Эльза Трофимовна, мониторинг прессы. Блистательно делает свою работу, каждое утро ты найдешь на своем столе нужные вырезки по нашей теме, а каждую неделю — прочтешь грамотнейший обзор российской прессы. Не пытайся постичь ход ее мыслей — просто доверься ей. Но если хочешь остаться в здравом уме — никогда не поручай ей ни-че-го…
И наконец, Рома Жмудяк… Ты Гройса когда-нибудь видел?
— Что-то… слышал, вроде… или по телевизору… А что? А кто это?
— Честно говоря, не знаю… Но Рома — его жена… Заставить ее работать невозможно, смирись с этим раз и навсегда. Не кипятись, не качай права, не пытайся указать ей ее место. Никто не сможет точно определить — где оно. Доверься ей, она человек осведомленный во многом. Советуйся и соизмеряй силу удара, если хочешь врезать кому-то по яйцам…
Ну и, наконец, запомни имя: Клещатик. Ной Рувимович Клещатик.
— А кто это? Звучит колоритно.
— Ты пока просто запомни: фигура трагическая, падший ангел. Мечтал стать новым Моисеем, Абарбанелем, а стал генеральным подрядчиком Синдиката. И за это все человечество будет платить ему дань до скончания веков… Ну, оглядишься, словом…
Я взглянула на часы, подозвала официанта… Мой преемник попытался вытащить бумажник, но я остановила его:
— Это моя последняя зарплата, — сказала я скромно, — но зато уж — зарплата синдика!.. Лучше помоги мне открыть кошелек и отсчитать деньги… Одной рукой несподручно…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Вы, конечно, можете ехать… — сказала дочь за завтраком, — а я остаюсь.
— Как?! — воскликнули мы с отцом одновременно… — но мы же хотели напоследок — в Питер… погулять…
Она взглянула на нас с каким-то новым, жалостным выражением на лице, помедлила…
— Не хотела вчера говорить… В общем, я получила повестку из армии…
Мое сердце ухнуло вниз и заполошно забилось там… Странно: я ведь ждала этого последний год, я ведь прошла уже эту дорогу однажды, с сыном… Я уже не спала однажды три года, дожидаясь его внезапных появлений, натыкаясь на винтовку в разных углах квартиры… Но, выходит, страхом за дочь ведают другие, более беззащитные участки души…
— Ты… будешь заполнять анкету? — осторожно спросил отец. — Они ведь предлагают назвать род войск?..
— Да. — Сказала она, намазывая малиновый джем на булку. — Можно отметить галочкой…
— И ты?..
— В разведку, — сухо сказала она.
Мое сердце второй раз ухнуло и беспомощно затрепыхалось.
— Но… ведь ты поешь, играешь на гитаре… Ты артистична… Может, стоит попытаться — в армейский ансамбль… или?..
Подняв голову, она смотрела на меня удивленно и строго…
Отец под столом наступил мне на ногу, погладил гипс на моей руке и сказал:
— В разведку, так в разведку…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В тот же день по пути к автобусу я зачем-то опять завернула на рынок. Впрочем, понятно — зачем. Из упрямства. Из-за все той же, что и пять тысяч лет назад, жесткой, несгибаемой выи, направляющей очередную упрямую голову, заклеенную пластырем и украшенную черной шляпой.
Просто меня влекло туда ужасно — на этот, опустевший от покупателей, рынок.
Он действительно был пуст… Чисто выметен и словно выстроен для какого-то смотра… И — непривычно тих. Я походила по рядам, приценилась к помидорам и перцам… вернулась на главную улицу… Наконец поняла: все дело было не в отсутствии толпы покупателей, а в том, что молчат горластые зычные торговцы, восточные евреи… оглушающие вас в обычные дни, наперебой вопящие, трубящие, кликушествующие поверх цветных, пряных, рассыпчатых своих пригорков…
…И вдруг в конце длинной, впервые для меня насквозь просматриваемой, главной улицы рынка, со стороны Агриппас возник человек на ходулях… Он приближался к середине улицы быстро, чуть наклоняясь, смешно вьмахивая на длиннющих палках. И когда приблизился, я вдруг узнала его. Это был Клоун. Тот самый, что смешил россиян на видавшей виды Красной площади… На нем и сейчас был кургузый сюртучок, увенчанный жабо и кружевными манжетами, и мешковатые штаны с надставленным ватным задом, а нос зажат теннисным красным шариком. Он хохотал, кривлялся, визжал, ухал, жалобно стонал, кричал что-то неразборчивое, проглатывая слова и созывая народ поближе.
Остановился у лотка с апельсинами, наклонившись, выхватил парочку из огромной оранжевой горы, прямо перед носом у торговца, и принялся жонглировать ими, одновременно пронзительно трубя в жестянку-дудочку, торчащую у него изо рта. С высоты своего роста он вносил переполох и суету в торговые ряды… Откуда-то в руках его появилась складная тросточка, мгновенно удлиненная втрое, с крючком на конце, и этим крючком он поддевал и вытаскивал из одежных рядов и водружал на себя то дамскую шляпку, то шаль… Минуты через две из соседних улочек рынка стали подтягиваться люди… Появились какие-то блаженные бесстрашные туристы, слетелись, как мухи на сладкое, пацаны из окрестных домов, домохозяйки подтаскивали поближе сумки на колесах, подходили к толпе вездесущие, в потертых сюртуках, старики-ортодоксы из соседней Геулы… С одного он снимал шляпу, нахлобучивая ее на торговца рыбой, и, схватив карпа, делал вид, что пытается водрузить его на шляпу старика-ортодокса… Понемногу вокруг него собралась приличная толпа. Возвышаясь над всеми, пестрый, как колибри, — он продолжал петь, кричать, дудеть, задирать торговцев, те в ответ задиристо кричали ему непристойности, толпа хохотала, подсказывала ответы, подбрасывала шутки… Я влюбленно глядела на его тяжелую, потную, изматывающую работу. Он был — настоящий профессионал… Да разве в этом дело! Он был — мой брат, мой жестоковыйный брат, он трижды был моим братом, — Господи, хоть бы вспомнить его имя!
— Дуду, хватит, идем домой! — крикнула рядом мать упрямому малышу.
И я вспомнила — Клоуна тоже звали Дуду, «капитан Дуду», — так обращались к нему его товарищи… Позвать? Напомнить — Красная площадь, Москва?.. Но он уже повернул в сторону крытого ряда, уже потянулась за ним толпа… Нельзя было мешать…
А мать все пыталась утащить мальчугана. Тот топал ногой и кричал:
— Не хочу! Не хочу!
— Дуду, идем, я сказала!
— Не хочу!
— Смотрите на этого паршивца! — понеслось над рынком, сразу ожившем, запевшем, застрекотавшем, загудевшем, словно за этим молодым женским голосом, как за вожаком, потянулась целая стая гомонящих, курлычущих, хриплых и звонких птиц-голосов…
— Помидоры-помидоры-дешево!!!
— Яблоки — шекель, шекель, шекель!!!
— Подходи-свежая-рыба-а-а!!!
И поверх этой стаи неслось певучее:
— Смотрите на этого паршивца — смотрите на него — когда мама говорит надо идти — надо идти — нет он будет ждать здесь пришествия трамвая!!!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
глава сороковая, последняя…
Вот уж действительно, — не было бы счастья, да несчастье помогло: в связи с ранением в теракте Синдикат продлил отпуск своего сотрудника на неделю, и всю подаренную неделю я провалялась, прогуляла, проспала… Так что возвращались мы под самый отъезд из России, я ввинчивалась в цейтнот и едва успевала хоть как-то привести в порядок бумажные дела своего департамента.
Едва приземлившись в Шереметьево, позвонила Яше.
— А ты разве не будешь сегодня на торжественном отплытии Корабля Дураков? — спросил он… — Успеешь, если в пробку не попадете…
— Постой, ты хочешь сказать, что после всего скандала и при абсолютном отсутствии денег корабль все-таки отплывает?!
— А корабль плывет!!! — с восторгом проорал мне в ухо Яша. — Ей-богу, заезжай на Речной вокзал, это же по пути. Полюбуемся на Восхождение Ноева Ковчега…
Едва отключился Яша, позвонила Галина Шмак:
— Дина как замечательно что вы а разве вы не плывете я хотела интервью про теракт как ваша рука говорят лицо обожжено это правда можно конфетку сделать с вашим фото и сразу в номер!!! Все же плывут знаменитости Гройс туда же а Рома злится что вы отпуск не даете но она все та-ки поплывет тоже потому что Гройсу надо рубашки гладить а можно я хотя бы до Костромы доплыву а потом кучу материалов и опять же для всех-всех это же просто сенсация!!!
— Галина, но ведь Клешатику…
— А Нойрувимыч-то Нойрувимыч грозился остановить Восхождение то-таль-но!!! Так и сказал похерю к ебени матери все ваше восхождение если не проплатите ему говорят из Иерусалима и даже из Америки пообещали проплатить…
— Галина, да постойте же…
Отключилась…
— Слава, — сказала я, — мы не могли бы зарулить к Речному вокзалу, бросить меня там… Может, я действительно успею посмотреть этот… этот комикс с Великим отплытием…
— А почему нет, Ильинишна… Я, признаться, и сам хотел в эту авантюру пуститься… Меня же приглашали, знаете? Прислали прямо на дом бумагу такую красивую, вроде, я выиграл билет на корабль в какую-то лотерею… А я — убейте меня, никак не мог вспомнить, где и во что играл… может, по пьянке ухитрился… Супружница опять-таки пришла в возбуждение… Езжай, говорит, Славик, езжай… Но я прикинул даты… подумал — как же так, это ж, получается, я Ильинишну по-человечески и не провожу?.. Ладно, думаю, уж я потом как-нибудь в отпуску позагораю, у себя на даче порыбачу… У меня ж такая там красота! Вон, в прошлые выходные, уж так отдохнул, так отдохнул: вначале бутылку охомячили, потом колбасился с пейзанами до утра… Вы ж знаете, Ильинишна: один раз — не пидорас, если есть такая производственная необходимость… У нас там такие драки роскошные! После киносеанса парни метелят друг друга — только зубы веником собирать…
…В пробку мы все-таки попали… И по мере того как тащились в унылом ряду машин (Слава со времен йогурта-уёгурта в салоне казенного «форда» больше не рискует нарушать правил дорожного движения), я понимала, что вряд ли полюбуюсь на белоснежный лайнер с эпохальным грузом на борту.
Последние несколько сот метров я просто бежала по набережной, хотя мне страшно мешали загипсованная рука и, как это ни странно, закрытый пластырем глаз… Все-таки для уверенных действий нашему телу, увы, требуется парность всех наших парных органов…
Словом, тяжело дыша, я подбежала тогда, когда публика уже начала расходится, хотя кое-кто еще махал вслед валко утюжащему волны кораблю, неожиданно для меня действительно романтически белому…
Меня кинулись обнимать Яша, Изя и Галина Шмак… Все ахали, цокали, рассматривали мой профиль, громко обсуждая, — на кого я больше похожа, — на Кутузова, Моше Даяна или…
— Жаль, что ты не на корабле, доча, — сказал Изя Коваль. — Тебе бы сейчас корабль пошел, ты прям, как адмирал Нельсон…
Телевизионщики с какого-то новостного канала продолжали снимать лайнер, уходящий в золотое небо, с горящими под солнцем куполами храмов…
— А что, Гройс действительно среди восходящих колен!
— Нет, — сказал Изя… — Но он прислал теплое приветственное письмо… Он считает, что в будущем возникнет нужда еще в одном Конгрессе Потерянных — Возвращенных Колен… Вообще, как-то так получилось, что из VIP-персон на корабле — никого. Я предупреждал, что это — афера… Ну, ничего, Страна примет всех…
— Чем не «Летучий голландец»? — спросил меня Яша. — Пойдем, я на машине, подвезу тебя домой…
— И меня до какого-нибудь метро а то мы верстку не успеем Дина вам придется сегодня прочесть…
— Галина, побойтесь Господа нашего, Норувимыча. Как она будет читать все это одним глазом, — вступился Яша…
— Слушайте, Галина… — спросила я осторожно, — а как вообще-то выглядит Гройс?
Она задумалась — впервые за все три года нашего знакомства, и гораздо медленнее, чем обычно, произнесла:
— А вы разве не видели его?
— Признаться, ни разу… он всегда в отъезде или занят…
— Так мы же часто его фото в газете… кажется… если память не… надо у Алешки…
— Я не помню… — растерянно проговорила я. Мне было стыдно: я ведь всегда очень внимательно читала гранки газеты. Неужели просмотрела?
— Может, потому, что он всегда как-то мелко получается… нерезко. Некачественно… Так, отвернувшись… В общем, он такой… не ярко выраженный… Спросите у Ромы, а? Она ведь с ним живет…
— Вы уверены? — спросила я… — Впрочем, мне все равно, как он выглядит. Я уезжаю…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Из «Базы данных обращений в Синдикат».
Департамент Фенечек-Тусовок.
Обращение №13.647:
Слабый старческий голос:
— Деточка, извините… Я вспомнила имя этого вот, водопада… в который Бузя упал (всхлипывает )… Вы простите нас, старых… мы просто места себе не находим, такое горе, такое горе… Нам в Посольстве сказали, что у вас та же фамилия, и мы подумали, может, мы — родственники… Не знаю даже, зачем звоним… Сейчас… Найду бумажку с этим названием… Фима, где эта бумажка, что я водопад записала? А?.. Не могу найти… (плачет ) Ну, вот, все у нас пропадает, бумажка пропала… сын пропал… все пропало… Все пропало…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Синдики паковали чемоданы.
Уезжала, менялась вся коллегия, каждый возвращался на круги своя…
В последний рабочий день я сама одной левой убирала кабинет, потому что Маша ревела белугой и с утра дважды падала в обморок…
Мы уже выпили за отъезд, за благополучное наше возвращение в Иерусалим, за благополучное воцарение нового синдика на престоле Фенечек-Тусовок…
Я разбирала папки, Эльза Трофимовна с явным удовольствием рвала ненужное, мы с Женей сваливали весь мусор в огромные пакеты, Костян выносил их на помойку…
Посреди всего этого разгрома беспрестанно звонил телефон, — я прощалась, мне желали, я обещала, приглашала, давала честное слово, что…
— А вот интересная заметка… — вдруг проговорила Эльза Трофимовна, — в «Вечерке»… Ее надо сохранить, для Маши… Маша, слышишь, тут для тебя: — и стала торжественно читать:
— «В мире невероятного». В прославленном ставропигиальном мужском монастыре Введенская Оптина Пустынь неизвестно откуда появился святой старец, называющий себя Авадий. Общается он с монахами только на древнееврейском языке, языке святого Писания, благословляет страждущих; прочитанные им молитвы исцеляют бесплодие, болезни позвоночника и легкие формы умственного расстройства. В администрации монастыря считают, что он — земное воплощение одного из отцов раннехристианской Церкви, возможно, из-за иконописной византийской внешности старца…»
…открылась дверь и вошла наша Рома, как всегда, — с видом независимой иерусалимской кошки, — словно бы по пути куда-то, в более важное место, на более важную встречу…
— Ро-ома! — дружно протянули все мы. — Вы разве не на корабле?
— А чего я там забыла, — сказала она, — мне еще сегодня Гройса собирать в Бангладеш, зашить кое-что, простирнуть, погладить…
— Тогда выпейте, вот, — сказал Костян, наливая Роме в бумажный стакан сухого вина. — Мы сегодня начальника провожаем…
Рома с удовольствием выпила, крякнула, закусила бананом…
— …род приходит и род уходит… — сказала она, — а Синдикат остается…
Я рассмеялась, — она была права.
— Жаль только, — сказала я, — что мне так и не удалось уговорить начальство купить для вас новое здание…
— И не удастся, — спокойно отозвалась Рома, со щекой, оттопыренной бананом. — Никому не удастся… Клещатик не позволит. Задушит и саму идею, и того, кто ее породит… Ведь он за этот садик собирает с Синдиката ежегодный отменный урожай.
— Как?! — ахнула я, — Разве и садик принадлежит Ной Ру?..
— …и садик, и садик…
— Вы это знали?! И молчали?!
— А вы не спрашивали, — мстительно ухмыльнулась Рома… — И, честно говоря, — что это изменило бы?
— Ну да… — подхватила я в тон ей, — род приходит, и род уходит… а Клещатик остается…
— Ах, тут пьянка, как всегда! — С какой-то бумагой заглянула Угроза Расстреловна Всех. — Что это с вашим лицом? Доигрались? Вас что, допрашивали? Я хотела сказать: тут последние выплаты Кларе Тихонькой на календарь «Вечная Катастрофа», — так вот, чтоб вы знали, — я не подпишу!
— Не подписывайте! — бесшабашно отозвалась я. — Хрен с нею, не подписывайте, Роза Марселовна! Костян, налей неподкупному Стражу Пустой Казны…
— А знаете что, я выпью, действительно! — сказала Угроза Расстреловна, усаживаясь вдруг на стул… — Сегодня аудиторы закончили наконец проверку… Прямо камень с души…
— Ну и как? — поинтересовалась я ехидно.
— Все в порядке! По моей части — комар носу не подточит!
— Как… а Джеки? Вы же знаете, что…
— А это другая бухгалтерия, не моя, — быстро отозвалась Роза Марселовна… И, понизив голос, сказала: — И потом, — при чем тут Джеки? Вы что имеете в виду?
Она поднялась и под локоть подтолкнула меня к моему кабинету, одновременно плавно прикрывая дверь.
— Но вы же знаете новости… — тихо проговорила я. — Джеки играл на…
— Ну играл!.. — Она смотрела на меня со снисходительной иронией… — Джеки — это беда его собственной мамы или жены, — не знаю — кто там с ним мучается… Джеки свои проигрывал, свои кровные. Всю зарплату просаживал, это правда… Иногда буквально голодал… Я ему часто бутерброды из дому приносила… Уважаю честность! Страсть у него, понимаете… Бывают такие случаи. Достоевский. Некрасов. Но казенных денег он не касался…
Я, не отрываясь, смотрела на эту загадочную женщину. Она достала сигарету, закурила:
— У вас тут не курят, я знаю, но вы уж, считай, что уехали… Я одну затяжку, на минуту…
— Но… позвольте!!!.. Куда же — деньги… на что?!.. Миллионы!!!
Угроза Расстреловна Всех усмехнулась.
— Вы уезжаете? — спросила она. — Уезжайте, с Богом… — Она махнула рукой, налила сама себе из бутылки остаток вина… — Уезжайте… И не будите лиха… Вот, я выпью, чтоб вам дорога была… — Она поднялась, выпила стоя. — Так вас что это — не допрашивали, нет? Знаете, в той организации, где я работала до Синдиката…
Зазвонил телефон, и поскольку заплаканная Маша не брала трубку, чтобы не гундосить от имени всего департамента, я — через стол — потянулась к телефону.
— Мое терпение на конце, мерзавцы, подонки, паскуды!!! — заорал мне в ухо знакомый голос. — Я написал на вас куда следует!!! Я обещал, и я написал, обещал и написал!!! Пусть вам жопы-то начистят в вашем детском садике! Воры!!! Воры, подонки, мерзавцы!!! И ваш корабль паскудный, и ваши липовые евреи — это я, я сообщил, куда следует!