И вот Гречко подходит к трибуне: Ельцин буквально сжался в комок, что скажет соперник, и когда услышал желанное: «Прошу снять мою кандидатуру», словно гора с плеч свалилась.
«Это был, конечно, мощнейший удар по организаторам, — признался позже Ельцин. — Я набрал больше половины голосов…»
Ельцин почти каждый день встречался с избирателями, выступал на митингах, участвовал в теледебатах. Он говорил то, что люди хотели услышать, резко критиковал партверхушку, особенно нажимал на привилегии, говоря, что из-за них и «забуксовала» перестройка.
Партийная печать старалась не замечать бывшего вожака свердловских и столичных коммунистов, недавнего кандидата в члены Политбюро. Зато усиленно помогали ему западные СМИ. Чуть ли не ежедневно Ельцин давал интервью американским, английским, французским, немецким радиопрограммам и телевидению. По коротким волнам его голос возвращался в Союз. Вот одно из типичных интервью тех дней, которое передало вечером 21 марта 1989го Би-би-си. Взяла это интервью сотрудница польской службы этой радиостанции:
«Шмонес: Как вы расцениваете свою предвыборную кампанию?
Ельцин: Как достаточно непривычную, необычную, напряженную, трудную. Трудную потому, что и создавались определенные препятствия, ну и нелегкую в том плане, что каждый день встречи, а часто и по две встречи в день, которые длятся по 34 — 5 часов.
Шмонес: Вам не препятствуют производить эти встречи?
Ельцин: Большие залы не дают.
Шмонес: В сегодняшней лондонской прессе появились догадки, что вот расследование, которое ведется против вас, оно завелось затем, чтобы, когда вы выиграете (а то, что вы выиграете, ни у кого нет сомнений здесь), чтобы можно было объявить неважным этот ваш выигрыш. Что вы думаете об этом?
Ельцин: Я думаю, что это сделано для того, чтобы все-таки повлиять на результаты выборов.
Шмонес: Вы думаете, это повлияет?
Ельцин: Не думаю, чтобы очень серьезно это повлияло.
Шмонес: То есть вы верите, что вы выиграете на этих выборах?
Ельцин: Ну я бы так категорически не заявлял, потому что выборы есть выборы, поэтому на сто процентов никогда нельзя быть уверенным, но я все-таки верю.
Шмонес: Борис Николаевич, ну, скажем, вы выиграли эту кампанию. Как вы видите свою роль в новом советском парламенте?
Ельцин: Это в зависимости от того, буду я просто депутатом и собираться только на съезд, или буду в постоянно действующем Верховном Совете СССР, который будет избран на съезде. В Верховном Совете буду активно содействовать претворению в жизнь той программы, которая, так сказать, намечена, и соединившись с другими депутатами, которые имеют аналогичные программы, чтобы вместе увереннее пробивать эти программы в жизнь.
Шмонес: А у вас какие планы? Скажем, главный принцип этой программы?
Ельцин: Иметь государственную программу укрепления экономики за два-три года, экономики и финансов, и на этой базе сосредоточить на несколько лет, скажем, на три года, сосредоточить основные усилия на повышение жизненного уровня народа во имя того, чтобы люди поверили в перестройку. Тогда бы они своей обратной отдачей в эту перестройку отдали намного больше, чем они отдают сейчас, когда у некоторой части населения вера в перестройку начинает падать.
Шмонес: А в плане демократических реформ?
Ельцин: В плане демократических реформ это демократизация дальнейшая выборов, которые, я считаю, пока не полностью демократичные. Это первое. Второе — иметь сумму таких законов, чтобы действительно стать правовым по настоящему государством. Это напрашиваются законы о пенсиях, закон о референдумах, закон о печати, закон о молодежи, закон о свободном доступе к информации и так далее»[254].
Борис Николаевич не только говорил. В один из дней, собрав армаду журналистов, пошел и прикрепился в районную поликлинику, якобы отказавшись от кремлевской.
Правда, больше эту поликлинику никогда не посещал, а вот в «кремлевке» забыл открепиться. Но об этом ведь никто не знал, а сам факт похода в поликлинику прокрутили по телевизору, пропечатали в газетах. Пересел на время со служебной «Чайки» на «Москвич» своего зятя — и снова вся печать на ушах стоит.
Препятствовала ли «партноменклатура» и лично Горбачев столь бурному предвыборному марафону Ельцина, о чем он весьма туманно говорит в вышеприведенном интервью? По большому счету никто ему козней не строил и все сетования Ельцина на намечаемые срывы собраний, на подготовку провокационных вопросов кандидату и т. д. и т. п. не более чем плоды воображения Ельцина, в которые он, похоже, сам искренне верил. Короче говоря, предвыборный PR.
Правда, на мартовском пленуме ЦК 1989 года была по инициативе Лигачева создана специальная комиссия во главе с членом Политбюро В. А. Медведевым по проверке некоторых «антипартийных» высказываний Ельцина на предвыборных собраниях. Поводом для создания этой комиссии послужило выступление на пленуме члена ЦК КПСС рабочего Тихомирова, который резко осудил некоторые высказывания Ельцина в ходе предвыборной компании. В частности он заявил, что Ельцин, выступая перед избирателями на митингах и собраниях, клевещет на партию, позволяет себе негативно высказываться даже в адрес Политбюро. В то же время, говорил Тихомиров, Ельцин хоть и выступает против партийной бюрократии, но сам является настоящим бюрократом. При этом он привел пример, когда Ельцин продержал оратора за дверьми своего кабинета в течение сорока. минут, когда тот попытался встретиться по какому-то вопросу.
Хотя по Ельцину и была принята специальная резолюция и создана комиссия, но каких-либо реальных действий не последовало, комиссия так ни разу не собиралась. А вот популярности Ельцину вся эта неловкая возня добавила, поскольку в последующем он неоднократно «педалировал» эту ситуацию. Как уже выше упоминалось, мастером на создание подобных мифов о постоянном «преследовании» народного трибуна был его верный Санчо Панса — Лев Суханов:
«Растерявшаяся партия и ее боевой авангард КГБ дали откровенную промашку, — утверждал он впоследствии, — и будь они понаглее, и будь у них тогда настоящие лидеры, не надо было бы, спустя три года, творить государственный переворот»[255].
Однако дело обстояло далеко не так, как плакался Б. Ельцин и утверждал Л. Суханов:
«У власти оставалось еще достаточно рычагов, чтобы смести с дороги всякого. Вопрос лишь в том, насколько она этого действительно хотела.
Судя по происходящим событиям, борьба против Ельцина носила характер чисто инерционный. Чиновники работали откровенно халатно, спустя рукава, для галочки. И никто их за это не одергивал.
Тот же Лев Демидов рассказывал мне, например, что в горкоме создали специальную подрывную группу, которая неотступно следовала за опальным кандидатом и пыталась срывать его встречи с населением. Но людей включали в эту группу по разнарядке — каждый райком должен был делегировать энное число партийцев — и уже хотя бы потому никакого рвения они не испытывали. Некоторые даже подходили к Демидову и виновато каялись: вы уж на нас не обижайтесь; не корысти ради…
Неужели в десятимиллионной Москве невозможно было найти хотя бы одного всенародно признанного авторитета, способного составить Ельцину конкуренцию?
Но его попросту не искали. Вот и получилось, что на финишную прямую из 32 потенциальных кандидатов вышли Ельцин и директор ЗИЛа Евгений Браков.
Для любого политтехнолога исход битвы понятен заранее. Без малого девяносто процентов избирателей — 5 миллионов 117 тысяч 745 человек — отдали свое предпочтение опальному борцу. Было это 26 марта 1989 года.
Такой сокрушительной победы не ожидал никто, в том числе и сам радостный победитель»[256].
В «Исповеди…» Б. Ельцин следующим образом подвел итог своей избирательной компании:
«Вот и все. Закончился многомесячный марафон. Не знаю, что я больше испытываю — усталость или облегчение?
Мне сообщили уточненные итоги выборов. За меня проголосовало 89,6 процента избирателей. Конечно, это не совсем нормальные цифры, при цивилизованных, так сказать, человеческих выборах число должно быть меньше. Но у нас людей довели до такого состояния, а меня с таким усердием пытались опорочить, оболгать, не пустить, что я вполне мог и больше голосов набрать при таком раскладе.
Сейчас появилась новая расхожая формула: голосовали не за Ельцина, голосовали против аппарата. Предполагается, что эта фраза должна меня обидеть. А по-моему, это замечательно. Значит, все-таки не зря я начал эту непосильную борьбу против партийной бюрократии. Если протест против аппарата ассоциируется с именем Ельцина, значит, был смысл и в моем выступлении на октябрьском пленуме ЦК и на XIX партконференции.
Сейчас появилась новая расхожая формула: голосовали не за Ельцина, голосовали против аппарата. Предполагается, что эта фраза должна меня обидеть. А по-моему, это замечательно. Значит, все-таки не зря я начал эту непосильную борьбу против партийной бюрократии. Если протест против аппарата ассоциируется с именем Ельцина, значит, был смысл и в моем выступлении на октябрьском пленуме ЦК и на XIX партконференции.
Очень хочется остановиться, оглянуться, сделать паузу. Уж слишком гонка была утомительной и выматывающей. Но ничего не получится. На меня обрушились новые заботы и проблемы.
Написал заявление Председателю Совета Министров СССР Н. И. Рыжкову с просьбой освободить меня от занимаемой должности министра. По Закону о выборах, народный депутат не может одновременно являться и министром. Так что с сегодняшнего дня я стал официально безработным»[257].
Ликовал не только триумфатор, ликовал, хотя умело скрывал это и Генеральный секретарь ЦК КПСС, на глазах которого разваливалась партия.
Через день после выборов Политбюро собралось на экстренное заседание. «Настроение у большинства было угнетенное, — свидетельствует Горбачев, — в воздухе висело — провал».
Не один только Ельцин поперек воли Кремля прорвался наверх. В десятках регионов секретари обкомов и крайкомов, крупные чиновники, генералы потерпели унизительное поражение.
Провалились все 14 командующих войсками округов, 30 секретарей обкомов и горкомов. В Ленинграде из семи партийных вождей не прошел ни один. Против московских кандидатур единодушно проголосовала Прибалтика.
Поразительнее всего, что «ошибки» на этом почему-то не закончились. Со стороны казалось, что Горбачев делал все возможное, дабы поднять, возвысить Ельцина; он будто постоянно отдавал ему пасы, не забить которые было невозможно по определению.
Как понимать, например, тот удивительный факт, что Ельцину никто не помешал пройти в Верховный Совет — сиречь в орган постоянно действующий, хотя вполне можно было его забаллотировать и оставить рядовым депутатом. (Большинство голосов было ведь у Горбачева.)
Создается впечатление, что «прохождение» Ельцина в Верховный Совет было заранее обговорено. Стоит обратить внимание на то, как уверенно Ельцин говорит о своей будущей работе в ВС вышеприведенном интервью корреспонденту радиостанции Би-би-си, как о деле почти неизбежном. Действительно, как показали последующие события, были нарушены все существующие формальности процедуры избрания, причем нарушал их никто иной, как Горбачев. Вот как происходил этот фарс (приводится по официальному документу — стенограмме пятого заседания Съезда народных депутатов 29 мая 1988 года).
От РСФСР в Совет Национальностей могло попасть только 11 депутатов. Ельцин оказался двенадцатым. И тогда свой мандат уступает ему один из одиннадцати счастливчиков — омский доцент Алексей Казанник, будущий российский генпрокурор.
Никаких проблем опротестовать схему эту — не было. Но Горбачев почему-то опять смолчал, хотя у него, как у председательствующего, были для этого все возможности. Вот как проходил этот фарс
«ПОПОВ Г. Х. (депутат от Союза научных и инженерных обществ СССР):
Как вы знаете, при выборах депутатов в Верховный Совет СССР от Российской Федерации было выделено 11 мест, как и положено по Конституции. На эти 11 мест было предложено 12 кандидатов. Последним по числу голосов оказался Борис Николаевич Ельцин, хотя он и набрал больше 50 процентов голосов, то есть мог бы проходить.
В тот же день, как вы знаете тоже, два депутата всеми нами любимого Ленинграда товарищи Собчак и Денисов уже выдвигали идею выйти из Верховного Совета для того, чтобы решить проблему Нагорного Карабаха…
И я хотел сказать, что такой же пример, как пример ленинградцев, теперь уже продемонстрировали представители нашей славной Сибири, депутат Казанник Алексей Иванович, которому я попрошу сейчас предоставить слово, депутат от Омского национально-территориального избирательного округа, доцент Омского государственного университета. Он вошел в список одиннадцати победивших депутатов, просит рассмотреть вопрос о снятии своей кандидатуры из Совета Национальностей с тем, чтобы тогда следующим по большинству голосов в Совет Национальностей вошел Борис Николаевич Ельцин. Спасибо.
(Аплодисменты.)
ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ:
Товарищ Казанник, вы хотите высказаться? Подтвердите ли? (Аплодисменты.)
КАЗАННИК А. И. (Омский национально-территориальный избирательный округ РСФСР). Уважаемые товарищи депутаты! Дело в том, что я сам свою кандидатуру предлагал в качестве альтернативной. И трижды выступал на совещании представителей с просьбой, чтобы включили меня в состав Верховного Совета СССР. Я действительно говорю, что я очень хочу работать. Дело в том, что я юрист и намерен был трудиться в профессионально грамотном Верховном Совете СССР. Я говорю, что мне интересно работать именно в первый год, поскольку будут приниматься важнейшие пятьдесят законов, которые будут определять судьбу нашей страны, может быть, и до 2000 года. Но когда прошли выборы в Верховный Совет СССР и я посмотрел, что мы в силу своей политической близорукости «зарубили» выдающихся ученых, что мы в силу своей недальновидности не пропустили туда политиков, я принял, на мой взгляд, единственно правильное решение о том, чтобы в Верховном Совете СССР, а точнее в Совете Национальностей, работал Борис Николаевич Ельцин.
(Аплодисменты.)
Если бы я был первым секретарем обкома партии, я мог бы не принимать это решение и смело вернулся бы к себе на родину, отгородился бы в обкоме частоколом милиционеров, и ко мне бы не попал ни один избиратель. А мне так возвращаться… будет стыдно смотреть им в глаза. Поэтому я прошу вас включить без голосования в состав Совета Национальностей Бориса Николаевича Ельцина, только на этих условиях я снимаю свою кандидатуру, только на этих условиях. Я опасаюсь, товарищи, что если назначат повторное голосование, то Бориса Николаевича опять «завалят», а это совершенно недопустимо. Так я смотрю на эти проблемы.
(Аплодисменты.)
ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ:
Товарищи, ну я не очень большой юрист, и поэтому нужна консультация, можем мы это сделать или нет? То, что мы можем принять заявление о сложении полномочий депутата, — это, я уверен, мы можем сделать. А вот можем ли мы на освободившееся место в Совете Национальностей от России просто засчитать итоги предыдущего голосования, я не уверен.
(Шум в зале.)
Подождите, надо же, чтобы мы, делая дело, не сотворили глупость какую-то. Поэтому я прошу или дать возможность к завтрашнему дню эту проблему изучить и внести на рассмотрение, или, если что-то кому-то ясно, высказать на этот счет соображения. Товарищ Собчак? Пожалуйста.
ИЗ ЗАЛА:
Вы поддерживаете?
ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ:
Я в принципе поддерживаю такое предложение.
СОБЧАК А. А. (Василеостровский территориальный избирательный округ, г. Ленинград).
Я считаю, что товарищ Казанник допустил здесь одну серьезную юридическую ошибку. Она состоит в том, что любой избранный депутат может отвести свою кандидатуру и взять самоотвод из состава Верховного Совета, но, безусловно, никаких условий при самоотводе депутат ставить не вправе. Это, так сказать, и наше законодательство, и мировая юридическая практика. Поэтому мы сейчас можем обсудить самоотвод товарища Казанника только при одном условии, что он снимает вот это условие, что он этот самоотвод берет только при том условии, что товарищ Ельцин станет вместо него членом Совета Национальностей. Это первый вопрос.
Второй вопрос. Вопрос о том, кто должен занять освободившееся в результате самоотвода товарища Казанника место в Совете Национальностей. Прямо в нашем законодательстве этот вопрос не решен, потому что вся предыдущая практика выборов Верховного Совета просто исключала подобную ситуацию.
Мировая юридическая практика различна в разных странах, но по преимуществу решение вопроса следующее. Здесь возможно только два варианта. Если берется самоотвод, то следующий за отведенным кандидат, набравший наибольшее число голосов по уже проведенной процедуре голосования, становится автоматически членом соответствующего парламента или Верховного Совета.
(Аплодисменты.)
Это первый вариант. И второй вариант. Происходит голосование среди тех претендентов на эту должность, скажем, которые уже выдвигались и которые уже голосовались, и по результатам вот этого нового голосования решается вопрос о представительстве.
На мой взгляд, наиболее верной является первая процедура. И если бы мы удовлетворили безусловный самоотвод товарища Казанника, то следующим депутатом должен стать тот, кто набрал следующее количество голосов, в данном случае — безальтернативно. Но для принятия такого решения необходимо голосование Съезда, потому что, еще раз повторяю, в нашем законодательстве ни та, ни другая процедура не предусмотрена. Поэтому нам нужно вначале решить, по какому варианту мы пойдем…»[258]