— Тихо! — Он округлил глаза. — Внизу работают аудиторы. — И показал большим пальцем вниз. Финальный жест римлянина в гладиаторских боях.
— Это же человек! — прошипела я.
— Ну, какой он человек, он бессознательное тело, тут же пишут…
— Но он еще не умер!
— Так умрет, — он миролюбиво ухмыльнулся… — Смотрите… Эти сукины дети в Посольстве хотят свалить с больной головы на здоровую… Это сами они в Ниагару свалились, причем всем дипсоставом… Вся возня с гробами наложенным платежом — их епархия… Даже не смейте думать забрать этого говнюка. Ишь, прицепились к фамилии! Это все интриги Козлова-Рамиреса, попомните мое слово, он подлейшая тварь! Так что пусть расхлебывают свою проблему сами…
…О межведомственных войнах — происходи они в Сингапуре, Германии времен Рейха, Советском Союзе или Израиле — написаны тома, поставлены сотни фильмов, рассказаны тысячи анекдотов. Но вражда между Синдикатом и нашим Посольством в России давно уже приобрела поистине эпический размах. И дело было не только в личных амбициях Посла и Генерального Синдика, в сферах влияния или в полномочиях. Гвоздь этой многолетней вражды сидел в гигантской разнице между нашими бюджетами. Мы были богаты. Мы были чертовски богаты. Мы были так богаты, что почти не считали денег, — за нас их считал Клещатик. Посольство же по традиции сидело на жесточайшей диете. В то же время дипломатический статус жег этим ребятам их тощие ягодицы, не позволяя спокойно взирать на античные масштабы нашей деятельности. Бедность, вздорность и гонор посольской братии напоминали мне хвастливого Портоса из «Трех мушкетеров», вернее, его знаменитую перевязь, спереди роскошную. (Остальное, как известно, у него прикрывал сзади плащ, под который нельзя было заглядывать, дабы не увидеть на заднице заплат нищеты.)
Дипломаты требовали от нас беспрестанного воздаяния отечественному флагу, гимну и национальной гордости. (Мы же были вольными корсарами, — во всяком случае, бороздили просторы стран СНГ, не прикрывая темечка диппаспортами).
Традиция нашей совместной работы в России сложилась не сегодня: мы платили, они произносили речи. И вместе мы вытягивались под звуки государственного гимна — «Атиквы» — со скорбно-вдохновенными лицами…
Ни одно мало-мальски внушительное деяние Синдиката в России не обходилось без вступительной речи Посла — старого Цицерона с выслугой лет, не умеющего вовремя остановиться… Сопровождал его обычно атташе по связям с социумом Фелиппе Козлов-Рамирес, вкрадчивый молодой человек со сложной родословной. Родиной его отца была Аргентина, и сын унаследовал ласково-маслянистый блеск латиноамериканских глаз, тонкие усики и манеру актера мыльной оперы на всякий случай заигрывать с любым собеседником. Мать приехала в Израиль из России после многолетней упорной борьбы за выезд, поэтому мальчик унаследовал стремление добиваться своего любыми, неважно какими, путями.
В Яшиных комиксах — а наши отношения с Посольством породили у Яши целую череду комиксов — Козлов-Рамирес представал в образе пришибленной гиены: очень похоже наклонял голову, одновременно укрывая ее и в то же время вытягивая шею, вынюхивая, — не завалялась ли под кустом какая-нибудь падаль… Более всего на свете он боялся гнева Посла, который, по слухам, швырял в подчиненных тяжелыми предметами…
— Так что мне делать?!
Петюня взглянул на меня, спросил проникновенно:
— Вы хотите моего совета?
— Ну конечно!
— Дайте бумажонку! — он брезгливо взял письмо, скомкал его и бросил под стол в корзину.
— Мы ничего не получали. — Он смотрел на меня безразличными глазами в розовых прожилках. Так ворона разглядывает прыгающих вокруг воробьев, не желая иметь с ними ничего общего.
И вдруг расцвел в улыбке, светлой и благостной:
— Лучше послушайте анекдот. Как раз по теме:
Анекдот от Петюни
Этнографы обнаружили в районе Ниагарского водопада неизвестное, не описанное еще наукой, племя индейцев. Их отличительная особенность — огромная шишка на правой ягодице. Ученые заинтересовались, снарядили экспедицию, стали наблюдать за племенем. И научная загадка объяснилась: утром каждый индеец выползает из хижины, зевает, потягивается, прислушивается… — Что это за шум?! — спрашивает он в ужасе, — откуда такой страшный шум?!.. — хлоп себя со всего размаху по заднице: — Да это же Ниагарский водопад!!!
Я молча смотрела на него с полминуты, потом также молча поднялась и вышла.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Из «Базы данных обращений в Синдикат».
Департамент Фенечек-Тусовок.
Обращение №1.365:
Женский взволнованный голос:
— …В 86 году я сделала аборт от еврея. Скажите, можно это засчитать за мандат на восхождение?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Microsoft Word, рабочий стол,
папка rossia, файл sindikat
«…идея Клещатика, выношенная под сердцем еще с ноября, постепенно прорастает и даст ему со временем пышный урожай, который, впрочем, он собирает с Синдиката ежегодно: Праздник Страны на ледовой арене.
Главной конфеткой станут новенькие израильские фигуристы, занявшие на последней Олимпиаде то ли третье, то ли шестое место.
Вчера всех синдиков собрали в «перекличке» на обсуждение этих будущих сатурналий. Клава, как обычно, завел уже традиционный запев о сокращении штата. Кажется, наш добряк получает особое мстительное удовольствие от того, как вытягиваются лица синдиков: мало кому хочется уехать, не заработав и половины намечтанных денег. И только баба Нюта, завершающая свой десятый год в России, невозмутима, плюет на всех и всегда готова к громогласному отпору.
Услышав Клавин зачин «нам некуда деться, придется малость сократить штат», она достала косметичку, деловито открыла ее и принялась снимать с ногтей слой старого лака. В «перекличке» пронзительно и ядовито запахло ацетоном. Клава закашлялся.
— Анат Крачковски, — сказал он, — я уволю тебя только ради того, чтоб не видеть больше твоих ведьминых когтей и не нюхать эту замбурную вонь.
В ответ та подняла бровь и звонко отчеканила:
— Стоит мне захотеть, вы все сгинете еще до того, как я поменяю цвет ногтей с зимнего на весенний… И ты, толстяк, в первую очередь…
Наконец явился и Ной Рувимыч, разложил бумаги, раскатал на доске план малой спортивной арены Лужников и с большим подъемом стал разворачивать перед всеми сверкающие горизонты будущего празднества:
— Вы смотрели вчера по телевизору их обязательную программу? Они откатали ее великолепно, зал буквально взорвался израильскими флажками! Вот это и будет нашим гвоздем…
— Так они приедут? — спросил всегда подозрительный Петюня… — Эти вот, как вы сказали?.. — он ни о ком и ни о чем никогда не слышал.
— Я веду переговоры… должен еще связаться с их менеджером. Она несет на церемонии закрытия олимпиады израильский флаг и по этому поводу сейчас к Ней невозможно пробиться… Когда послезавтра они вернутся домой…
— А где они живут? — спросил Петюня.
— Вообще-то они израильтяне, — торопливо вставил Клещатик.
— А где они живут? — настырно повторил вопрос Петюня.
— Вообще? — легко и как-то скороговоркой переспросил Ной Рувимыч, — Вообще — в Америке…
Мы с Яшей переглянулись. Синдикат устраивал праздник виртуальной страны, с виртуальными спортсменами на ледовой арене, в России. А между тем мы точно знали, что эта страна существует, и в данный момент истекает кровью…
…Бедный Клавдий, кажется, изнемогает от всего этого. Он понимает, что Синдикат должен отбацать Праздник Страны как можно громче — такова традиция, такова идеологическая установка, которую подкачивает Клещатик своими таинственными и крепкими связями в Иерусалиме. В то же время Клаве хочется, чтобы его оставили в покое, чтоб он остался дома один, разулся, прошелся незакованной в обувь раненой ногой по кухне, надел любимый красный фартук в белый горошек и зафаршировал баранью ногу, о которой я слышу вот уже полгода и не пробовала ни разу…
Клава мужественно пытается противостоять колоссальной утечке бюджета на Праздник, я уже заявила ему, что дам на эти утехи плебса тысяч двадцать, и ни копейкой больше. Но все мы понимаем, что бессильны.
Клещатик обаятелен, как дьявол, улыбается, говорит душевно, убедительно… и вот уже минут через десять чуть не вся коллегия синдиков наперебой предлагает всевозможные фенечки: Миша Панчер предложил заказать особое мороженое: шарик — синий, шарик — белый, отразив государственные цвета.
— И сделать съедобные флажки, — подсказал негромко Яша… — чтобы в финале праздника гости их дружно съели…
Все эти торжественно-рекламные глупости сожрут, конечно, львиную долю годового бюджета. Но, чтобы накрутить расходы Синдикату, Клещатик еще настаивает на увеличении числа артистов, количества номеров, численности танцоров…
— Понимаете, — говорит он, — огромное пространство льда не должно пустовать. Это провально — в смысле впечатления. На льду что-то должно происходить постоянно. Гигантские площади льда должны быть задействованы…
— Так посади на нем рыбаков, Норувим, — нетерпеливо оборвал его Клава. — И тогда вечером мы будем иметь хороший ужин… А для смеху пусть один из них провалится в прорубь…
Клавдий именует Ноя Рувимыча по-своему, сокращенным «Норувим» — и это странное имя, напоминающее имя какого-нибудь библейского серафима, архангела или провинившегося перед Господом, падшего ангела, очень тому подходит…
Словом, Клещатик просачивается сквозь стены, проникает гибкими пальцами дьявольского хирурга сквозь ткани мышц, вынимает сердце из груди и кошелек из желудка. Кажется, он владеет навыками гипноза, который действует на всех, кроме Угрозы Расстреловны.
Вчера она остановила меня в коридоре и, глядя в пол, отчеканила: — «При том, что деятельность вашего департамента — никчемная чепуха и разбазаривание средств, я вижу, что вы единственная сопротивляетесь этому спруту Клещатику. Вы отказались проводить свои тусовки в «Пантелеево», это правда?» И не слушая меня, дальше: — «И молодцом. Я хочу, чтоб вы знали — «Пантелеево» принадлежит ему, ему лично, через этот сарай, через подставных лиц прокачиваются наши миллионы…» «Откуда вы знаете?» — потрясенно спросила я. Она усмехнулась, сказала — «а я не вчера родилась. И в той организации, где я до вас работала, там умели раскапывать…» — и отмаршировала прочь.
Я действительно не езжу в «Пантелеево» и, похоже, Ной Рувимыч с этим смирился. Для наших тусовок шустрый Костян, прочесав Подмосковье, нашел чудный санаторий «Лесные дали» на берегу Истринского водохранилища… В первый раз я ожидала скандала, вроде того, о каком мне рассказывали мои ребята… Однако художники, писатели, кинематографисты и барды, собранные в этом дивном месте, благополучно расселились по номерам и два дня взахлеб общались, не выходя из конференц-зала, хотя погода стояла прекрасная и я побаивалась, что эти, известные и уважаемые, люди просто разбредутся гулять по лесу. Однако они вцепились друг в друга, смотрели фильмы, спорили до ночи, и никак не могли расстаться. Мы с Костяном записали все выступления, я отредактировала, и вскоре уже Сережа Лохман издал нам великолепный сборник статей о литературе и искусстве, с обширной и страстной дискуссией страниц на сорок в конце, — который мгновенно стал библиографической редкостью…
…Так вот, перекличка, посвященная грядущему Празднику Страны. На ней произошел еще один, на первый взгляд, пустяковый эпизод.
Изя Коваль, продолжающий носиться с идеей круиза по Волге, опять влез со своей темой: Казань, Саратов, Самара, Новгород… Плавучий лекторий, водичка за бортом, заливка ментальности прямо в уши… А Клавдий сказал: добавь к проекту график температуры воды, чтоб бабы могли захватить бикини. Потом задумался и проговорил — отличная идея: людям некуда будет деться…
И вдруг Клещатик порозовел, встрепенулся, пергаментные его щечки налились живым соком, затрепетали… Я посмотрела на него и поняла, что грядет Новая Идея, которая, как баржа, потащит за собой какой-нибудь грандиозный Проект — (Клещатик был гением выращивания Проектов Глобальных, Международных, Межконфессиональных… — тут же сам становился генеральным подрядчиком по их исполнению), — и главы департаментов должны распахнуть кошельки своих бюджетов… Да и Центральный Синдикат, как яловая корова, должен был приготовиться: уже бык Норувим увидел цель, уже рыл копытами землю, помахивал хвостом, уже глаз его налился кровью страсти, уже примеривался он влезть на свою любимую буренку по кличке Синдикат… Однако интересно — что можно выудить, что вырастить из невинной прогулки по Волге…
Кстати, после переклички произошел еще один забавный эпизод: в коридоре меня нагнал Клещатик с какой-то папкой в руках и попросил уединиться в моем кабинете «на минутку». Я любезно пригласила, велела Маше принести чаю… Ной Рувимыч был непривычно стеснителен, даже робок, присел на краешек дивана, держа папку ребром на колене… Я заподозрила самое страшное… и оказалась права: так и есть, он пишет… Он написал пьесу и хотел бы, чтобы я, как профессионал… одним глазком… и так далее…
— Ной Рувимыч, — удивилась я, — у вас такие связи… Если я правильно поняла, любой театр с удовольствием возьмет вашу пьесу к постановке при определенных условиях.
— …возьмет, возьмет… — покивал он мешочками щек…
— …и актеры известные будут в ролях…
— …будут, будут… — сказал он, — уж не сомневайтесь…
— Так чего ж вы хотите от меня?
Он помялся… переложил папку на второе колено, отхлебнул чаю, принесенного Машей, и проговорил твердо:
— Мнения!
…Когда он вышел из кабинета, я раскрыла папку и застонала: его пьеса называется «Высокая нота моей любви»…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
глава тринадцатая. Три раввина
Главный раввин России Залман Козлоброд говорил притчами. Выступал он всегда на русском языке, который знал плохо. Но говорил громко, активно артикулируя. Притчи его выглядели приблизительно так: — «Виходит Гилель из дюш… А кто-то скучает на двер… Это пришли шейлот[1]… — «Почему китайцы такой длинный глаз»? Гилель сказать: — «Потому что ветер кидает песок». Опять Гилель пойти в дюш, и снова кто-то скучает на двер…»
Понятно, что эти притчи выглядели слишком глубокомысленными, но паства ему внимала, тем более что на этом подворье паству подкармливали…
Главный раввин России Манфред Колотушкин говорил грамотно и доходчиво, но умирающим голосом… С первого же слова видно было, что ему осточертело все: евреи, их праздники, их синагоги, все их сто восемьдесят семь организаций. Однако за предыдущие десятилетия, когда он был один, совсем один в своем роде перед Богом и Советской властью (что в то время было одним и тем же), он привязался к своей должности, и ныне, с могучим всплеском демократии, а следовательно, с возникновением неизбежных дрязг, шантажа и криминала в святых религиозных пределах, — всего боялся и плакал по каждому поводу…
Главный раввин России Мотя Гармидер плевал на все их разборки густой слюной, потому что финансировалась его организация Щадящего иудаизма прямиком из Америки, а еще потому, что к Моте охотно шла молодежь, ведь щадисты не выстраивают таких преград на пути в еврейство, как остальные. Наоборот: они распахивают объятия всем, кто приветливо смотрит в нашу сторону. К Моте непрерывным потоком шли и шли русские жены, желающие пройти гиюр[2], дедушкины внуки, которым зачем-то понадобилось, чтобы их считали евреями, а также просто интеллигентная молодежь, знающая, что на дискотеках и тусовках у Моти собирается приличная публика, без криминала и наркоты.
Сто восемьдесят семь организаций давно поделили между собой Главных раввинов России, каждая — по своему вкусу. Однако все они изначально стояли перед вопросом: как величать этих персон на тех редчайших глобальных сборищах — таких, например, как учреждение очередного Еврейского конгресса, — куда приглашены все три Главных раввина России?
Это был момент истины, поистине захватывающий вестерн, триллер, леденящий кровь…
Ну, вообразите: вот председательствующий берет микрофон, протягивает руку в зал и объявляет: «А сейчас слово предоставляется…» — что прикажете делать, как обращаться, как назвать, чтобы не прищемить и без того распухшие амбиции? Но тысячелетиями блуждающий в лабиринтах Талмуда легендарный еврейский ум нашел выход и из этой безвыходной ситуации.
Была изобретена верткая формула: «по версии». (Причем моя Рома Жмудяк хвасталась, что изобрел ее сам Гройс — умница, волшебник, архитектор воздушных замков.) Так, значит «по версии»:
Главный раввин России по версии Кремля.
Главный раввин России по версии тети Мани.
Вообще, согласитесь, что это — гениальная, и — несмотря на изначальную усеченность — универсальная для всеобъемлющего согласия формула. По версии евреев, шесть миллионов народа были уничтожены немцами, да и всеми желающими в годы Второй мировой войны. По версии всех желающих, да и многих немцев тоже, — евреи уничтожили сами себя, спровоцировали, способствовали, выслуживались, подбрасывали в топку… По версии Клары Тихонькой: оглушительный и вековечный набат должен бить и колотить по головам — на всякий случай — всех вокруг, чтобы никто не забыт и ничто не должно повториться. По версии ведущего антисемита Цесаревича и его многочисленных последователей: а хоть бы и повторилось… и хорошо бы, чтоб жиды заткнулись со своим вековечным ором, отвалили из России, оставили всех в покое.