот проклятущий кобелина брешет? Чи кто прыйшел?
Словесный разряд шаровой молнии пролетел мимо сыновних ушей. Да и как бы сын ответил любимой родительнице, коли рот был занят?
Нет, Тараса увлекла не беседа. Он был увлечен неожиданно обретенной сестрой и отдавался этому увлечению с особым рвением. Движения рук сержанта запаса напоминали точные и нежные касания минера. Но как только специалист чувствовал, что взрыва не будет, то бросался на вожделенный объект, как голодный пес на сахарную кость. Валечка в этот момент тихо постанывала, покорно опустив руки по швам. Даже незнакомому со стратегией и тактикой человеку стало бы понятно: крепость взята, победа – на стороне нашей доблестной армии в лице Тараса Шепитько.
Но и победители, бывает, остаются хоть и с трофеями, но без наград командования.
Командование, раздраженное настойчивым лаем сторожевого пса, осталось крайне недовольно увиденным. Оно просто представило зал суда, синюю форму прокурора, укоризненный взгляд обманутых родственников, бритую голову вчерашнего победителя, огромный, до носа, живот племянницы и свои седые виски. Этого командование допустить не могло, а потому истошно заголосило:
– Тара-ас, кобель ты такий! Шо ты робишь, дурынь? А ну брось! Я тоби сыйчас… Ва-а-алька, су-у-чка! Вся – в мать…
Первой очнулась Валечка и оттолкнула брата. Тот не сразу понял, что скоро – трибунал, а потому попытался возобновить процесс. Это и стало тактической ошибкой сержанта запаса. Шаровая молния выкатилась из дома – и жестокие репрессии начались прямо у злополучной скамейки. Сначала Нина Семеновна залепила пощечину племяннице, потом – сыну, потом – снова племяннице, потом – оплеуху сыну. Даже Мухтару и тому досталось по тому месту, где хвост прикрепляется к туловищу. В итоге пес ретировался к забору, Валя – к дому, и только Тарас не сдвинулся с места, приговаривая, не глядя на мать:
– Ну и шо? И шо ты взбеленилась?
От возложенной на нее ответственности женщина расплакалась и запричитала:
– Ты дурной. Кобель. Вона – су-у-учка. Шо я ейной матери кажу? Батьке кажу? Шоб духу ее здесь не было!
– Ма-а-ать, – протянул Тарас. – Ты успокойся, не трону я ее.
В ответ Нина Семеновна завыла, но взгляда от окна, где маячила проклятущая Валька, не отвела:
– Телеграмму дам батьке, пусть побачит, яка у него дивчина уродилась.
Тарас уговаривать мать не стал, сел рядом, достал изрядно помятую пачку папирос и задумчиво вынул из нее одну. Помял, вложил обратно и с тоской посмотрел в сторону все того же окна. Нина Семеновна перехватила взгляд сына и сразу поняла: плохо дело. Вытерла слезы и покатилась к дому.
– Люсь, сюда идет.
– Сумасшедшая ты, Валь. Ты ж его первый раз видишь!
– Ну и что?
– Ну и то: выгонят тебя отсюда.
– Не меня одну, тебя тоже выгонят.
Петрова не успела ничего ответить. Дверь распахнулась, и шаровая молния засветилась агрессивными огнями. Общий смысл этой цветомузыки сводился к единственной фразе: «Пошла вон!»
Валя, получившая предложение выбрать между позором и забвением, выбрала второе. И вскоре девочки покинули гостеприимный дом, сопровождаемые негостеприимным взглядом Нины Семеновны Шепитько. Пока шли к остановке, молчали…
Еще бы! Петрова осталась без нового платья, Валя – без нового брата, Тарас – без удовольствия. Грустная, в принципе, история, комментарий к которой уже был составлен века два назад: «А счастье было так близко, так возможно!»
– Ты не поверишь! – хохотала Люся. – Что значит судьба!
– Что значит судьба?
– Она ведь выйдет за него замуж!
– Он же брат…
– Ну и что? Такое бывает.
– Это понятно, что бывает. А как же тетя Нина?
– Тетя Нина? Сначала сопротивлялась, проклинала, перед Тарасом на колени падала – умоляла с родней не ссорить…
– Послушался?
– Он бы, может, и послушался, да Валентина впилась в него мертвой хваткой.
– Любовь, что ли, такая?
– Про любовь не знаю, мне кажется, просто домой не хотела возвращаться.
– Не вернулась?
– Нет.
– Институт хотя бы закончила?
– Тоже нет.
– Чего же она в Одессе делала?
– В Одессе она не делала ничего. После того как Тарас ее из окна общежития вытащил, быстро забеременела. Рожала уже в Айхале. Это где-то на Севере.
– Понятно, жару ведь ваша подруга, кажется, плохо переносила.
Люся добросовестно отвечала на все вопросы, намеренно не замечая подвоха.
– Она действительно жару не переносила. Ты же помнишь, я рассказывала.
– Про общежитие не рассказывали.
– Да ты что?!После того как девочки потащились к остановке, тетя Нина еще долго не могла успокоиться. Душу ее разрывали два чувства: мести и вины. Причем второе не давало развиваться первому – поэтому ни на какую почту «стучать телеграмму» Валиным родителям тетя Нина не пошла, а через день отправила сына искать пропавшую родственницу.
Где могли находиться беглянки, сержант догадался довольно быстро и, чтобы убедиться в своих догадках, отправился в район студенческих общежитий. Каково же было его удивление, когда на вахте первого медицинского института сообщили, что приемная кампания еще не началась и предоставить информацию о двух иногородних барышнях нет никакой возможности. Это было истинной правдой: до начала вступительных экзаменов оставалось еще довольно много времени. Тарас растерялся.
Впрочем, растерялся не только он. Например, Петрова, узнав, что ночевать негде, закручинилась и предложила Валентине вернуться в злополучный переулок Полярников. Та с негодованием отказалась, укоризненно посмотрев в глаза подруге.
В результате две абитуриентки сидели возле негостеприимной к иногородним общаги и с завистью смотрели на ее обитателей.
– Что-то нужно делать, – промолвила Петрова.
– Зачем?
– Как зачем? Не ночевать же на улице.
– Говорила я тебе, – подвывала Валентина. – Ничего хорошего из этого не получится. Надо ехать домой.
– Ну и поезжай, – абсолютно спокойно обронила Люся.
– А ты?
– А что я?
– Ты поедешь?
– Нет. – Петрова умела быть твердой.
Валя заплакала – она с трудом мирилась с разочарованиями.
– Зачем я тебя послушалась? – продолжила она проникновенный плач.
– Ты меня как раз не слушалась, – безэмоционально отреагировала Люся.
– Ты мне обещала! – набирала обороты Валя.
– Что?
– Что все будет хорошо!
– И что?
– И то! Ночевать негде! Документы начнут принимать только через три дня! Я есть хочу.
– Валь, а я-то здесь при чем?
– При том! Если бы не ты, я бы никуда не поехала!
– Так возвращайся.
– Не хочу возвращаться.
– Ну, значит, не возвращайся.
– Тебе легко говорить, – залилась слезами Валентина.
У Петровой проснулась совесть и обострилось чувство ответственности.
– Подожди, я сейчас, – предупредила она плакавшую подругу и направилась к общежитию.
Из распахнутого окна первого этажа раздавался женский смех. Это Люсю приободрило.
– Девчонки! – крикнула она в наполненную смехом комнату.
– Чего тебе? – легла грудью на подоконник разбитная загорелая блондинка.
– Помогите нам, – приступила Петрова к делу.
– А что случилось-то?
– Мы приехали поступать, а документы начнут принимать только через три дня. А общежитие без направления из приемной комиссии нам не дают. В общем, ночевать нам негде…
– Ясно…
– Может, пустите?
– Подожди.
Блондинка исчезла, и смех на какое-то время прекратился. «Кого нужно пустить?» – донеслось до Петровой, но дальше речь смешалась, и Люся поняла, что прислушивается напрасно.
– Томка, ну зачем нам нужны еще две?
– Они нам, конечно, не нужны, но ведь мы тоже когда-то сюда приехали, никого не знали, – увещевала соседок Тамара.
– Теперь всех абитуриентов, значит, у себя селить будем?
– Зачем всех? Только этих двух!
– Тогда пусть хотя бы полы помоют и окна.
– Ну, окна мыть ни к чему, – возразила Тамара. – А вот полы и ужин приготовить…
– Хоть так, – проворчала одна из невидимых соседок.
– Эй, девушка, иди сюда!
Петрова с готовностью оглянулась:
– Я?
– Я?
– Ты, ты.
Люся подбежала и преданно заглянула в глаза Тамаре:
– Берете? Можно?
– Берем, но при одном условии.
– Мы согласны.
– Подожди соглашаться, может, раздумаете.
– Не раздумаем, – заверила Петрова.
В окно выглянули остальные девушки и затараторили. В результате условий оказалось не одно, а очевидно больше: полы мыть, еду готовить, по тумбочкам не лазить, чужое не надевать, в комнату заходить не через центральный общаговский вход, не через вахту, а исключительно через окно.
Неспортивная Петрова прыжков с препятствиями не испугалась, в очередной раз заверила благодетельниц, что очень даже «за», и позвала Валентину.
– Ва-а-аль!
Валентина медленно подошла.
– Ва-а-аль, представляешь, девочки согласились нас приютить.
– Где?
– Здесь. У них в комнате.
– Хорошо, – с достоинством ответила Валечка, подхватила свой фанерный чемодан и направилась к входу в общежитие.
– Стой! – засуетилась Петрова. – Туда нельзя. В окно нужно лезть.
– Зачем?
– Вахтер не пустит, у нас пропуска нет.
– Я в окно не полезу, – категорически отказалась еще одна неспортивная девушка.
– Я тебе помогу, – пообещала Люся.
– А ты сама-то залезть пробовала?
– Нет.
– Ну, пробуй давай.
Отступать Петровой было некуда, позади – только застеленные газетами скамейки. Люся браво подошла к распахнутому окну, поставила правую ногу на кирпичный выступ, приподнялась, зацепилась руками за подоконник и взлетела вверх. Там ее приняла Тамара:
– А вещи?
– А вещи Валя подаст.
– Вот эта толстая?
– Она не толстая, – вступилась за подругу Петрова.
– Очень даже толстая, – настаивала Тамара, – и недовольная. Э-э-эй, – завопила она. – Ве-э-щи дава-а-ай!
Валя даже не повернула головы.
– Слушай, она у тебя не просто толстая и недовольная, но еще и глухая! Как твою толстуху зовут?
– Валя.
Тамара набрала в грудь воздуху и заорала:
– Валенти-и-на, агло-о-охла? Ве-е-щи дай!
Валя, втянув голову в плечи, повернулась на крик. Тамара засмеялась:
– Услышала, корова такая.
– Не надо ее так называть, – обиделась за подругу Петрова.
– Ничего с ней не случится…
И снова – уже нараспев:
– Валенти-и-на, вещи давай.
И вдруг та засуетилась на месте и перебежками бросилась к окну. Петрова глазам не верила: под зычными командами Тамары Валя превращалась из барыни в услужливую холопку. Люсе даже померещилось, что вместо привычной одежды на Вале появилась форма горничной, украшенная белым кружевным фартучком. Девушка зажмурилась, пытаясь отогнать наваждение, и, чтобы прошло поскорее, глубоко задышала. Результат не заставил себя ждать: пышная Валентина в прежнем обличье суетливо металась около окна, безропотно подавая нехитрое, но громоздкое барахло.
Тамара, скрестив руки, строго смотрела на старания Люсиной спутницы:
– Теперь ты давай, – зычно скомандовала грозная покровительница.
Валечка послушно кивнула головой и попыталась повторить подсмотренные в полете Петровой спортивные па. Так же поставила ногу на выступ, так же зацепилась руками за подоконник, но взлететь, подобно птице, не смогла. Только нелепо взмахнула руками-крыльями и грузно приземлилась на ноги.
– Давай еще раз, – снова скомандовала Тамара.
Валя вновь повторила попытку и так же безрезультатно.
– Ну и корова, – подытожили глядевшие в окно девушки.
Валентина готова была заплакать, но собравшаяся у нее за спиной толпа любопытных заставила собрать волю в кулак и вновь попытаться взять высоту. Не тут-то было. В результате Тамара обратилась к зрителям:
– Подтолкните, что ли, девушку!
Валя покраснела, но помощь приняла. Студент-медик, отвешивая скабрезные замечания, пристроился сзади и возложил руки на крупные ягодицы. Валя снова залилась краской, но как-то приободрилась.
– Не надорвись, – съязвила Тамара, глядя на довольное лицо соседа по общежитию.
– Не надорвусь, – заверил тот и, не отпуская рук, скомандовал спортсменке-неудачнице: – На счет «три» подскакивай. И-и-и раз, и-и-и два, и-и-и три!
Валечка послушно и старательно подпрыгнула. Получилось гораздо лучше. Высота была взята с виду легко, но по правде – не совсем: девушка плюхнулась на подоконник, выставив на всеобщее обозрение шикарный зад.
Толпа загоготала, Петрова с Тамарой начали старательно тянуть Валю за руки, а личный тренер – с видимым удовольствием подталкивать под ягодицы. Сама же Валечка добросовестно пыталась помочь процессу.
Вскоре коллективные усилия увенчались успехом. Дебютантка перевалилась через подоконник и оказалась в комнате. И в этот момент Люсина подруга, эта ничтожная ренегатка, прошипела:
– Сво-о-лочь!
Петрова ахнула, задохнулась от обиды и, поправив сползшие очки, поняла: дружба кончилась.– То есть вы разругались?
– Нет, мы не ругались, – Люся пыталась избежать осуждения.
– И дальше жили душа в душу?!
– Жить дальше вместе не было нужды. Валя завалила первый же экзамен, но не особо расстроилась: позвонила родителям и сообщила, что домой не вернется…
– Вот это Валя! Откуда такая самостоятельность?
– Да не было никакой самостоятельности! Тарас нас все-таки разыскал. Точнее, ее. До меня ему не было никакого дела.
– Вытащил из окна?
– Зря смеешься. Вытащил из окна. Девчонки, хоть Валю и невзлюбили, выгонять не стали. Вот она целыми днями на подоконнике и висела.
– Пока вы экзамены сдавали…
– Пока я экзамены сдавала. Вот пока я экзамены-то сдавала, – Люся лукаво улыбнулась, – Тарас ее и нашел.
– Она его нашла?
– Нет, – Петрова была за справедливость. – Он ее нашел.
– Дальше понятно: страсть вспыхнула вновь, и он предложил ей руку и сердце.
– Насчет руки и сердца не знаю, но кое-что предложил. Причем на Томкиной кровати. В общем, был скандал.
– С Тамарой?
– И с Тамарой, и с комендантом, и в очередной раз с тетей Ниной.
– Теперь живут счастливо?
– Теперь они не живут: Тарас спился, Валя много работает, вся больная.
– Значит, нет чудес на белом свете?
– Видимо, нет.
Петровой явно не хотелось в этом признаваться, но ведь она – за справедливость!Ну уж если за справедливость, то иногда Люся в Айхал звонила, с Валей разговаривала, точнее, слушала. А подруга тоже иногда отправляла Петровой письма. С фотографиями: в центре – толстая блондинка с крутым перманентом и вытаращенными глазами, вокруг нее – великовозрастные дяди-дети уголовной внешности, чьи мизинцы украшали золотые печатки с крупными камнями. Свои фотографии Люся ей не отправляла.
Об Одессе Петрова всегда рассказывала с воодушевлением, что и понятно – молодость. На вопросы о личной жизни с готовностью отвечала:
– Знаешь, я такая наивная тогда была, мне всегда казалось, что парням нравиться не могу, что они со мной дружат.
– Это медики-то дружат?
– У тебя какое-то извращенное представление о нашей профессии.
– Минуточку, не вы ли рассказывали, как девчонки на свидание с морячками в окна прыгали, а потом под утро возвращались? Не всегда же в Одессе было лето.
– Ну, во-первых, не все прыгали. А во-вторых, мне особо некогда было – я работала.
– То есть вы не прыгали?
– Я? Нет.
– Значит, кроме Павлика, вспомнить нечего?
– Ну почему же?
Петрова хитро улыбалась и потягивалась.Был Владик. Студент-старшекурсник. Номенклатурное дитя с правильными представлениями о жизни. Суть этих представлений сводилась к постоянному соответствию родительским пожеланиям: халат – белый, диплом – красный, жена – скромная.
Иногда Владик отступал от заданного курса, преимущественно ночами. Сокурсницы страстно его желали, активно кокетничали, но выбор красавца обычно падал на тех, кто с готовностью, без ужимок откидывал матримониальные запросы и легко соглашался поделиться с ним радостью. Естественно, плотской.
Любовником Владик слыл отменным: нежным и обстоятельным. Понятно, что Петрова об этом не догадывалась, причем по причинам самым что ни на есть простым: она вообще ни о чем подобном не догадывалась. Хотя кое-что и до ее ушей долетало. И, стоит добавить, сразу куда-то отлетало.
Первую сессию Люся трудилась, как каторжная. Не секрет, что многие вещи она понимала буквально, поэтому слова преподавателей, что студент первого курса работает на свою репутацию, а оставшееся время репутация – на него, восприняла как руководство к действию.