Однако сказать он ничего не успел.
— Пожалуйста, — попросила девица, моментально став смирной, — если можно, пожалуйста. У меня сегодня день такой. Ужасный.
— Ну да, — согласился Кирилл и пошел к своей машине.
Конечно, он не может просто так взять и уехать. Раз уж вообще с ней заговорил. Придется быть благородным до конца.
Он погрузился в кондиционированную прохладу салона и с наслаждением подышал, выгоняя из легких жару и сухость. Льняная рубаха липла к спине, и он с неудовольствием подумал, что даже не знает, нет ли на ней мокрых разводов. Плохо выглядеть Кирилл Костромин не любил.
Он повернул ключ — мотор заурчал сыто и почти неслышно, — вырулил из-за «Хонды», встал во второй ряд и включил аварийную сигнализацию. Девица из-за задранного капота наблюдала за его перемещениями с настороженным интересом.
— Я думала, что вы уезжаете, — сказала она, когда он вылез.
— Я раздумал в самый последний момент, — сообщил он и открыл багажник. В багажнике был идеальный порядок, чистота и красота, как в номере «Рэдиссона».
— Ничего себе, — протянула девица за его плечом. Он с неудовольствием оглянулся и чуть не задел носом ее очки.
— Как это у вас получается? — спросила она и поправила очки. — Я имею в виду порядок.
— Само собой как-то, — буркнул Кирилл и достал из кожаного мешочка сверкающие «крокодилы», — вы умеете их цеплять?
Девица посмотрела на «крокодилы» и перевела взгляд на него. Глаза у нее были зеленые и очень печальные, как у спаниеля, потерявшего хозяина.
Впрочем, так оно и было. Хозяин хоть и не потерялся, но остался на пляже, а спаниель понуро потрусил домой.
— Умеете?
— Конечно, — сказала она и улыбнулась, — сто раз цепляла. Я же говорю, что все время забываю фары выключать.
— Ну и напрасно. — Ему не хотелось с ней любезничать. — Давайте побыстрее, мне нужно ехать.
Она поняла все правильно и больше с ним не заговаривала.
Старушка-машина завелась со второго раза, и Кирилл отцепил «крокодилы».
— Спасибо, — сказала девица, передавая ему вторую пару блестящих железок, — большое вам спасибо. Вы меня очень выручили. Мне не хотелось здесь… задерживаться.
Ну конечно. А вдруг твой Аполлон с Аполлоншей возжелали бы немедленно уединиться в «уютном гнездышке», а тут посреди дороги ты со своим аккумулятором! Что бы ты тогда стала самой себе врать, чтобы в следующий раз опять тащиться за ним и делать вид, что все нормально и ничего такого не происходит?
— Вы из Москвы, да? — спросила она, посмотрев на номера его машины.
— Да.
Кирилл захлопнул багажник и сел за руль.
— До свидания.
— Подождите, — вдруг быстро сказала девица, и он посмотрел с удивлением и недовольством, — не уезжайте. Я понимаю, что это, конечно, неприлично, но все-таки… Вы ведь не поедете в свою Москву прямо сейчас, правда?
— Не поеду. — Теперь он смотрел на нее во все глаза.
— Конечно, не поедете. Уже полдевятого. Выпейте со мной кофе. У меня, правда, очень плохой день. Просто ужасный. А впереди еще целый вечер, и мне совсем некуда пойти. И не с кем. Вы только не подумайте ничего такого…
— Все такое я уже подумал.
Она заправила за ухо волосы, которые и так были стиснуты заколкой туго-туго.
— Сегодня похоронили мою бабушку, — сказала она тихо. — Я ее очень люблю. Она необыкновенная. И умерла так… неожиданно. Только ради бога, пожалуйста, не думайте, что я душевнобольная или проститутка. Если вам совсем не хочется, я от вас отстану.
— Поедем на моей машине, — сказал Кирилл Костромин, отказываясь верить тому, что это говорит он. — Вашей я не доверяю. Вы знаете, где здесь можно поесть?
— В переулке за Кунсткамерой есть хороший ресторан. Туда ехать всего ничего. И спасибо вам большое.
— Ничего не спасибо, — сказал он с досадой, — просто я очень голоден.
— Я поеду на своей машине, — торопливо сказала она, боясь, что он передумает, — а вы за мной. Это очень близко. За мостом сразу направо и еще раз направо.
Кирилл кивнул и сдал назад, освобождая ей место для выезда.
Куда его несет? Свободное время всегда как будто проделывает дыры в его мозгах, и все здравые мысли улетучиваются через эти дыры. Она ведь ему даже не нравится, не говоря уж о том, что он совсем ничего о ней не знает, кроме того, что у нее имеется древняя машина, Аполлон и она все время оставляет включенными фары.
Ну и что, спросил тот самый Кирилл Костромин, который был когда-то хиппи. Ничего же не происходит. Ну, поужинаешь ты с ней. Самые большие потери, которые могут быть, — это то, что тебе придется заплатить за ее ужин. Ничего, переживешь, не обеднеешь. А так сидел бы весь вечер один, как сыч или древний дед, таращился на веселых людей и курил одну сигарету за другой. Хорошо хоть в «Рэдиссоне» проститутки не липнут.
Под светофором он немного растерялся. Нужно было перестроиться в крайний правый ряд, а он, незнакомый с питерским движением, обнаружил это только в самый последний момент.
Старушка-«Хонда» ласточкой перелетела перекресток, а Кирилл застрял. «Хонда» скрылась из виду, и он вдруг расстроился от того, что потерял ее.
Придется тебе все-таки сидеть одному в углу, ох, придется, сказал ему тот самый Кирилл. — что был когда-то хиппи. Впрочем, кажется, именно об этом ты мечтал пять минут назад и ничего не хотел так сильно, как чтобы тебя оставили в покое.
Он осторожно двинул машину, стараясь выскочить с перекрестка первым, и, как только зажглась зеленая стрелка, вылетел вперед. Старенькая «Хонда» поджидала его за поворотом набережной. Из-за светофора ему не было ее видно.
Личико у сидящей за рулем девицы было мрачным и отрешенным, как у колдуньи из американской сказки, и Костромин в первую секунду удивился — неужто так переживает из-за того, что он отстал от нее?
Ах, да, вспомнил он тут же. Бабушка умерла. И Аполлон загулял на пляже.
— Я уж решила, что вы передумали, — сказала девушка, когда он притормозил рядом. — Следующий поворот направо, и можно парковаться.
Ресторан был вполне фешенебельным — с плиточным полом, тонированными стеклами и кондиционером. Все как надо. Туристы в белых брюках и просторных рубахах сидели за столиками на мостовой, но девица решительно прошествовала внутрь. Кстати, он даже не знал, как ее зовут.
— Да, — сказал он в худенькую льняную спину, — меня зовут Кирилл Костромин. Можно Андреевич, а можно просто Кирилл. Только на «вы».
Попрошу не фамильярничать, вот что это означало. Мне с тобой не по пути.
— А я Настя. Анастасия Сотникова. — Она оглянулась, блеснув ему в лицо очками и заученной неискренней улыбкой. — У меня даже визитка есть. Сейчас, одну минуточку.
Он хотел сказать, что ему вовсе не нужна ее визитка, но она уже ожесточенно рылась в недрах своего портфеля, а из прохладной глубины зала к ним шел роскошный метрдотель, затмевавший своим сиянием всех известных Кириллу Костромину метрдотелей.
— Добрый вечер, — интимным тоном сказал он, подойдя. — Столик на двоих или будут еще гости?
— На двоих, — ответил Кирилл и не глядя взял протянутую ему визитку.
— Тогда проходите сюда, пожалуйста.
Неуловимым движением он отодвинул стул для Анастасии Сотниковой, зажег свечу в пузатом бокале, выложил неведомо откуда две роскошно переплетенные карты, и все это почти одновременно.
— Аперитив? — спросил он потом, слегка — впрочем, весьма умеренно — наклоняясь над Кириллом.
— Минеральную воду, — сказал Кирилл брюзгливо, — холодную газированную. А вы, госпожа Сотникова?
— То же самое, — ответила она с улыбкой, явно пытаясь смягчить его грубость, хотя у этого метрдотеля на лбу было написано, что ему наплевать на всю человеческую грубость вообще и на Кириллову в частности. — Только с лимоном, пожалуйста. А есть я буду салат «Цезарь» и розовую форель. Попробуйте, Кирилл Андреевич. Здесь очень вкусно готовят рыбу.
— Хорошо, — в карту Кирилл даже не посмотрел, — пусть будет форель и «Цезарь». Только не через три часа, а побыстрее, если можно.
— Конечно, конечно, — как из шланга поливая их избытком любезности, уверил метрдотель, — напитки?
— Мы уже заказали, — произнес Кирилл с нажимом, — минеральную воду. Вы забыли?
— Нет-нет, — метрдотель поисточал еще немного любезности и отошел, как будто растворился в воздухе или его засосал кондиционер.
— Вам не нравится этот ресторан? — помолчав, спросила Анастасия Сотникова.
— Ресторан как ресторан, — ответил Кирилл, — а что?
Она пожала плечами:
— Просто вы как-то странно разговариваете.
— Почему странно?
— Как будто вам все очень не нравится.
Не предложив ей, он прикурил свой «Парламент» и ничего не ответил. Он всегда разговаривал с прислугой таким тоном — в ресторанах, отелях, спортклубах и самолетах. Он старательно воспитывал себя так, чтобы не замечать в них людей, и искренне считал это хорошим тоном.
— Я, наверное, нарушила все ваши планы? — заискивающе спросила девица. — Вы на меня злитесь?
— Уважаемая Анастасия Сотникова, — сказал Кирилл надменно, — не надо ничего выдумывать. Если бы у меня были планы, я бы никуда с вами не поехал.
— А я думала, что вы меня пожалели, — пробормотала она, и щеки у нее покраснели. — У вас было очень выразительное лицо. Там, на пляже.
Он был совершенно уверен, что на пляже она ничего вокруг не видела, кроме своего Аполлона и грудастой блондинки.
— Каждый выбирает по себе… — Глядя на дым от своей сигареты, он любезно перечислил: — Женщину, религию, дорогу.
— Дьяволу служить или пророку, знаю, знаю!.. Только при чем здесь это? Вы не можете с одного взгляда установить, правильно я выбрала или не правильно! — перебила она нетерпеливо, и он искренне изумился, впервые за этот вечер. А может, даже за неделю. Или за год.
Мало кто помнил или знал эти стихи. Почти никто. «Поколение Пепси» никаких таких стихов знать не могло.
— Ну вот, — сказал он удивленно, — вы, оказывается, даже книжки читаете.
— То есть вас удивляет, что я не дура, — констатировала Анастасия Сотникова.
Кирилл хотел сказать, что ему нет никакого дела до ее умственных способностей, и вместо этого ответил:
— Ну, на пляже вы выглядели полной идиоткой.
— Я знаю, — печально согласилась она, чего он никак не ожидал. — Но я же вам сказала, что у меня сегодня очень плохой день. Бабушку хоронили. У меня была потрясающая бабушка, и сегодня ее похоронили, а я даже на поминки не пошла, потому что у меня совсем нет сил сидеть там среди чужих людей, выслушивать всю эту поминальную ахинею, и…
Кирилл перепугался, что она сейчас заплачет и ему придется ее утешать. Еще не хватало — ужинать в ресторане с незнакомой девицей, убитой горем, и выслушивать ее откровения о своей горькой судьбе! Однако она быстро справилась с собой. Выудила из гигантского портфеля пачку сигарет и торопливо закурила. Ему понравилось, что она не вытащила сигарету из его пачки.
— Мне очень нужно было, чтобы кто-нибудь сегодня со мной побыл, и вот что из этого получилось. Вы же видели…
— Видел, — согласился Кирилл, — только можно я не буду вам сочувствовать?
— Можно, — сказала она и, приподняв очки, быстро вытерла под ними, — какие-то сигареты дурацкие. Очень едкий дым.
— Поддельные, наверное.
— Наверное.
Возле их столика материализовался черно-белый официант, бесшумно поставил на скатерть запотевшие пузатенькие бутылочки с водой, переливающиеся чистотой стаканы и плоскую тарелочку с лимоном. Бутылочка интеллигентно выдохнула газ, вода с приятным шелестом полилась в стеклянное нутро стакана.
Кирилл Костромин в очередной раз почувствовал прилив истовой любви к своим деньгам, которые позволяли ему в любое время получать все это — приветливых слуг, дорогую еду, прохладу среди знойного города, французскую бутылочку с искрящейся водой.
Слишком долго и, казалось, безнадежно у него ничего этого не было.
— Расскажите мне про вашу бабушку, — попросил он благодушно. — Она вас растила?
— Нет. Для этого она была слишком независимой. Она никого из нас не растила.
— Из кого — из вас?
— Из внуков. Внуков трое. Двое племянников. У меня уйма родственников.
— У меня тоже, — сказал Кирилл и тут же пожалел об этом.
Он не хотел говорить о своих родственниках. Ему всегда было стыдно о них говорить. Зачем он вообще про них вспомнил?!
— А бабушка у вас есть?
— Нет, — ответил он неприязненно, — она давно умерла. Я ее почти не помню.
Конечно, он ее помнил.
Артритные руки, разбухшие от воды и огорода, цветастая кофтенка, одна на все времена, бедные волосы, зачесанные коричневым гребешком, запах хлорки и козьего навоза, толстые икры в нитяных коричневых чулках. Бабушка.
— Бабушка всех нас очень любила, — продолжала Анастасия, глядя в свою тарелку, — но всю жизнь не слишком возилась с детьми. Дед занимал всякие большие должности, у них всегда была домработница и няня, и, даже когда деда посадили, она как-то так умудрялась устраиваться, бытовые проблемы ее никогда не касались. Дети были сами по себе, а она сама по себе. Мой папа и тетя Нина, его сестра. Хотя блокаду она пережила. Не знаю, как ей это удалось…
— От чего она умерла? Сердце?
Его бабушка умерла от инсульта.
Было очень жаркое лето. Солнце вставало, как будто в желтой дымке — под Москвой горели леса. Крохотный прудик за деревней пересох, дно растрескалось, как будто пыталось вывернуться наизнанку, спасаясь от безжалостного непривычного солнца. Бабушка целыми днями была в огороде — все горело, нужно было поливать. Так и умерла, уткнувшись носом в огуречную грядку, в лопушистые шершавые листья, которые она спасала.
«Отмучилась», — равнодушно сказала соседка Клавдия Степановна.
— Нет, — произнесла Анастасия Сотникова таким странным тоном, что Кирилл посмотрел на нее с удивлением, — не сердце. Несчастный случай.
Почему-то он решил, что несчастный случай может быть только на дороге.
— Она водила машину?!
— Водила. Всегда. Она жила в Петергофе, там деду когда-то дали дачу, и она туда переехала после того, как он умер. Она даже на прошлой неделе приезжала ко мне на машине. Только она умерла вовсе не из-за машины.
Кирилл даже представить себе не мог бабушку, которая водит машину. Что же это за бабушка такая?!
— Она принимала ванну и уронила в воду фен. Короткое замыкание, и… все. Несчастный случай.
Бабушка принимала ванну? Уронила фен?!
— Сколько ей лет, вашей бабушке? Двадцать восемь?
— Нет, — наконец-то она улыбнулась по-настоящему, открыв ровные белые зубы, — семьдесят три. А почему вы так удивились?
Он удивился, так как в его представление о жизни никак не укладывалось, что бабушка может водить машину и укладывать волосы феном. Бабушка должна солить огурцы, полоть малину, варить картошку и на ночь расчесывать жидкие седые косы пластмассовой гребенкой.
Фен тут совсем ни при чем.
— Я до сих пор не могу осознать, что ее нет, понимаете? Мне кажется, что это невозможно. Почему ее нет? Я же на прошлой неделе с ней встречалась, мы пили кофе на Невском, в «Идеальной чашке», болтали три часа. Я ей рассказывала про Киру, и у нее было такое же лицо, как у вас на пляже. Я вас потому и заметила, что вы смотрели в точности как моя бабушка. — Она опять улыбнулась. — Кира — это тот мой приятель. Вы его видели. Его зовут как вас — Кирилл. Только почему-то все называют его Кирой.
Кирилл Костромин с неуместной поспешностью схватился за сигареты.
Господи, это еще откуда?! Это мерзкое, глупое, женское имя «Кира», которым его потчевали все детство и всю юность?! Он слышать его не мог. Он его ненавидел. И даже был уверен, что все его беды от этого дикого имени.
«Сегодня Кира дежурный по кухне!» — бодрым голосом объявляла утром мать.
«Кира, почему по математике опять тройка?» — строго спрашивал отец.
«А Кирка в лагерь не хочет! — наперебой кричали братья прямо ему в лицо и валились от хохота на продавленный диван. — Кира — дура, Кира — дура!»
И эта «дура», гораздо более оскорбительная, чем «дурак», всю жизнь помнилась ему так, что от ненависти и безысходности сводило затылок.
— …попробуйте, Кирилл Андреевич. Это вкусно.
Оказывается, принесли еду. Салат лежал на сказочной красоты тарелке хрусткой аппетитной горкой, и ничего этого не было — ни продавленного дивана, ни братьев, ни Киры-дуры.
Вокруг был Питер, лето, чистые скатерти, столовое серебро — другая жизнь. Сытая, привычная, удобно устроенная. Его собственная.
— Бросьте вы его к черту, — сказал он хрипло, — это же кретину ясно — ничего у вас с ним не выйдет. Ну зачем вы приехали на этот пляж? Компанию повеселить? Продемонстрировать собственную дурость? Всем наглядно показать, что «она любила его, а он любил родину»? Кира! Надо же такое придумать!
Вилка звякнула о фарфор.
— Я, кажется, не просила у вас совета, — произнесла Анастасия Сотникова отчетливо, — большое спасибо, что вы приняли мое приглашение, но это совершенно не означает, что вы можете говорить мне гадости.
— Да никакие это не гадости, — досадуя на себя, заявил Кирилл, — все гадости вам уже сказали на пляже. Вернее, показали. А вообще говоря, вы правы. Это не мое дело. Прошу прощения. Наверное, это у меня от безделья. Я сегодня полдня не работал.
Она моментально уцепилась за спасательный круг и увела разговор — выбралась на безопасное мелководье, за что Кирилл был ей благодарен.
— Кстати, что у вас за работа, Кирилл Андреевич? Вы ведь здесь в командировке?
— Работа как работа, ничего романтического.
— И все-таки?
— И все-таки совсем ничего романтического. У меня фирма. Называется «Строймастер». Это разное оборудование для строительства.