Ответ: «Я так понимаю, что вы меня записали в оппозицию Горбачеву, раз вы спрашиваете, какая у вас альтернативная программа. Поэтому я хотел бы пояснить: я поддерживаю Горбачева. Я поддерживаю его стратегическую линию на перестройку и обновление общества в целом. Но у нас есть несовпадение в вопросах тактики перестройки. Я считаю, что она была ошибочной, и об этом я говорил два с половиной года назад, выстраивая программу. Она имеется, но я не думаю, что вам сейчас надо здесь и политическую программу, и так далее. Это целая особая лекция.
Но в принципе по тактике перестройки у меня было мнение, и оно остается до сих пор, что с учетом того, что нам не хватает для продвижения перестройки широким фронтом просто ни материальных, ни трудовых сил… Это вроде того, что солдат от солдата в армии в наступление идет на расстоянии в два километра. Разве можно выиграть бой при такой ситуации? Невозможно.
Потом надо иметь в виду психологический вопрос. Народ терпелив, но не бесконечно. И если ему сейчас говорить, что колбаса появится в 2010 году, это мало кого утешит. Поэтому мое предложение было таково: провести политическую реформу как базу. Затем фронт перестройки резко сузить и сосредоточить на трех направлениях:
— продовольствие;
— товары народного потребления;
— сфера услуг и жилье.
За счет других отраслей, за счет экономики, сокращения средств на оборону, за счет того, чтобы на пять, семь, может быть десять лет отодвинуть ряд космических программ. (Кстати, некоторые из них в техническом отношении просто не нужны. А важно то, что вот мы должны быть первыми — и все тут). Когда большую реку вдруг пускают в узкое ущелье, резко возрастает скорость потока, возрастает удельное давление, и вот, сузив таким образом фронт перестройки на этих вопросах, мы бы за 4 года по уровню жизни все-таки продвинулись, мы бы его реально подняли. И тогда веру людей в перестройку, которая сейчас начинает падать, мы могли бы продлить еще на пять-семь лет. А у нас сейчас в запасе остается, это мое мнение, год. Вряд ли больше. А может быть, процесс начнется и раньше».
Вопрос о программе реформ — коренной вопрос. И здесь Ельцин, не имеющий никакого понятия в вопросах экономики, плутает в трех соснах. А вопрос был задан с подтекстом — готовы ли вы, господин Ельцин, возглавить экономическую программу перевода экономики СССР на рыночные рельсы. Политически это означает смену общественного строя.
Вопрос «Номенклатура добровольно от своей монополии на привилегии и власть не откажется. Ее можно только сместить на свободных выборах».
Ответ: «Вы практически ответили на свой вопрос. Нужны свободные выборы. Нужен внеочередной XXVIII съезд партии, который бы обсудил положение в партии, обсудил вопрос и о многопартийной системе, переизбрал консервативный сегодня состав ЦК и в очень большой степени обновил состав Политбюро. Некоторые фамилии там уже настолько одиозны и настолько некомпетентны, что создают только вопросы, а не решают их. Сами они догадаться, конечно, не догадаются — слишком они держатся за свое кресло, за привилегии — и их нужно только вместе с креслом катапультировать. Нужен смелый человек, который надавил бы эту кнопку. По привилегиям сейчас специально создана комиссия Верховного Совета СССР, которая будет рассматривать вопросы отмены привилегий элиты и аппарата».
Вопрос «Г-н Ельцин, в сегодняшних газетах я прочитал ваши слова о том, что Америка — здоровое общество. Сегодня вы сказали, что американские трущобы в вашей стране были бы удобным жильем. Мой вопрос в том, были ли вы в Гарлеме, в Южном Бронксе, видели ли дома с заколоченными проемами окон, видели ли нищую Америку? Мой второй вопрос вы высоко отозвались о Трампе, сказали, что вы хотели бы встретиться с Джорджем Бушем. А встречались ли вы с кем-нибудь из тех 500 тысяч рабочих, которые сейчас бастуют? Поддерживаете ли вы этих рабочих или капиталиста Буша?»
Ответ: «Наших забастовщиков я поддерживаю. У меня были забастовочные комитеты шахтеров и Кузбасса, и Донбасса. По их инициативе. У нас шли интересные дискуссии, поскольку их требования — 42 в одном случае, 47 в другом — все до единого справедливы. Говоря о том, что здоровое общество, я, конечно, не имел в виду, что у вас нет проблем. У вас есть проблемы, есть забастовки, есть трущобы, Есть бездомные, с которыми я встречался. А поддерживаю ли я Буша или забастовщиков? Ну как это вы так ставите вопрос? Поддерживать Буша или не поддерживать — это ваше дело: вы его избрали, вы и решайте».
Это был убийственный для Ельцина вопрос, напомнивший ему, что он представляет страну победившего народа в противостоянии с угнетателями, которыми он так шумно восхищался. Он не готов был к ответу на этот вопрос и, по существу, ушел в сторону от ответа.
Вопрос «Г-н Ельцин, считаете ли вы себя все еще коммунистом?»
Ответ: «Ну… (Смех). Я не знаю, что произойдет после приезда из Америки».
Вопрос «Одно из требований шахтеров, поддерживаемых г-ном Ельциным, заключается в установлении жесткого контроля над индивидуальными предпринимателями. Откуда у вас уверенность, что советский рабочий готов поддержать перестройку с ее «ножницами» доходов?»
Ответ: «О кооперативах. Да, действительно, у нас опыта не было после нэпа. Уже принято шесть правительственных постановлений по кооперативам, но никак мы не можем найти оптимальное решение, чтобы были удовлетворены три стороны, то есть люди, государство и кооператоры. Шесть постановлений, и обязательно кто-то один не удовлетворен. Сейчас такое оптимальное решение мы ищем. Конечно, надо ликвидировать такие кооперативы, которые, можно сказать, спекулируют, а не работают,
Я недавно был в Кировской области. Там года два назад был зарегистрирован первый кооператив по изготовлению шашлыков. Но в Кирове мяса нет. Поэтому у них группа сидит в Москве, закупает мясо в магазинах по государственной цене, потом это мясо перевозят в Киров, поджаривают и продают в 10 раз дороже. Это называется уже не кооперация, а спекуляция, за это надо судить. Вот против таких кооперативов выступили шахтеры, а не против тех производственных кооперативов, которые продают свою продукцию по государственной цене — строительные, производственные, их тысячи и тысячи». — Вот еще пример того, что Ельцин не ведает, что творит. Он видите ли за рынок, но без спекуляции. Но так не бывает, то что рыночники называют предпринимательской прибылью, это и есть зачастую спекулятивный капитал. Таким образом, Россию втягивал в капитализм экономически безграмотный человек, не знающий даже азов экономической теории (или, как это тогда называлось в Советском Союзе — политической экономии).
Вопрос «Насколько я понимаю, у вас самого еще есть привилегии. Вы живете в хорошем доме, ездите в лимузине. Готовы ли вы поддержать известное предложение Ленина о том, чтобы зарплата официальных лиц не превышала зарплаты рабочего?»
Ответ: «Я полностью добровольно отказался от всех привилегий. Привилегий не имею. К сожалению, дальнейших добровольцев не нашлось, и никто моему примеру не последовал. Но все-таки это брошенное зерно прорастает. Я уже сказал, что создана комиссия по привилегиям. Во многих областях уже отказались от спецбольниц и отдали их детям и т. д. Конечно, это не просто. Скажем, я был министром и отказался пользоваться спецполиклиникой и больницей 4-го управления, а закрепился в районной поликлинике. Когда я в первый раз туда пришел на прием к участковому врачу, ко мне было вопросов значительно больше, чем у меня. Трубы текут, пол провалился, кочегаров нет, угля нет. Надо помогать. Я уж не говорю об одноразовых шприцах. Один гвоздь на всех».
На голубом глазу, ни разу не поперхнувшись, Ельцин беззастенчиво вешает на уши американским слушателям лапшу об «отказе» от привилегий, якобы совершенном им в знак солидарности с народом. Более неприкрытого цинизма и откровенной лжи трудно было представить сопровождавшим в его поездке лицам, прекрасно осведомленным об истинном отношении Ельцина к земным благам и роскоши.
После официального завершения лекции, которая длилась около двух часов, Б. Н. Ельцин продолжил ответы на вопросы, но не с трибуны, а в частном порядке.
Отвечая на вопрос о его здоровье и увлечениях, Ельцин напомнил, что раньше занимался волейболом, но сейчас переключился на теннис. «Я бы с удовольствием встретился на теннисной площадке с президентом Бушем», — сказал он. (Навязчивое состояние — встреча с президентом США.)
Затронув проблему отношения к нему со стороны советского партийного руководства, Б. Н. Ельцин, в частности, отметил:
«Политику в отношении меня можно охарактеризовать как принижение. Конечно, подкидываются различные версии верхним эшелоном и другими органами, которые снизили бы авторитет и популярность. Скажем, первую версию бросили о том, что я сталинист или сторонник «Памяти», хотя я с ними встречался всего лишь один раз, поговорил и более знать не знаю. Потом обвинили в том, что я популист, стараюсь заработать себе дешевый авторитет у народа. Это, конечно, не так, потому что программа, включает в себя экономические серьезные вопросы, политические и финансовые и прочие.
Я сказал Горбачеву (мы перед съездом встречались, беседовали часа полтора, выясняя те вопросы, по которым у нас разные точки зрения), почему меня решили определить на должность председателя комитета по архитектуре, где тысячи и тысячи вопросов. Меня решили завалить ими и от политической борьбы отодвинуть. Я предупредил, что от политической борьбы не уйду и буду в ней активно участвовать».
Отвечая на вопрос, где можно ознакомиться с деталями его политической платформы, Б. Н. Ельцин заметил: «Одно американское издательство предложило мне написать книгу. По воскресеньям я занимаюсь этим делом, ну а что получится, не знаю».
Вопрос «Вы запросили встречу с Бушем как частное лицо, как депутат Верховного Совета или как один из лидеров Межрегиональной группы депутатов?»
Ответ: «Какая разница? Человек, как он есть, его же не разделить. Вот тут есть одно, здесь другое, а там есть третье. Ну ладно, я думаю, что, скорее всего, как член Президиума Верховного Совета СССР. Вот это самый высокий, так сказать, ранг, который меня есть».
Отвечая на ряд вопросов о праве советских республик на отделение от СССР, Ельцин сказал, что право выхода должны иметь все республики без исключения: «Но все-таки я надеюсь, что этим правом не воспользуются, что этого не произойдет. Вот если мы решим те вопросы, о которых я говорил в отношении самостоятельности, реальной независимости, то таким образом успокоятся националистические настроения, и если 54 процента по опросу считают, что надо выйти из состава страны, то этот процент резко снизится. Я так считаю. Но в любом случае применение армии здесь недопустимо. Вообще против мирного населения».
В других городах, других аудиториях Ельцин только повторял то, что сказал в Нью-Йорке. Выступал, кстати, с успехом в различных аудиториях, а они не всегда были дружественно настроены, умудрялся в основном находить общий язык, но все время ждал встречи с президентом Бушем. Для него эта встреча была своего рода политической реабилитацией, которую ему не дали в Союзе на XIX партконференции. Если Буш принимает, значит, его признают как политика, как оппозиционера. Уже сам факт приема — это признание, с которым Горбачеву придется считаться. И еще он кое о чем хотел посоветоваться с Бушем.
Что и говорить, трудная ситуация была у президента США. Принять Ельцина — дать пощечину Горбачеву. Не принять, — как там будет в этой непонятной России завтра, — может себе пощечина? Буш долго раздумывал. Наконец, 12 сентября распорядился позвонить Ельцину и пригласить его в Белый дом.
От этого сообщения Ельцин был на седьмом небе. Позже он рассказывал, что обсудил с Бушем десять предложений, но ни в какие подробности на этот счет не вдавался.
О том, как проходила встреча Б. Ельцина в Белом доме свидетельствуют высокопоставленные американские чиновники Майкл Бешлюсс и Строуб Тэлбот, присутствующие на встрече:
«Во вторник, 12 сентября, Борис Ельцин подъехал на своем лимузине к западному крылу Белого дома с получасовым опозданием. Группа наиболее активных членов Съезда народных депутатов впервые приехала в Соединенные Штаты на восемь дней и должна была выступать в Нью-Йорке, Балтиморе, Вашингтоне, Чикаго, Филадельфии, Миннеаполисе, Индианаполисе, Сан-Франциско и Лос-Анджелесе.
Финансировали эту поездку калифорнийский институт «Эсален» и советский Фонд по изучению и лечению СПИДа. Ельцин получал за свои выступления по двадцать пять тысяч долларов.
Буш не очень стремился принимать Ельцина. Он опасался, как бы официальная встреча не вызвала у Горбачева подозрения, что Соединенные Штаты занимаются политиканством, вмешиваясь в советские внутренние дела за его спиной. Буш считал Ельцина — при его репутации человека пьющего, несдержанного и неуместно вспыльчивого — чем-то вроде незакрепленной пушки на скользкой, покачивающейся палубе советской политики. Что если он устроит на этой встрече спектакль, который потом поставит в ложное положение и Буша, и Горбачева?
Роберт Гейтс, никак не разделявший то, что он называл «горбоцентризмом» в политике США, попросил президента все-таки встретиться с Ельциным. Фриц Эрмарт, председатель Национального совета по разведке, поддержал это предложение. Эрмарт не считал, что Горбачев долго продержится в политике и что он действительно вступил на путь радикальных реформ; к тому же на него произвело впечатление возвращение Ельцина на политическую арену. Он сказал Кондолизе Райс, что Ельцин, возможно, эксцентричен и самоуверен, но он выказывает большое мужество — куда большее, чем Горбачев, выступая по тем же позициям, какие должны поддерживать и Соединенные Штаты.
Скоукрофт согласился, что надо бы устроить неприметную встречу между Ельциным и Бушем. В 1975 году, когда Скоукрофт был советником президента по национальной безопасности, Джералду Форду пришлось решать, следует ли ему встречаться с Александром Солженицыным, Нобелевским лауреатом, писателем, изгнанным из Советского Союза в предшествующий год. Генри Киссинджер, бывший тогда госсекретарем, заявил, что Форду «не выгодно» принимать столь видного критика Кремля, и Форд с ним согласился. К возмущению многих консерваторов, Солженицына не впускали в Белый дом.
Теперь Скоукрофт напомнил своим помощникам, как они с Фордом «обожглись» тогда на Солженицыне. Не желая ставить себя и Буша в такое же положение с Ельциным, Скоукрофт попросил Блэкуилла и Райс придумать форму встречи, которая всех бы удовлетворила. Они предложили Скоукрофту принять гостя в угловом кабинете западного крыла. Поскольку Ельцин был просто членом парламента, президент не обязан уделять ему время — Буш и Куэйл могут порознь просто «заглянуть» туда, так что потом не будет ни оповещения в печати о приеме, ни серьезных разговоров на эту тему.
Райс встречала Ельцина у бокового входа, и Ельцин бросил ей: «Когда гости приезжают к президенту, они входят не здесь». Она сказала: «У вас встреча с генералом Скоукрофтом». Ельцин скрестил на груди руки и высокомерно объявил: «Я не сдвинусь с места, пока не получу заверения, что встречусь с президентом!» Райс, говорившая по-русски, попыталась убедить Ельцина войти в здание, но он продолжал неподвижно стоять.
Наконец она сказала: «К сожалению, генерал Скоукрофт — человек очень занятой, и если мы не собираемся к нему идти, надо об этом сообщить». Ельцин сдался: «Ну хорошо, пошли», — сказал он.
Райс провела его в кабинет Скоукрофта с большими окнами до полу, выходящими на старое серое здание аппарата президента и северную часть участка, окружающего Белый дом. Буш зашел минут на пятнадцать и постарался подчеркнуть «свои очень позитивные отношения» с Горбачевым: американский народ, сказал он, разделяет надежды советского лидера на «успех реформ в Советском Союзе». Ельцин вел себя безупречно. Впоследствии Буш сказал своим помощникам, что гость показался ему «славным малым».
Когда Буш ушел, Скоукрофт задал Ельцину один-единственный вопрос «Каковы цели вашей поездки?» Ответ Ельцина продолжался почти час он изложил свои мысли о реформе цен, о конвертируемости рубля, о возможности совместного американо-советского полета на Марс. Нехватку жилья в Москве он намерен решить, «пригласив» западных специалистов, чтобы они построили миллион квартир. Он намерен поощрять приток западных капиталов, передав в частную собственность пятнадцать процентов советской экономики.
На середине этого монолога Скоукрофт заснул. А Ельцин, казалось, и не заметил. За десять минут до конца встречи зашел Куэйл. Намекая на не слишком благоприятные для него самого и для Ельцина статьи в американской прессе, Куэйл сказал: «Я читал про вас в печати. А вы читали про меня?» — Ельцин лишь рассмеялся в ответ.
Скоукрофт так организовал эту встречу, чтобы у репортеров не было возможности говорить, что Буш имел серьезную беседу с наиболее видным критиком Горбачева. А Ельцин, выйдя из западного крыла, сообщил собравшимся журналистам, что он представил Бушу и Куэйлу «план из десяти пунктов» для «спасения перестройки». Скоукрофт, сидя в своем кабинете, возмутился: Ельцин — «ловкач» и «гонится за двухгрошовой рекламой в газетах».
Следующей остановкой Ельцина был госдепартамент. Скоукрофт сообщил Бейкеру о тактике парового катка, примененной Ельциным в Белом доме. Госсекретарь устроил чрезвычайно изощренное представление: он то и дело прерывал Ельцина, оспаривая наивность его представлений об экономике и предлагая собственные решения по части реформы цен и конвертируемости рубля.
После встречи Бейкер, обращаясь к своим помощникам, воскликнул: «Ну и щелкопер! Горбачев на его фоне отлично выглядит, верно? К тому же Горбачеву можно посочувствовать, если ему приходится иметь дело с таким человеком». Росс же заметил, что Ельцин показался ему совсем не таким ужасным, каким представил его Скоукрофт. А Бейкер ответил: «Это правда, но он, безусловно, ничего не понимает в рыночной экономике. По сравнению с ним Горбачев просто эксперт!»[280]