– В дом! – заорал Белов. – Быстро все в дом!
Показывая пример, он метнулся к ближайшему подъезду. Валек, тащивший в охапке заряды для РПГ, – за ним. Я тоже не отставал. Не задумывался, почему мы бежим вверх по лестнице, все выше и выше, вместо того чтобы занять оборону, прикрыть отставших ребят. Некогда было думать. Лишь когда лейтенант выбил дверь в квартире на пятом этаже, метнулся на кухню, распахнул окно, я перевел дух.
Окно выходило на привокзальную площадь и небольшой сквер рядом с ней. Далее виднелись строения железнодорожного вокзала, тянулась лесополоса вдоль путей. Впрочем, что делалось там, мы не всматривались. Посреди прозрачного мартовского сквера на земле лежал громадный, метров десять в диаметре, широкий серый обруч.
Нет, не лежал. Грузно ворочался, матово поблескивая во вспышках беззвучной грозы, бушевавшей прямо над сквером. И вдруг мне показалось, что картинка на миг потеряла резкость, будто сбилась фокусировка. А в следующий – обруч стал шире, нарастив себе четвертый сегмент. И я понял наконец, что это такое. Пока еще не сформировавшаяся «землеройка»! На видео они всегда были «взрослыми», похожими на огромных прожорливых гусениц.
– Сука… – процедил сквозь зубы лейтенант и начал пристраивать гранатомет на подоконнике. – Заряд мне, быстро!
Я оглянулся. В квартире нас было всего четверо: Белов, Валек, я… Четвертого – закопченного, перепачканного грязью, – узнал с трудом: Гайдулин из второго взвода. А наши остальные где? Оставалось надеяться, что они укрылись на нижних этажах или забежали в другие подъезды. Не могли же все…
Лейтенант выстрелил, кухню тут же заволокло пороховым газом. Я не удержался, закашлялся. Потом подскочил к окну. Граната попала точно в обод. Но не взорвалась сразу, срикошетила, отлетела метров на двадцать, ударилась о ствол дерева. И только там рванула.
Белов выругался, схватил следующий заряд.
– Командир, сверху! – заорал Гайдулин с балкона соседней комнаты (я и не заметил, когда он успел выскочить).
Крикнул и тут же задрал вверх АК, дал очередь. А в ответ – белая огненная нить. «Стрекоза» спикировала к балкону, полоснула лучом еще разок – в глубь комнаты, – развернула к нам свою морду с фасеточными глазами-бластерами.
Лейтенант успел перезарядить РПГ. Граната угодила прямо в рожу твари, отбросила ее от балкона. Взрыв, вспышка, заставившая нас отпрянуть от окна и зажмуриться.
Валек протянул лейтенанту следующий заряд. Белов взглянул на него, на оставшиеся гранаты – всего две! – повернулся ко мне.
– Курнаев, быстро на ту сторону дома. Прикроешь!
«Прикроешь…» Другого оружия, кроме АК, у меня не было. Поэтому «прикроешь» означало «отвлечешь на себя внимание». Но я не спорил. Кивнул, молча выскочил из квартиры.
На лестничную площадку выходили двери четырех квартир: две однушки, – из первой я как раз выскочил, – двушка и трешка. Стандартная хрущевская планировка, в нашем доме в Ростове такая же. Мне нужна была двушка или трешка – в них окна выходили на другую сторону дома, во двор. Но только вот незадача: в обеих квартирах двери были железные, не вышибешь. И в нашей со Светланой двушке дверь крепкая, надежная. Сидят они с Настеной за этой дверью в полной безопасности, за сто километров от пучеглазых пришельцев. А в этом городке делать моей жене абсолютно нечего.
Институтская подруга у нее здесь живет, Светлана рассказывала. Как раз в районе жэдэ-вокзала. В школе каникулы, жена могла взять пару дней за свой счет и поехать в гости. Или просто на выходные – сегодня же суббота. Прихватила Настену, села в автобус или на электричку и поехала. Запросто. А когда эвакуацию объявили, уйти пешком она не смогла – куда ж ты уйдешь с четырехлетним ребенком? Ждала, что приедут, заберут, спасут, как обещано было. А ни хрена никто не приехал! Насекомое, сволочь, времени спасателям не оставило. Ну а местная власть… тут и так все понятно.
Я уже был на третьем этаже. Удача – здесь у двушки дверь оказалась старая, деревянная. Короткая очередь по замку, удар – и все нараспашку. И не хрен себя накручивать, сочинять всякую чушь! Светлана с Настеной сейчас дома, меня ждут. И надо вернуться. Если получится.
Я выскочил на балкон. Во дворе было пусто. Только тела ребят, тех, кто не успел добежать до подъездов, разбросаны. Три, четыре… вон еще… пять, шесть. Один, кажется, шевелится? По ту сторону дома грохнуло – лейтенант снова выстрелил. Но вспышки не последовало, значит, опять неудача.
Я вдруг удивился, как тихо стало. Где-то вдалеке огрызались автоматы, но как-то неуверенно, робко. Бой явно заканчивался. И мы его проиграли. Выпустит Белов последнюю гранату – почему-то я не верил, что из РПГ удастся взорвать «землеройку», – сюда примчат «стрекозы», потом «кузнечики», «богомолы»…
Я не угадал. «Богомол» пришел первым. Он появился откуда-то слева, из-за соседнего дома, потому я увидел его, когда между нами метров тридцать осталось. Тварь спешила обогнуть нашу пятиэтажку. Наверняка хотела расстрелять ребят в упор.
– Эй, стой, я здесь!
Я дал длинную очередь из АК по голове «богомола», смахивающей на башенку БТР. Патронов не жалел, выпустил весь рожок. И перезаряжать не стал. Нет времени, да ни к чему. «Богомол» заметил меня, остановился. Поднял было свою трубу, но передумал. Шагнул ближе, отводя суставчатую лапу для удара…
Сзади грохнуло: Белов использовал последний заряд. Использовал последний наш шанс. «Землеройка» не взорвалась. А до подхода колонны осталось… Машинально я вскинул руку, чтобы взглянуть на часы. Но посмотрел не на циферблат, а на серебристый металлический браслет, опоясывающий запястье.
«Богомол» попятился, подымая трубу. Видно, сообразил, что с РПГ шутки плохи. Ну на, гад, и тебе подарочек напоследок! Я выхватил из подсумка гранату, – хорошую, противотанковую, – сорвал чеку, швырнул… Балкон подо мной исчез. И стена дома за спиной исчезла. Я провалился в столб пыли и каменной крошки.
Часы. На запястье убитой возле ДК женщины были часы. На запястье правой руки. Светлана носила часы на правой. Смеялась над моими недоуменными вопросами, объясняла, что ей так удобно, потому что она левша. В прошлом году на Восьмое марта я подарил ей часы – простенькие «Сейко». На дорогие подарки для любимой женщины пока не заработал. Браслет был великоват для узкого запястья Светланы, я снимал два сегмента и немного погнул защелку, криворучко.
На руке погибшей женщины был тот самый браслет.
Я открыл глаза, протер их от забившейся пыли. Угол дома обрушился, открывая вид на сквер. Я лежал в крошеве из битого кирпича и обломков мебели, в каких-то тряпках, обрывках бумаги. Как меня только не завалило? И умудрился ничего не поломать, грохнувшись с такой высоты. Впрочем, «не поломать», пожалуй, чересчур сильно сказано. Я сплюнул сгусток крови.
Мусор рядом с моей ногой зашевелился. Оттолкнув спинку стула, на поверхность выбралась серая шипастая клешня. Ага, стало быть, «богомола» засыпало. Взрыв гранаты сбил его с ног, прямо под рушащееся здание.
В сквере вновь заворочалась «землеройка». Она успела раздаться в длину и уже не походила на обруч. Скорее, обрубок громадного серого червяка, больше, чем половина. Такими темпами она дорастет до взрослых размеров раньше, чем танки подоспеют. Зароется в землю, и никакими снарядами ее оттуда не выковыряешь. И останется нам, как америкосам, отступать все дальше и дальше. До Урала, до полярного круга, до… И помешать этому я не могу! Никакого оружия у меня не осталось, даже АК посеять умудрился, когда с третьего этажа падал.
Мой взгляд упал на короткую серую трубу, лежащую рядом с клешней. Почему нет оружия? Да вот же оно! Наверняка помощнее наших гранатометов будет. И вполне действенное против инопланетной дряни – вон как «стрекозы» полыхнули!
Я ждал, что труба может оказаться горячей, что шандарахнет меня током или еще чем. Но я не ожидал, что она будет такой холодной! Холоднее, чем лед, чем оставленный на морозе лист железа. Я отдернул руку, но тут же пересилил себя, потянул трубу снова. Развернул в сторону сквера, навел, как мог точно. Один конец трубы был гладким, круглым в сечении, другой – ребристым, в каких-то наростах. Я видел, что делал с этими наростами «богомол», очень хорошо разглядел, с десяти-то метров. И повторил все в точности.
Ничего не произошло. Повторил заново – с тем же успехом. Обмороженные пальцы почти потеряли чувствительность, а инопланетное оружие не желало подчиняться. Похоже, не предназначено оно для человеческих рук.
Мусор опять зашевелился, теперь чуть поодаль, метрах в пяти. Из-под груды обломков выдвинулась телескопическая антенна. Не антенна, скорее перископ с круглым выпуклым глазом на конце. Глаз уставился на меня. И клешня тут же дернулась, попыталась ухватить за ногу. Шалишь, брат! Я отодвинулся, выронил из онемевших рук трубку. И вдруг…
Мысль, блеснувшая в голове, была такой дикой, такой сумасшедшей. Я засмеялся над собой, и рот тут же наполнился кровью.
Мысль, блеснувшая в голове, была такой дикой, такой сумасшедшей. Я засмеялся над собой, и рот тут же наполнился кровью.
– Что, дружище, никак не дотянешься? А этим достанешь? Наверняка достанешь!
Я подвинул к клешне трубу и сам переполз, стараясь оставаться на одной линии между черным отверстием ствола и сквером.
«Богомол» вцепился в оружие мертвой хваткой. Но стрелять не спешил. Глаз продолжал разглядывать меня, изучал. Все понятно, слишком ничтожный противник для такого мощного оружия. Из пушки по воробьям не стреляют.
А если тебя припугнуть? Кем бы ни были эти твари, но инстинкт самосохранения в них заложен. Драпали же «кузнечики», оказавшись под кинжальным огнем! Значит, и этот должен бояться. Например, еще одна противотанковая граната ему явно не понравится.
Да только не было у меня второй гранаты. Ничего не было, разве что запасной рожок для АК. Совершенно бесполезный…
Но твари-то откуда об этом знать?! Я вновь засмеялся, брызгая кровью. Медленно вытащил рожок. Сделал движение, будто срываю чеку. Отвел назад руку для броска.
Глаз-перископ юркнул вниз, в спасительный мусор, клешня дернулась. Получилось?!
Я смотрел прямо в черный зрачок трубы, но выстрела не увидел. Только сделалось холодно в груди. Очень холодно. А в следующее мгновение и труба, и клешня, и гора мусора провалились куда-то. Перед глазами промелькнула иссиня-черная туча, деревья, отчего-то висящие вниз макушками, «землеройка», ставшая мягкой, как пластилин.
Я видел это всего одну секунду. А затем свет – невыносимо яркий свет! – растворил в себе сквер, начисто выжигая инопланетную дрянь из нашей земли.
Не знаю, кто они, откуда пришли и чего хотят. Не знаю и знать не хочу!
Алесь Куламеса ДРУГОЙ СПОСОБ
– Тихо! – Геннадий быстро шагнул назад, уходя из оконного проема.
Игорь тут же замер – жизнь уже приучила их мгновенно выполнять команды друг друга.
– Что там?
Геннадий осторожно выглянул из укрытия и ответил так же шепотом:
– Ино шляется. Краб.
– Далеко?
– На той стороне улицы. Один.
Геннадий всегда говорил так отрывисто – из-за полноты его мучила одышка, даже после самых небольших усилий.
– А что делает?
– Хрен поймешь. Сам глянь.
Игорь опустился на колени и осторожно выглянул через подоконник. Инопланетянин – большой краб метра полтора в холке, с десятью суставчатыми ногами и двумя наростами на спине, из которых, как турели пулемета, торчали короткие хоботы, – топтался у решетчатой ограды здания, ощупывая ее трехпалой клешней.
– Этот какой-то новый, – отметил Геннадий. – Спина.
– Что – спина? А… Ты вон о чем. Похоже, у него там наросты хитином закрыты.
– Учли, с-суки.
– Угу. Интересно, где у него теперь слабое место?
Геннадий погладил свою охотничью винтовку с большим оптическим прицелом:
– Все равно пробью. Шлепнем?
Игорь мотнул головой:
– Одного завалим – остальные набегут, не отобьемся.
– Согласен.
Пока они рассуждали, краб оставил решетку и пополз вдоль нее, достиг угла и пошел дальше, углубляясь в кусты, за которыми скрывалась пойма небольшой речушки; вскоре инопланетянин скрылся из вида, а потом и кусты перестали шевелиться.
– Пошли, – Игорь тронул брата за плечо. – Я думаю, он надолго уполз. Чего тут торчать?
– Угу, – согласился Геннадий. – Порубаем?
Игорь кивнул, и они пошли по зданию – в гулких коридорах под ногами хрустели осколки стекла, шприцы, битый кирпич, погремушки. Роддом, в котором братья обосновались неделю назад, инопланетяне разбомбили одним из первых в городе. Выбросили своих крабов из кораблей – и вперед. Это даже успели заснять очевидцы, кадры бродили по Интернету полтора дня, пока тот не вырубился наглухо.
– Надо бы сигнализацию сделать, – бросил Игорь через плечо пыхтящему сзади брату; тому подъем по лестнице давался с трудом, но практика показала, что чем выше, тем безопаснее.
– Может, уйдем скоро.
– Может, и так. С другой стороны, согласись, хорошо, чтобы не было таких сюрпризов, как сегодня. Краб, конечно, до нас не добрался, но вполне мог.
– Летуны опаснее.
– Тоже правда. Но их меньше.
Они поднялись на третий этаж, где устроили себе логово. Окна были забаррикадированы шкафами, набитыми кирпичами, в одном углу располагался склад с припасами, в другом – спальня.
Геннадий тут же опустился на кровать, вытирая пот с раскрасневшегося лица.
– Долбаная жара. И третий этаж.
Игорь, как младший, захлопотал по хозяйству: включил газовую плитку (ее случайно нашли в подвале), поставил на нее кастрюлю с водой. Уселся чистить картошку – на кухне обнаружился целый мешок, грех было не воспользоваться.
Геннадий, отдышавшись, присоединился к брату. Тот пытался отнекиваться, но быстро сдался – если старший вбивал себе в голову что-нибудь, отговорить его было крайне сложно. Он и в армию так ушел служить, и «на Севера» уехал, хоть отец был против. И не женился, сколько мать ни настаивала. Так и дожил до сорока пяти бобылем.
Они мало разговаривали – Геннадий говорил мало не только от полноты, а и по природе своей. Игорю же просто нечего было сказать.
Когда картошка сварилась, они съели почти всю кастрюлю, закусывая луком. Геннадий посмотрел на обильные очистки и пробасил:
– В следующий раз – в мундирах. Жалко.
– Наверное, да. Так что насчет сигнализации? Будем делать?
– Надо бы.
– Тогда ближе к вечеру, когда жара спадет. Давай пока распланируем – где будем делать и из чего. А потом материалы поищем. Лады?
– Добро, – Геннадий обмахнулся бейсболкой. – Дай шприц.
Игорь поднялся, прошел к шкафу, где они оборудовали аптечку, и закопался в коробках и коробочках.
– Геля, – он всегда называл старшего брата домашним именем, когда волновался или хотел сообщить что-нибудь плохое.
Тот знал об этом, поэтому только вздохнул:
– Инсулин?
– Да. У нас осталось только две коробки. То есть на неделю хватит, но не больше.
– А другие?
– Это не инсулин. Мы ж в темноте хватали, вот и ошиблись.
– Дела… – Геннадий поскреб затылок.
Игорь взял шприц, капсулу инсулина, жгут, вату и спирт, принес их брату:
– Я думаю, надо еще поискать. Район большой, сплошь высотки, значит, одной аптекой не обойдется. Давай сходим, поищем.
Геннадий сделал себе укол, выдохнул:
– Придется.
– И придется сейчас, пока солнце жарит.
Старший брат выматерился. Потом добавил:
– Пошли.
Они натянули рюкзаки, взяли оружие – Игорь «Сайгу», Геннадий тульский карабин – и спустились на первый этаж. Братья недолго постояли у невысокой баррикады, оглядывая окрестности.
– Бинокль бы, – проворчал Игорь. – Так ничего не видно. Брат, посмотри в прицел – там, под кустом, что такое?
Геннадий приложился к оптике, замер, всматриваясь, ответил:
– Труп. Свежий.
– Жаль человека.
– Так лучше.
Игорь кивнул:
– Если они меня к себе будут утягивать, ты это, как договаривались… Ладно?
Геннадий не ответил. Он, собственно, не ответил и тогда, когда Игорь попросил об этом в первый раз. Тогда они видели, как гусеница – размером с большой особняк – захватила щупальцами двух человек: мужчину и беременную женщину. Мужчина в щупальцах погиб сразу, а вот женщина пропала в глубине туши инопланетянина. Живая.
– Чисто, – сказал старший брат. – Пошли.
Они перелезли через невысокую баррикаду у дверей и заспешили через двор, стараясь держаться в тени деревьев. Потом свернули во дворы рядом стоящих высоток. Шли так же, вдоль стен.
Город вымер. С момента вторжения прошло всего два месяца, а казалось, что не меньше года – такое запустение царило вокруг. Ветер гонял по горячему асфальту полиэтиленовый пакет из магазина, на краю мерзко воняющего мусорного бака беззаботно сидела крыса.
Геннадий ухватил брата за рукав, потащил за собой; Игорь не сопротивлялся, только спросил, когда они прижались к стене дома:
– Что?
Старший брат молча ткнул пальцем в небо.
– Понятно.
Там, в ультрамариновой выси, распластался четырехкрылый длиннохвостый силуэт размером с голубя. Летун-разведчик. Инопланетяне постоянно держали таких над городом. Потому и приходилось жаться к домам, прячась в их тени.
Над четырехкрылым силуэтом появилась маленькая точка. Она быстро приближалась, росла и с ходу врубилась в летуна; вместе они помчались к земле. Летун верещал что-то, точка на нем превратилась в коричневый комок и молчала.
У самой земли она распластала крылья и ушла в сторону, на бреющем полете.
– Ястреб! – выдохнул Игорь, завороженно наблюдая за схваткой. – Ястребок!
Геннадий угукнул.
Летун шваркнулся о землю, распластался без движения. Птица сделала над ним круг, второй, осторожно приземлилась прямо на тело инопланетного прислужника. Посидела, наклонив голову, мигая янтарным глазом, и ударила клювом. Потом еще. Ухватила плоть летуна, дернула на себя и, оторвав, с видимым удовольствием заглотила.