– Из коллегии адвокатов, – ответила Амалия, вытягивая вперед руку с каким-то документом. Старушка на него даже не взглянула.
– Откуда? – искренне изумилась она, адвокаты ее, видимо, еще ни разу не посещали.
– Из коллегии адвокатов. Муромцева Тамара Константиновна у вас проживает? – решила ковать железо прямо в дверях Амалия.
– Тамара? Да откуда? – все так же растерянно ответила старушка.
– Разрешите, – протиснулась в квартиру Амалия. – Я думаю, нам будет удобнее побеседовать в вашей комнате, – заключила она, смело шагая по темному, заставленному всякой рухлядью коридору.
Нина Пантелеймоновна с грустью взглянула на рулон бумаги в руке и пошла следом за гостями.
– Когда вы в последний раз видели вашу родственницу? – устроившись на узеньком, тесном, промятом от времени, жестком диване, спросила Амалия.
Хозяйка расположилась за круглым накрытым старинной вышитой скатертью столом, стоящим посредине комнаты, и задумчиво смотрела в большое, давно не мытое окно, занавешенное простенькими тюлевыми занавесками.
– Как съехала от меня, так и не видела, – пожала она плечами. – А что стряслось-то?
– Пока ничего, – не желая отвлекаться от главного, ответила Амалия. – Куда съехала от вас Муромцева?
– Откуда ж мне знать? Комнату какую-то сняла и съехала, – демонстрируя патологическое равнодушие к чужой судьбе, ответила Нина Пантелеймоновна.
– Вы знаете, куда она устроилась на работу? – не теряла надежды Амалия.
– Откуда же мне знать? – снова пожала плечами хозяйка. Похоже, она была крепким орешком, и ничего Катя с Амалией от нее не добьются.
– А у меня есть сведения, что именно родственники помогли Тамаре Константиновне устроиться на работу, – не сдавалась Амалия, проявляя удивительную настырность. – У вас есть родственники?
– Да. Племянница троюродная и сын ее. А еще в Харькове племянница с мужем, и в Тосно была племянница, но умерла в позапрошлом году, – рассказывала Нина Пантелеймоновна, кивая себе в такт головой, видимо, чтобы не сбиться со счета.
– И кто из них помог Муромцевой найти работу? – сдвинула брови Амалия, начиная терять терпение.
– Да кто ж из них может? – фыркнула Нина Пантелеймоновна. – Разве что Раиса, так она уже сама на пенсии, да и не знакома она с Тамаркой.
– Тогда о каких родственниках шла речь?
– Откуда ж я знаю? Может, из мужниных кто? У ее мужа, покойничка, тут в Питере то ли сестра, то ли брат троюродный жил. Может, они?
– Как их зовут? Адреса? Телефоны? – напирала на старушку Амалия.
– Понятия не имею, зачем мне? – отмахнулась от Амалии старушенция. – У меня вон сериал начинается, а вы мне совсем голову заморочили. Не знаю я, где Тамарка, и родственников ее не знаю. Пожила у меня с месяц, полы за меня в коридоре помыла и съехала, а больше я о ней ничего не слыхала, – поднимаясь из-за стола, припечатала гражданка Шутикова Н.П., направляя гостей в сторону двери.
Глава 22
Когда за девушками захлопнулась входная дверь квартиры, Катя опять приуныла. Похоже, не найти им ни врачиху, ни лекарства. И вообще все это безнадежно. И побрела вслед за Амалией вниз по щербатой, грязной лестнице.
– Эй! – донесся до них вдруг сверху хриплый громкий окрик. – Вы Тамарку, что ли, ищете?
– Да, – тут же поворачивая назад, откликнулась Амалия.
– Подымайтесь, расскажу, что знаю, – прогудел, прокашлявшись, тот же голос, и девушки поспешили обратно на четвертый этаж, где их поджидал, стоя у распахнутой двери соседней с Ниной Пантелеймоновной квартиры, небритый тощий мужик в старых вытянутых спортивных штанах и выцветшей, рваненькой футболке.
– Здрасте! – переводя дух, радостно протянула руку Амалия. – Амалия.
– Виктор, – оценил жест мужик. – Проходите, пока Нинка не выскочила.
Девушки не стали уточнять, почему Нинка должна выскочить, откуда и куда, а просто нырнули в распахнутую дверь. Виктор дверь за ними закрыл и повел гостей на кухню.
Шесть столов, две плиты, голые, словно лысые окна с грязными, давно не крашенными рамами, и две современные стиральные машины, нелепые и неуместные в этом коммунальном раю, вот и все убранство кухни.
– Вы извините, – как-то неловко произнес Виктор, – в комнату не зову, не прибрано там.
Амалия кивнула.
– А как вы узнали, что мы Тамару ищем? – подозрительно спросила она.
– Через дверь слыхал, как раз покурить собирался. Значит, я правильно расслышал, вы Тамарку ищете, родственницу Нинкину? – уточнил Виктор, переходя к делу.
– Да. Вы ее знаете? – вонзилась в мужичка цепким взглядом Амалия.
– Да так. Курили иногда вместе на лестнице. У нас в квартире не особенно покуришь, бабы сразу вопить начинают. Вот и выхожу на лестницу. А Тамарка она тоже курящая была. Да Нинка не особо ее жаловала, что с курением, что без. Вот поболтает со мной, бывало, отведет душу, и обратно, на галеры.
– Почему на галеры? – не поняла Катя.
– Пока Тамарка здесь жила, она с утра до ночи на Нинку батрачила. Та, хитрюга, с соседями договорилась. Я, мол, старая, больная, ко мне сейчас родственница приехала, она будет квартиру каждый день за меня мыть, а я следующие полгода дежурить не буду, – крякнул мужик, поражаясь чужой предприимчивости. – И опять же. Стиральной машины у Нинки нет. Так Тамарка почти две недели ее белье вручную в ванне перестирывала.
– Ну, что же здесь такого? Нина Пантелеймоновна одинокий пожилой человек. Наверное, ей самой тяжело справляться, – заступилась за старушку Катя.
– Ну да. А стиралку купить денег жалко. Знаете, какая у нее пенсия? Ого! Да еще умудряется с разных благотворительных фондов подачки выбивать. Вы у нее в комнате были?
– Да, – протянула Катя.
– Компьютер видели?
– Нет.
– Прячет, хитрюга. Купила эта пройда себе компьютер, где-то в собесе курсы были, бабок бесплатно учили компьютером пользоваться. Вот и научили на свою голову. Она днем и ночью в Интернете шарит, ищет, где поживиться. Фонды всякие благотворительные, выплаты, в инстанции письма строчит, на жизнь жалуется. Еще годик так пошурует – и, считай, Рокфеллер.
– Да с чего вы это взяли? – искренне возмутилась Катя завистливости и злому языку тощего небритого Виктора.
– Мне Тамарка рассказала. Все удивлялась, как в столицах люди жить умеют, – щелкнув резинкой штанов, ответил он.
Катя хотела еще что-то добавить, но Амалия больно наступила ей на ногу.
– А где сейчас Тамара, вы знаете? – вернулась она к теме их с Катей визита в коммунальные джунгли.
– А вам она зачем? – настороженно прищурился Виктор. Видимо, Катина тирада даром не прошла.
– Мы знакомые ее дочери, Ирины, – на голубом глазу соврала Амалия. – Тамара четыре дня уже не звонит, и телефон ее не отвечает. Вот нас и попросили поискать ее.
– Ирка, значит, о мамочке вспомнила! – язвительно заметил Виктор, вероятно достаточно осведомленный о семейной ситуации Тамары. – А вы в курсе, что это она мать из дома выперла, чтобы Тамарка их с мужем личному счастью не мешала?
– Ирина сказала, Тамара на заработки поехала, – забросила крючок Амалия.
– Ну, конечно. Поедет взрослая пятидесятилетняя женщина по чужим городам скитаться. Выжили они ее, – проникновенно ответил Виктор. – Мне Тамарка сама рассказывала. Плакала даже. У нее здесь в Питере кроме Нинки никого, так что кроме меня и пожаловаться некому.
– Как же так? А Ирина сказала, Тамаре родственники помогли на работу устроиться.
– Ей-то, конечно, виднее, – зло окрысился Виктор. – По объявлению она работу нашла. Зарплату, правда, обещали хорошую. Она даже комнату недалеко от работы смогла найти и сразу, как работу нашла, так от Нинки и съехала.
– А что за работа, где? – оживилась Амалия.
– Она мне объясняла, да я в этом ни бельмес. Короче, она врач, который по анализам крови и клинический какой-то врач, что ли? – засмущался Виктор. – Не разбираюсь я. И нашла она где-то в пригороде то ли лабораторию при больнице, то ли исследования какие-то. Но взяли ее на хорошую зарплату, и то, что прописки у нее нет, сказали, неважно. Главное – опыт и знания. Очень она этим гордилась. А то, что от города далеко, это, говорит, мне неважно. Даже хорошо. Там жилье дешевле.
– А в каком месте хоть находится больница эта? – начала понимать всю бесполезность полученной информации Амалия.
– Вот не помню. Только знаю, что она туда с Витебского вокзала ездила. Где-то за Гатчиной. А может, и не за Гатчиной. Я сам никуда не езжу, могу и перепутать, – пожал плечами Виктор.
– Ясно, – подвела неутешительный итог Амалия. – Больше ничего конкретного не помните?
– Нет. Но здесь она больше не появлялась.
– Ладно, Виктор. Вот вам моя визитка. Если Тамара здесь объявится, сразу же звоните, – строго наказала Амалия, передавая мужику белый кусочек картона.
– Адвокат. Ух ты! Может, и правда волнуются? – нахмурился мужик. – Ладно. Если Тамарка объявится, я вам сразу звякну, – кивнул он и проводил гостей.
– Адвокат. Ух ты! Может, и правда волнуются? – нахмурился мужик. – Ладно. Если Тамарка объявится, я вам сразу звякну, – кивнул он и проводил гостей.
– Не везет нам с тобой, да? – понуро спросила Катя подругу, когда они выбрались на морозную, не по-декабрьски светлую улицу.
– Почему это? Отрицательный результат – это тоже результат, – не согласилась Змеюкина. – Если врачиха завтра не объявится, будем объявлять в розыск.
– Это как? – поинтересовалась Катя.
– Позвоним Сидорову, скажем, у подруги из Сыктывкара мать пропала. Он как мент и сделает запрос по моргам и так далее. Если надо, Ирина нам официальный запрос из Сыктывкара вышлет. Кстати! Надо у нее срочно по инету фотку Тамары Константиновны запросить! – И Амалия, не откладывая дела в долгий ящик, достала мобильный.
Ирина, конечно, перепугалась, потому что мама до сих пор не объявилась, но обещала вечером переслать фотографии.
– Так, – удовлетворенно кивнула Амалия. – Теперь на станцию «Скорой помощи». Ты не помнишь, «Проспект Просвещения» по какой ветке?
– Кажется, по синей.
– Значит с пересадкой. Ну, пошли?
Глава 23
От метро «Проспект Просвещения» Катя с Амалией дворами домчались до станции «Скорой помощи».
– Ты, Кать, все время на ходу спишь, – ворчала всю дорогу Амалия. – Мы так ничего за день не успеем. Волков и адвокатов знаешь что кормит?
Катя, всю жизнь считавшая, что адвоката кормят знания, репутация и клиенты, на всякий случай покачала головой, поскольку была уверена, что не угадает.
– Ноги! Так что пошевеливайся. Бригада тебя ждать не станет, отработают свое и домой! – торопила подругу Амалия, с ловкостью горного козла перепрыгивая через сугробы и лужи.
Катя пыхтела следом, клянясь себе никогда в жизни не ввязываться больше в сомнительные истории, поскольку ничто так не выматывает, как детективное расследование. Особенно в компании Змеюкиной.
– Вы должны вспомнить, куда дели лекарство, поскольку от этого зависит жизнь еще десяти человек! – наступая на врача «неотложки», твердила Амалия.
Петр Сергеевич Горошкин, тридцати восьми лет от роду, служивший врачом на станции «Скорой медицинской и неотложной помощи», за все годы практики не встречал таких отвратительных, настырных и въедливых барышень, совершенно не желающих понять простой истины. Не может врач при такой большой нагрузке и такой низкой зарплате какие-то бесполезные пузырьки хранить или помнить про них. Мало ли что ему люди суют, когда он на вызовы приезжает! Его дело неотложная помощь и госпитализация. И ничего больше.
Но Амалия была не из тех людей, кто отступает после простого дежурного отказа. Поставив на уши всю бригаду, она погнала их на улицу обследовать машину. Вместе с ними облазила на коленках кабину и медицинский отсек. Заглянула во все щели. А после снабдила каждого своей визиткой и строго-настрого наказала в случае нахождения пузырька с лекарством звонить ей немедленно. И днем и ночью. Бригада скривилась в ответ. А толстая благодушная тетенька, дежурившая на вахте, подозвала Катю и тихонько спросила:
– И где вы, девушка, такую гестаповку отыскать сумели? Сами вроде приятная такая, а подруга у вас ну чистая фурия. Такой замуж никогда не выйти. Ни один дурак не женится. – И покивала с видом знатока.
Катя обернулась на стоящую посреди холла Амалию, раздающую последние распоряжения серому от усталости и раздражения Петру Сергеевичу и его коллегам.
Да, шансов на счастливое замужество у Амалии было немного. Это понимала даже такая неопытная особа, как Катя. Мало того что Амалия была болезненно худа, если не сказать костлява, конопата, с мелкими, остренькими чертами лица, довольно жидкими, пепельными, тусклыми волосами, она в довершение обладала на редкость въедливым, неуживчивым, склочным характером, сильно приправленным излишней самоуверенностью и непрошибаемостью. Кате стало ужасно жаль подругу. Надо быть с ней помягче и подобрее, решила она, прощаясь с сотрудниками станции и спеша вслед за покинувшей учреждение Амалией.
– Так, – глядя на часы, протянула Амалия. – Самое время позвонить Лениной маме. Перевели ее из реанимации? Она нас здорово тормозит.
Последнее замечание показалось Кате несколько неуместным, но она, как всегда, сочла за лучшее промолчать и полезла в сумку за телефоном.
– Сегодня к ней еще нельзя, – отчиталась она Амалии спустя минуту. – Но завтра уже наверняка.
– Надо подумать. Вон кафешка какая-то, давай зайдем, а то я жрать хочу страшно. Меня эти из «неотложки» просто вымотали своим пофигизмом, – пожаловалась Амалия, направляясь к какой-то забегаловке.
Лично Катя предпочла бы поголодать полчасика, пока не подвернется что-нибудь поприличнее, но спорить с Амалией она не рисковала.
– Итак, что мы имеем, – наворачивая с аппетитом сосиски с порошковым пюре из пластиковой тарелки, проговорила Амалия. – Образец лекарства раздобыть не удалось. Выяснить название организации и имена преступников, испытывавших на вас препарат, тоже. Единственную свидетельницу, Тамару Константиновну, которая наверняка знала организаторов этого преступления, разыскать не вышло.
Катя понуро кивнула. Все их попытки самостоятельно раскрыть дело провалились. Да и дело не в них, полиция тоже в данной ситуации ничего сделать не сможет. Никаких зацепок, никаких доказательств. В полиции их и слушать не станут. Сплошные Катины фантазии, и никаких фактов. Амалия занялась этим делом лишь потому, что поверила в Катин рассказ, но все усилия ее не принесли никаких результатов. Все бессмысленно.
– А значит, – продолжала рассуждать тем временем Амалия, – нам остается одно. Объявлять Муромцеву в розыск. Она единственный известный нам свидетель, который знаком и группе похудения, и недобросовестным производителям лекарства. А знаешь, – после паузы серьезно глядя в глаза Кате, проговорила Амалия. – Я думаю, ее уже нет в живых. Ее наверняка убрали!
– Почему? – онемела от ужаса Катя.
– Потому что она единственная, кого знали вы и сотрудники пансионата. И она единственная, кто знал производителей лекарства. Нет ее, нет связи.
Катя согласно кивнула. Это было логично.
Амалия отодвинула тарелку с недоеденными сосисками и задумалась.
– А ведь тебя тоже хотели убить. Именно поэтому ты ко мне и обратилась.
Катя согласно кивнула.
– Но почему? – Амалия пристально смотрела на подругу. – На Марину никто не покушался. На других теток, исключая Лену, тоже. Почему охотились именно на вас? Что ты знаешь такого, чего не знают другие худевшие?
– Понятия не имею. Я ничего не знаю. Честное слово, – покачала головой Катя.
– Нет, знаешь. Или они думают, что знаешь, – настойчиво сказала Амалия. – И ты это вспомнишь. А сейчас доедаем сосиски и едем домой. Нам надо искать Тамару Константиновну, причем, как я думаю, среди неопознанных трупов, – вонзая вилку в сосиску, проговорила Амалия.
Катю передернуло.
Володя Сидоров сидел в их с Капустиным кабинете, закинув ногу на ногу, сложив руки на животе и сыто жмурясь. Перед ним на столе стояла большая чашка с остатками чая и пустая тарелка с крошками. Горячий чай и свежие рогалики с повидлом, купленные им в соседней булочной, значительно повлияли на Володино мироощущение в сторону оптимистического восприятия действительности.
– Ну, готов слушать? – насмешливо спросил Володю Капустин, выкапывая из развала документов на столе нужную бумагу.
– Да, – вяло кивнул Володя, согласный на все, лишь бы его не заставляли шевелиться.
– Тогда слушай. Запуск нового лекарственного препарата – процесс долгий и недешевый. Начнем с того, что после изобретения или синтезирования, или как там это у них по-научному называется, формулы лекарства его испытывают сперва на биологических моделях и лабораторных животных. Если результаты положительные, разработчики получают одобрение этического комитета и утвердительное решение уполномоченного органа здравоохранения страны.
Но нам известно, что этот этап разработки препарата был проведен за рубежом, во Франции, хотя остается непонятным, каким образом, не имея официальных данных о прохождении этих стадий разработки, можно получить разрешение для исследований на людях? Подделали? Это вопрос тебе на заметку, – ткнул карандашом в Сидорова майор Капустин. – Далее, экспериментальный лекарственный препарат изучается с участием небольшого количества пациентов или здоровых добровольцев. По мере того как накапливаются данные о его безопасности и эффективности, численность пациентов, вовлеченных в исследование, возрастает, а сам препарат сравнивается с уже известными и широко используемыми в медицинской практике лекарствами, – с видом профессора вещал Капустин, забыв про закуренную сигарету и обильно посыпая пеплом свой пиджак. – Всего существует четыре фазы исследования, причем каждая из них может повторяться несколько раз до получения нужного результата. Представляешь себе геморрой? – взглянул поверх очков Капустин. – Итак. Фаза первая длится от нескольких недель до года, и участие в ней принимают от двадцати до ста человек. Фаза вторая: участвуют от ста до пятисот человек. Чего они там делают, зачитывать тебе не буду, все равно не поймешь. Фаза третья: участвуют от трехсот до трех тысяч пациентов. Ты представляешь себе, какие необходимы ресурсы, чтобы все это организовать? Ведь на протяжении всех трех фаз проводятся исследования, анализы, производятся образцы лекарства, чего-то там сравнивается. И только после этих трех фаз компания формирует так называемое регистрационное досье препарата, в котором описываются методология и результаты доклинических и клинических исследований препарата, особенности производства, его состав и срок годности. Совокупность этой информации представляет собой так называемое «регистрационное досье», которое подается в уполномоченный орган здравоохранения, осуществляющий регистрацию, – прочитал последние три предложения Капустин. – А после регистрации еще дополнительное исследование, для полного спокойствия. Ну как?