— Верно? — закричал он, обращаясь к ярким звездам. — И вы помалкивайте, даже если вы верите мне. Я, черт побери, буду говорить ВАМ!
Его серые, как призраки, компаньоны, глухо стуча лапами о землю, продолжали свой бег рядом с ним, не обращая внимания на крики Мусорщика. Когда они поравнялись с машиной Малыша, волк, бежавший за Мусорщиком по пятам, направился к ней. Сардонически Ухмыляясь, он поднял лапу и помочился на нее. Мусорщик не мог удержаться от смеха. Он смеялся так, что слезы выступили на глазах и струйками побежали по его шершавым, обросшим щетиной щекам. Его безумию, подобно некоему чуду кулинарного искусства на сковороде, теперь требовался лишь жар пустынного солнца, чтобы пропарить и довести до готовности, придав ему тем самым окончательный вкус.
Они продвигались — Мусорщик и его эскорт. По мере того как скопление машин на их пути увеличивалось, волкам — этим кровожадным молчаливым компаньонам с красными глазами и блестевшими от слюны зубами — приходилось либо проползать на брюхе под машинами, либо перебираться по их капотам и крышам. И когда спустя какое-то время после полуночи они добрались до туннеля Эйзенхауэра, Мусорщик уже без колебаний двинулся в утробу его западной ветки. Разве он мог теперь бояться? Разве он мог опасаться чего-нибудь с такой охраной?
Путешествие было долгим, и Мусорщик потерял счет времени. Он на ощупь передвигался от одной машины к другой. Один раз его рука погрузилась в нечто мокрое, отвратительно мягкое, послышался свист испускаемых зловонных газов. Но даже это не остановило его. Время от времени он видел в темноте красные глаза, они всегда были впереди него, они неуклонно вели его вперед. Какое-то время спустя он ощутил свежее дуновение ветерка и прибавил шагу. Он так спешил, что даже потерял равновесие, скатившись по капоту какой-то машины и больно ударившись головой о бампер другого автомобиля, стоявшего рядом. Прошло совсем немного времени, когда, подняв голову, Мусорщик снова увидел звезды, уже начинавшие бледнеть в этот предрассветный час. Он был снаружи. Его охрана исчезла. И Мусорщик, упав на колени, вознес свою благодарность в длинной, путаной, бессвязной молитве. Он стал свидетелем чуда — действия указующего перста темного человека, это было очевидно. Несмотря на все испытания, которые ему пришлось перенести начиная с того ушедшего в прошлое утра, когда он проснулся и увидел Малыша, поправлявшего свою прическу перед зеркалом в номере мотеля в Голдене, Мусорщик был слишком возбужден, чтобы спать. Он снова двинулся в путь, оставляя туннель позади. Западная ветка шоссе и здесь была перегружена транспортом, но не прошел он и двух миль, как начали появляться просветы, и он мог беспрепятственно продвигаться вперед. А через промежуточную полосу Мусорщик мог видеть забитую до отказа восточную ветку шоссе, нескончаемый поток машин, ожидавших своей очереди въехать в туннель. В полдень он уже спускался по Уэйл-пасс, минуя по пути общежития и одноквартирные жилые комплексы. Теперь усталость целиком овладела им. Мусорщик разбил дверное стекло, просунув руку, открыл дверь какого-то дома, нашел постель. Это было последнее, что он помнил на утро следующего дня.
Прелесть религиозной одержимости состоит в том, что в ее власти объяснить все. Как только Бог (или Сатана) принимается в качестве первопричины всего происходящего в мире смертных, случаю… или изменению уже не остается места. Стоит только поверить в такие фразы из духовных гимнов, как «теперь открыл Он нашим смутным взорам небеса» или «тайные пути Он избирает, дабы свершать чудеса», как всякую логику можно отбросить за ненадобностью. Религиозная одержимость — это один из немногих непогрешимых способов отвечать на причуды мира, потому что она полностью исключает чистую случайность. Для истинно верующего все происходит с какой-то целью. Вполне вероятно, что именно по этой причине на протяжении почти двадцати минут Мусорщик разговаривал с вороном на шоссе западнее Уэйла, убежденный в том, что это либо посланник темного человека… либо сам темный человек. Ворон долгое время молча рассматривал его с высоты своего насеста, коим в тот момент являлся телеграфный провод, не улетая, пока ему не наскучило или пока он не проголодался… или же ожидая финала хвалебных речей и обещаний верности.
Мусорщик раздобыл велосипед недалеко от Гранд-Джанкшен и к двадцать пятому июля на полной скорости пересек западную часть штата Юта по шоссе № 4, соединяющему федеральное шоссе № 89 на востоке с большой юго-западной трассой № 15, которая тянется с севера Солт-Лейк-Сити до самого Сан-Бернардино, что в Калифорнии. И когда переднее колесо его нового велосипеда внезапно решило расстаться с остальной частью механизма и отправиться в путешествие по пустыне в одиночку, Мусорщик, перелетев через руль, приземлился головой, и этого было достаточно; при подобных авариях наверняка раскраивают череп (когда это случилось, он делал сорок миль в час, к тому же был без шлема). Однако не прошло и пяти минут, как Мусорщик снова был на ногах — кровь струйками стекала по лицу из порезов и ран, а их было не менее полдюжины, — и он даже смог изобразить слабое подобие танца и пропеть: «Си-а-бо-ла, жизнь положу за тебя, Си-а-бо-ла, бампти, бапмти, бамп!»
Действительно, для униженного и для того, у кого раскроен череп, нет ничего более утешительного, чем порядочная доза «Да воздастся».
Седьмого августа Ллойд Хенрейд вошел в комнату, которая была отведена накануне иссохшему, в полусознательном состоянии Мусорщику. Это был прекрасный номер на тридцатом этаже Гранд-отеля МГМ. С овальной кроватью, застеленной шелковыми простынями, и с вмонтированным в потолок овальным зеркалом, повторявшим внушительные размеры кровати.
Мусорщик посмотрел на Ллойда.
— Как себя чувствуешь? — спросил Ллойд, оглядываясь по сторонам.
— Хорошо, — ответил Мусорщик. — Лучше.
— Немного еды, воды и отдыха — вот все, что тебе нужно, — сказал Ллойд. — Я принес тебе чистую одежду. Пришлось прикидывать твои размеры на глаз.
— На вид отличная. — Мусорщик никогда толком не мог вспомнить свои размеры. Он взял предложенные Ллойдом джинсы и рабочую блузу.
— Когда переоденешься, спускайся завтракать, — сказал Ллойд. В его тоне чувствовалось едва ли не почтение. — Большинство из нас едят в кафетерии.
— О'кей. Обязательно.
Кафетерий был наполнен гулом голосов, и Мусорщик даже задержался у входа, охваченный внезапным страхом. Когда он войдет, все посмотрят на него. Посмотрят и засмеются. Вначале засмеется кто-то в глубине зала, к нему присоединится еще кто-нибудь, а затем все пространство заполнят рев, смех и указующие на него пальцы.
«Эй, уберите спички, вон идет Мусорщик!»
«Эй, Мусорщик! Так что сказала старенькая леди Сэмпл, когда ты сжег ее пенсионный чек?»
«Ты часто мочишься в постель, Мусорщик?»
Мусорщик сразу вспотел и снова почувствовал противную липкость, несмотря на то, что после ухода Ллойда принял душ. Он вспомнил свое отражение в зеркале в ванной комнате — лицо, слишком узкое, покрытое медленно заживающими шрамами, тело, слишком худое, глаза, слишком маленькие для своих глазниц. Да, они наверняка рассмеются. Он слышал доносившийся из кафетерия гул голосов, позвякивание серебряных приборов, и ему захотелось немедленно улизнуть отсюда. Но затем он вспомнил, как бережно волк потянул его за руку и увел от железной могилы Малыша, и тогда Мусорщик, расправив плечи, отчаянно шагнул вперед.
Некоторые из присутствующих бросили на него беглый взгляд, а затем вернулись к своей еде и разговорам. Ллойд, сидевший за большим столом посередине комнаты, помахал ему рукой, приглашая к себе. Мусорщик пробрался между столиками под потухшим электронным щитом тотализатора Кено. За столом сидели три человека. Все они ели яичницу с ветчиной.
— У нас самообслуживание, — сказал Ллойд. — Вон столик с автоматическим подогревом.
Мусорщик взял поднос. Стоящий за стойкой крупный, одетый в грязную форму повара мужчина наблюдал за ним.
— Вы мистер Хоган? — робко спросил Мусорщик.
Тот улыбнулся, обнажая выщербленный ряд зубов:
— Да, но так называть меня, парень, не годится. Называй меня Уитни. Ну как, тебе получше стало? Когда ты пришел к нам, то был похож на жертву Божьего гнева.
— Намного лучше, это верно.
— Поковыряйся в тех ячейках. Бери все, что хочешь. Только не налегай на жареный картофель. Картошка старая и твердая. Рад тебя видеть здесь, парень.
— Спасибо, — сказал Мусорщик и вернулся к столику Ллойда.
— Мусорщик, познакомься с Кеном де Моттом. Парень с залысинами — это Гектор Дроган. А приятель, который пытается вырастить на своем лице то, что растет у него в заднице, зовется Головным Очком.
— Вы мистер Хоган? — робко спросил Мусорщик.
Тот улыбнулся, обнажая выщербленный ряд зубов:
— Да, но так называть меня, парень, не годится. Называй меня Уитни. Ну как, тебе получше стало? Когда ты пришел к нам, то был похож на жертву Божьего гнева.
— Намного лучше, это верно.
— Поковыряйся в тех ячейках. Бери все, что хочешь. Только не налегай на жареный картофель. Картошка старая и твердая. Рад тебя видеть здесь, парень.
— Спасибо, — сказал Мусорщик и вернулся к столику Ллойда.
— Мусорщик, познакомься с Кеном де Моттом. Парень с залысинами — это Гектор Дроган. А приятель, который пытается вырастить на своем лице то, что растет у него в заднице, зовется Головным Очком.
Все они кивнули ему.
— Познакомьтесь с нашим новеньким, — сказал Ллойд. — Его зовут Мусорщик.
Все обменялись с ним рукопожатиями. Мусорщик начал ковырять вилкой в яичнице. Подняв глаза на молодого человека с реденькой бородкой, он попросил тихим вежливым голосом:
— Передайте, пожалуйста, соль, мистер Очко.
Все замерли, удивленно глядя друг на друга, а затем разразились громким хохотом. Мусорщик уставился на них, чувствуя, как в груди нарастает паника, а затем услышал этот смех, действительно услышал его и своим сознанием, и своими ушами, и понял, что в этом смехе не было ничего унизительного. Никто из них вовсе не собирался спрашивать его, почему он сжег не школу, а церковь. Никто из них не собирался доставать его по поводу пенсионного чека старенькой леди Сэмпл. Он тоже мог улыбнуться, если ему захочется. И он улыбнулся.
— Мистер Очко, — хохотал Гектор Дроган. — Ну, Очко, тебя-то и имели в виду. Мистер Очко, мне это нравится. Миииииистэээр Ааааачкоооо! Ну, парень, чертовски хорошо звучит!
Головное Очко передал Мусорщику соль.
— Просто Очко, дружище. На это я всегда отзовусь. Не называй меня мистером Очко, и я не буду называть тебя мистером Парнем, договорились?
— Хорошо, — по-прежнему улыбаясь, сказал Мусорщик. — Договорились.
— Ха, мистер Ааачко? — произнес Гектор Дроган застенчивым фальцетом. И снова разразился смехом. — Очко, это не отцепится от тебя до самой могилы. Клянусь, это так.
— Может быть, но я уверен, что Господь это переживет, — ответил Головное Очко и встал за дополнительной порцией яичницы. На мгновение, когда он проходил, его рука легла на плечо Мусорщика. Рука была теплой и твердой. Это была рука друга, она не сжимала до боли и не щипала.
Мусорщик уплетал яичницу, чувствуя внутри теплоту и покой. Эти теплота и покой были настолько непривычны для него, что казались едва ли не болезнью. Продолжая рассеянно жевать, он старался сосредоточиться на этом новом ощущении, понять его. Подняв глаза, он посмотрел на окружающие его лица и подумал, что, возможно, понял, что это было.
Счастье.
«Какие приятные люди, — подумал Мусорщик. И сразу же вслед за этим: Я дома».
В тот день Мусорщик отсыпался, но на следующий день его и многих других доставили автобусом на Каменную Дамбу. Весь день он наматывал медную проволоку, сидя среди груды сгоревших автомобилей. С его места была видна водная гладь — озеро Мид, — и никто не начальствовал над ним. Мусорщик сделал вывод, что здесь не было ни прораба, ни кого-либо другого в этом роде потому, что все, как и он сам, с любовью выполняли порученное дело.
На следующий день он узнал другое.
Было четверть одиннадцатого утра. Мусорщик сидел на своей скамье, наматывал медную проволоку, и в то время как его пальцы механически выполняли работу, мысли его были за миллион миль отсюда. В уме он сочинял хвалебные псалмы темному человеку. Ему внезапно пришло в голову, что, пожалуй, следует завести большую книгу (как Библия, в самом деле) и начать записывать в нее некоторые свои мысли о нем. Это будет своего рода Библия, которую люди когда-нибудь захотят прочитать. Люди, которые разделяли его чувства.
К его скамье подошел Кен де Мотт, загоревший до черноты под жарким солнцем. Он выглядел испуганным.
— Собирайся, — сказал он. — Работа закончена. Мы возвращаемся в Вегас. Все. Автобусы ждут.
— А? Почему? — удивленно заморгал Мусорщик.
— Не знаю. Это его приказ. Так передал Ллойд. Давай, шевели задницей, Мусорщик. В таких случаях лучше не задавать вопросов.
И Мусорщик не стал. Невдалеке, на шоссе Гувера, стояли три школьных лас-вегасских автобуса, тарахтя двигателями. Мужчины и женщины рассаживались по местам. Разговаривали мало; предобеденное возвращение в Лас-Вегас было прямой противоположностью обычных поездок на работу и обратно. Не было соленых шуток, разговаривали очень мало, и вовсе не было привычных подшучиваний, которыми обычно обменивались около двадцати женщин с почти тремя десятками мужчин. Каждый замкнулся в себе.
Когда они уже приближались к городу, Мусорщик услышал, как мужчина, сидевший через проход от него, тихо сказал своему соседу:
— Это Гек. Гек Дроган. Черт побери, и как только этот наркоман умудряется обо всем разнюхать?
— Заткнись, — ответил тот и бросил на Мусорщика недоверчивый взгляд.
Мусорщик отвел взгляд и стал смотреть в окно на однообразный пустынный пейзаж. И снова в его сознании поселилась тревога.
— О Господи! — сказала одна из женщин, когда они высыпали из автобуса, но это было единственное произнесенное вслух восклицание.
Мусорщик озадаченно огляделся. Здесь собрались все — похоже, вся Сибола. Отозвали всех, за исключением нескольких разведчиков, находящихся на просторах страны от Мексиканского полуострова до западного Техаса. Их собрали в неровный полукруг вокруг фонтана, в шесть или семь рядов, всего более четырехсот человек. Кое-кто в дальних рядах встал на гостиничные стулья, чтобы получше видеть, и пока Мусорщик не подошел ближе, он был уверен, что они смотрят именно на фонтан. Вытянув шею, он, однако, увидел, что на газоне перед фонтаном что-то лежит, но не смог разобрать, что это было.
Чья-то рука схватила его за локоть. Это оказался Ллойд. Его лицо было бледным и напряженным.
— Я искал тебя. Он хочет видеть тебя позже. А пока вот что мы имеем. Господи, как я ненавижу все это. Пойдем. Мне нужна помощь, а ты избран.
У Мусорщика голова пошла кругом. Он хотел его видеть! Он! Но пока было это… что бы это ни было.
— Что, Ллойд? Что это?
Ллойд не отвечал. Не отпуская руку Мусорщика, он повел его к фонтану. Толпа расступилась перед ними, почти шарахнулась от них. В узком проходе, по которому они шли, казалось, безмолвно бушевали волны ненависти и страха.
Впереди толпы стоял Уитни Хоган. Он курил сигарету. Одну ногу он поставил на предмет, который Мусорщик никак не мог разглядеть до этого. Это был деревянный крест, напоминавший грубо сколоченное «Т» с перекладиной пониже.
— Все здесь? — спросил Ллойд.
— Да, — ответил Уитни. — Думаю, что все. — Он провел перекличку. — Девятерых нет в штате. Флегг сказал, их не включать в счет. Ну, ты как, Ллойд, держишься?
— Со мной все будет в порядке, — ответил тот. — Ну… не в порядке, но ты знаешь — я это выдержу.
Уитни повернул голову к Мусорщику.
— Что знает этот малыш?
— Я ничего не знаю, — ответил Мусорщик, смутившись как никогда ранее. Надежда, восторг и страх — все это вступило внутри него в непонятную схватку. — Что это? Что-то сказали насчет Гека…
— Да, это Гек, — подтвердил Ллойд. — Он употреблял кокаин. Дьявольский кайф, как же я ненавижу эту чертову наркоту. Давай же, Уитни, скажи им, чтобы они выводили его.
Уитни двинулся прочь от Ллойда и Мусорщика, переступив через прямоугольную яму недалеко от них.
Внутри яма была бетонирована. Она была примерно такого размера и глубины, чтобы в ней могло поместиться основание креста. Когда Уитни Хоган торопливо поднимался по широким ступеням между золотистыми колоннами, Мусорщик почувствовал, как у него пересохло во рту. Он резко обернулся, вначале к молчаливо стоящей толпе, ждущей полумесяцем под голубым сводом, затем к Ллойду, бледному и неподвижному, который не отрывал глаз от креста, раздирая прыщ на подбородке.
— Вы… мы… пригвоздим его? — наконец смог выговорить Мусорщик. — Это то, ради чего все это?
Ллойд внезапно полез в карман своей выгоревшей рубашки.
— Ты знаешь, у меня есть кое-что для тебя. Он дал это мне, чтобы я передал тебе. Я не могу заставить тебя взять это, но это просто удивительно, что я не забыл предложить это тебе. Ты хочешь это?
Из нагрудного кармана он вытащил изящную золотую цепочку с черным янтарным камешком. В камешке была красная точка, как и в кулоне Ллойда. Тот раскачивал вещицу перед глазами Мусорщика, будто это был амулет гипнотизера.
В глазах Ллойда светилось знание, притом настолько отчетливо, что трудно было это не распознать, и Мусорщик понял, что больше ему никогда не придется рыдать и унижаться — ни перед ним, ни перед кем-либо, но в особенности перед ним — и притворяться, что он не понял.