Тот же Борис Ельцин долгое время рос внутри структуры КПСС, двигался вперед, занимал различные посты, был известен. Иными словами, был некий публичный процесс. В случае же с Путиным никакого процесса даже близко не было. Просто Ельцину показалось особо импонирующим то, что Путин все время отказывался от власти, не хотел ее. (Кстати, эту модель Путин потом перенял по отношению к своему окружению.)
Один из авторов книги как-то раз спросил Путина, считает ли он себя политиком. Владимир Владимирович ответил: «Я не политик, Николай, — я никогда не строил личной политической карьеры, я никому ничего не должен», — имея в виду, в частности, что за ним не стоит какая-либо партия. «Поэтому, — продолжил Путин, — я могу принимать решения, исходя не из своих личных политических и карьерных амбиций, а из понимания того, насколько это решение полезно для всей страны». Вспомним, что Путина выдвинул непопулярный президент, уходящий в отставку, что было скорее минусом. Он не был ставленником олигархов, хотя, конечно, его кандидатура с ними согласовывалась и олигархи не были против. Дело в том, что в то время были другие страшные для олигархов персонажи — в первую очередь бывший премьер-министр Евгений Примаков. Возможность его прихода к власти серьезно нервировала и пугала олигархов, поскольку Евгений Максимович неоднократно заявлял о своей резко антиолигархической позиции.
Так вот, Путин в 2000 году был компромиссной фигурой. И, в принципе, он такой был не один — если вспомнить, у нас тогда на слуху была целая вереница преемников, среди которых побывал и Борис Немцов, и министр путей сообщения Николай Аксененко, и Сергей Степашин, который, казалось, уже без двух минут президент. Но в итоге выбрали Путина как кандидата, устраивающего все элиты. И это принципиально важный для всей российской политики момент.
Россия — страна сугубо византийская. В странах такого типа руководитель государства выдвигается изнутри элиты, и оценивает его успешность именно элита. Но, с другой стороны, элита приходит и уходит, и от силы руководителя зависит очень многое. Петр I разогнал всю элиту, но остался в истории великим правителем. Так же поступали и Иван Грозный, и Екатерина II, и Сталин.
Став президентом, Путин оказался вброшен в окружение «семьи», олигархов, которые привыкли считать власть своей собственностью, в нефункционирующую политическую систему. И вдруг он совершает резкий поворот. Без запроса на себя. Без идеологии. Без массовой поддержки — в 2000 году ни о какой популярности Путина и речи не шло, приход чекиста к власти тогда еще вызывал сильное отторжение. Без голливудской внешности. Без броской манеры поведения — Путин совершенно не пафосный человек, его трудно представить, например, стоящим на бронетранспортере, как Ельцина. Зато он более чем адекватно и органично выглядел в танке, самолете, подводной лодке.
В первые два года Путин явно чувствовал свою уязвимость — и именно тогда начал основные свои реформы. И к концу своего первого президентского срока он стал лидером — не за счет пиара в СМИ, а благодаря конкретным делам, — и даже уйдя с поста президента, лидером быть не перестал, ни для элиты, ни для народа.
Позволим себе смелое предположение. Могло ли быть так, что Борис Ельцин, выдвигая Путина на роль своего преемника, уловил пока еще неясно витающий в воздухе запрос на определенный тип лидера? На самом деле, не исключено. Ельцин ведь был гораздо тоньше и чувствительнее, чем сейчас принято о нем думать, в нем мощно проявлялись все качества «политического животного», особенно в начале президентского срока, и его интуитивность временами просто поражала.
Сила и слабость Путина в том, что он чувствует на стороне народа и предлагает народу повестку. Он, как мы уже говорили, стопроцентное «политическое животное», которое интуитивно, буквально кожей чувствует, что и как сказать или сделать, как себя повести в той или иной ситуации. Он очень здорово подлаживается под аудиторию, под повседневные запросы. Он гениальный тактик.
Путин как-то очень хорошо чувствует и регулярно предлагает такие проекты, которые оправдывают ожидания людей. В этом смысле он оказывается локомотивом, всегда тянет вперед. И при этом сильно рискует. Та же Олимпиада — это же был бешеный риск, смелая инициатива, где цена ошибки крайне высока. Если бы олимпийский проект провалился — а это был на сто процентов путинский проект, — то мало бы не показалось никому, потому что уровень разочарования в обществе был бы колоссальным.
Но у Путина есть еще одно качество, очень много решающее в жизни политика. Он везунчик. Хотя нельзя забывать о том, что везение всегда имеет временные ограничения. Удача и уважение к Путину как лидеру могут обернуться тем, что при первой же серьезной неудаче его размажут по асфальту. Российская история полна таких примеров. Вообще российская история — это история свергнутых кумиров.
Наверное, потому и проблема с историческими героями у нас стоит так остро, что нет ни одного, которого бы не свергали (причем позже его могут снова поставить на пьедестал, а по прошествии времени свергнуть опять). Поэтому любая политическая ошибка будет чревата для Путина таким свержением. Вероятно, это неизбежно случится, когда бы он ни ушел из власти.
Причина такого положения дел кроется в психологии русского народа. Мы не помним, что было вчера. Поэтому, например, отсылки к тяжелым 1990-м годам уже бессмысленны. Что там происходило в 1990-х — уже никто не помнит, кроме тех, кого это коснулось лично. Никто не помнит, что такое чеченские кампании. Никто не помнит невыплаченных зарплат, стучащих касками шахтеров, расстрела Белого дома в 1993 году. Все это осталось в багаже старшего поколения.
Молодым кажется, что жизнь всегда была прекрасна, всегда все было изумительно, так чего мы топчемся на месте? Они мыслят исключительно в терминах позолоты и устраивают борьбу по совершенно декоративным поводам — внезапно самой большой проблемой оказывается «неправильный» перевод часов, а в другой раз главной новостью в стране на три дня становится запрет на ввоз кружевных синтетических трусов. А ведь еще не так давно все это показалось бы абсолютной глупостью.
Отсутствие преемственности в российской истории тесно связано с полным отсутствием преемственности власти. Практически всегда, за очень редким исключением, пришедший на это же место человек начинал более или менее непримиримую борьбу со своим предшественником — борьбу политическую, идеологическую, моральную, культурную. Легитимизация власти в России часто проходит через дискредитацию предшественника. И первым, кто нарушил эту традицию за долгое время, оказался опять же Путин. Он никогда публично не критиковал Ельцина. При этом воздал Ельцину почести, которые на протяжении практически последней сотни лет не воздавались ни одному ушедшему лидеру, тем более после смерти: абсолютное уважение, памятник, библиотека, отпевание в главном храме страны.
Скажем так: отношение Ельцина к Горбачеву и Путина к Ельцину принципиально различаются. Налицо была попытка со стороны Путина вернуться к определенным культурным традициям, прервавшимся в советский период. Снова обратимся к истории русских царей: что бы ни случалось, как бы ни уходил из жизни предшественник, пусть даже в результате «апоплексического удара» табакеркой в висок, как злосчастный Павел I, и какие бы перемены ни собирался осуществить его преемник — все равно были красивые похороны, а народу объявляли о смерти императора по естественным причинам, то есть внешние приличия всегда соблюдались.
Однако проблема Путина даже не в том, что будет, когда он уйдет из власти, а в том, что его попытка отойти от власти показала слабость построенной им модели. Чтобы отойти от власти, надо передать ее человеку, который, по большому счету, либо продолжает уже имеющуюся тенденцию, либо предлагает совершенно иную альтернативу, но столь же яркую и притягательную для людей. Идти по путинскому следу при живом Путине бессмысленно — это не вариант верного ученика Ленина, отца народов товарища Сталина. Кроме того, когда в публичной политике есть настолько яркий деятель, по российской традиции получается, что, куда его ни поставь, он все равно из любого угла светит. Назвали его не президентом, а премьером — а все по-прежнему путаются, кто первый, а кто второй.
Один из авторов книги однажды сказал, что на самом деле видит в России единственный политический институт — он называется «Владимир Владимирович Путин». Произошло это в бытность Путина премьер-министром, президентом тогда был Дмитрий Медведев. Разговор состоялся в сочинской резиденции Путина. На вопрос, нравится ли ему быть премьер-министром и сколько он планирует оставаться на этом посту, Путин ответил: «Сколько Бог даст».
Ответ совершенно невинный, но при этом очень показательный — да, сколько Бог даст, и никакие институты этому помешать или помочь не могут. Действительно, есть Дума, Совет Федерации, министерства, — а есть Путин. Это тоже наша реальность. Другой вопрос, сохранится ли путинская система государственного управления после его полного ухода из политики или ухода из жизни. Тут есть над чем серьезно задуматься.
Ответ совершенно невинный, но при этом очень показательный — да, сколько Бог даст, и никакие институты этому помешать или помочь не могут. Действительно, есть Дума, Совет Федерации, министерства, — а есть Путин. Это тоже наша реальность. Другой вопрос, сохранится ли путинская система государственного управления после его полного ухода из политики или ухода из жизни. Тут есть над чем серьезно задуматься.
Ручное управление
Как мы уже отметили, вечная проблема России в том, что в ней слишком много Россий. Ощущение, что государство здесь объединяет фактически несколько стран, бывает настолько сильным, что невозможно от него отмахнуться.
Есть Россия Москвы — здесь большие деньги, большие интересы, много нелегалов, люди живут скученно, стоимость жилья очень высока, запросы тоже высоки, и все стремятся сюда попасть. Есть огромная провинциальная Россия, которая никогда, ни в царские, ни в советские, ни в демократические времена, не жила и не будет жить хотя бы приблизительно так же, как Москва, а уж тем более лучше Москвы. Есть Россия малых городов — в них живет множество людей, но они не играли и не играют никакой политической роли, не имеют экономической власти и никогда не воспринимали себя как нечто равное Москве (или Питеру) и способное бросить вызов столице.
Националистические конфликты или выступления на экономической почве, имевшие место в разных городах, не приобретали общегосударственного характерав то время как практически любое телодвижение Москвы эхом разносится по всей стране с пугающей скоростью. Все революции и реформы в России начинались в столицах.
Для примера, Соединенные Штаты Америки устроены совсем по-другому. В Вашингтоне много чего происходит, что не оказывает при этом на остальную страну никакого влияния. Есть огромные центры силы — Сан-Франциско, Чикаго, Нью-Йорк, Даллас, — где на самом деле собрано гораздо больше экономической и даже политической власти, чем в Вашингтоне.
В России, как видим, ситуация принципиально отличается: политика здесь — это Москва. Мэр Москвы — это по сути вице-премьер страны. От того, как устроена Москва, насколько безопасно чувствуют себя москвичи, зависит ощущение безопасности у всей страны. Даже война в Чечне не играла для Москвы особой роли, до тех пор пока чеченцы не начали появляться здесь и не привезли сюда свои золотые пистолеты.
Для российской власти удержать Москву — задача номер один. Дело в том, что и Сибирь, и Дальний Восток вряд ли смогут реально отделиться по экономическим причинам — им просто некуда деваться, они такие же русские и все равно вынуждены будут цепляться за Москву. Все, что в России происходило после выборов Путина в 2012 году, было связано с тем, что москвичи наконец в большом количестве вышли на улицы, чего не было с ельцинских времен. И этого сыграло огромную роль в понимании того, как стала развиваться Россия в третий президентский срок Путина.
Таким образом, одна из ключевых характеристик российской системы — абсолютное доминирование столицы, во всех смыслах этого слова. В первую очередь в политическом. Стабильность в России означает стабильность в Москве. Нестабильность в Москве означает нестабильность в России. Как только мэр Москвы Лужков, который был фантастически лояльным, начал терять доверие, его пришлось убрать. И большой проблемой для власти стало найти человека, который не был бы включен в московские разборки, не имел бы здесь больших интересов, не мог стать ни на чью сторону, а только был бы благодарен лично Путину за возможность занять этот пост.
Такого человека нашли в Тюмени. Отчасти эта логика напоминает логику назначения Ахмата Кадырова на пост главы администрации Чеченской республики и его победы на выборах президента Чечни, где шла война и нужно было ручное управление. Сергей Собянин тоже не связан никакими обязательствами, он не баллотировался ни от «Единой России», ни от других политических партий. Он обязан только президенту, отчитывается только перед ним и все остальное для него носит вторичный характер — в том числе выборы в Мосгордуму. Дума будет заниматься внутренними городскими вопросами, а на федеральном уровне Москву будет олицетворять стабильный лидер.
Итак, у нас есть президент, есть мэр Москвы, есть премьер-министр, который тоже на сто процентов обязан нахождением на своем посту лично Путину. Судя по настроениям общества, Дмитрию Медведеву вроде бы давно следовало отправиться в отставку, и он занимает свое место только потому, что нужен президенту. Это еще одна особенность российской политической системы — лидеру нужны разные институты в разное время. Он может использовать их поочередно, как педали и переключатели в автомобиле, но ему нужен лояльный премьер-министр, которому он может полностью доверять. Медведев — именно такой человек, но без Путина он не продержался бы на своем посту и дня.
То же самое с остальными институтами. Если опираться на общественное мнение и спросить, нужны ли народу Дума или Совет Федерации с имеющимися там депутатами, народ ответит: «Конечно, не нужны — это пустая трата денег, машин с мигалками и квартир в центре Москвы, скандалы с зарубежной собственностью и очень, мягко говоря, странная законодательная деятельность». Поэтому, кстати, связь между действиями лидера и запросами общества не так уж однозначна. Нет в России общественного запроса ни на депутатов, ни на сенаторов, ни на многие другие политические фигуры, особенно в регионах. Но они нужны лидеру, для разных функций и в разной степени, а раз так — они существуют.
Таким образом, мы снова возвращаемся к мысли, что дело не в системе. Система существует только в той части, которая нужна лидеру, и лишь тогда, когда она ему нужна. В этом смысле в России нет системы управления и системы власти. Мы знаем, что любая система сильна в той мере, в какой сильна ее самая слабая часть. Но в России вопрос сильных и слабых частей даже не стоит. Он звучит по-другому: мы сегодня нужны или нет. Если не нужны, мы пригнулись и выжидаем; если нужны — мы на коне.
Совет Федерации, имеющий репутацию братской могилы политиков, роль которых никому не известна и не ясна, существовал последние годы в фактическом забвении, но в ситуации с украинским кризисом неожиданно проявился и сыграл свою партию. Периодически по мере надобности возникают другие институты, которые затем тихо уходят в тень.
Принято говорить, что Путин отчасти игнорировал украинские события, потому что много времени занимался Олимпиадой. Но нигде в мире Олимпиада не является делом президента страны. Это же не сталинская система, где вождь лично разбирается с тем, нужно ли переносить храм Василия Блаженного и где строить Университет. Тем не менее Путин действительно массу внимания уделял Олимпиаде, это был, как мы уже отметили, фактически его личный проект, и тогда получается, что ему нужно было выбирать между Олимпиадой и Украиной. По общепринятой логике государственного развития это ненормально — мы геополитически проиграли Украину, потому что лидер был занят Олимпиадой. Что мы выиграли этой Олимпиадой — другой вопрос, но Украина, тем не менее, проиграна.
Тут мы подходим к еще одной проблеме: личные симпатии и антипатии, вкусовые предпочтения президента начинают играть роль при выборе приоритетов в политике. Не сложились отношения с Саакашвили — Грузия становится врагом России. Была на каком-то этапе дружба с Бушем — начали развивать взаимодействие с Америкой. Не сложились отношения с Обамой — американское сотрудничество стали сворачивать. То есть все настолько плотно завязано на личные ощущения, что даже для такого очень неглупого политика, каким является Путин, неизбежны ошибки, просчеты и неправильная расстановка акцентов.
Одного из авторов книги всегда поражала простота оценок Путина в разговорах о том, как устроены США. Его представления на этот счет выглядели совершенно советскими, поначалу даже не верилось, что президент так рассуждает. С другой стороны — откуда ему, в принципе, знать больше? Ведь, скорее всего, эта система взглядов сложилась еще в детстве и в юности, и с тех пор практически не претерпела изменений.
Путин хорошо знает и понимает Европу, но из этого не следует, что он автоматически так же хорошо разбирается в американских реалиях. Соответственно, в отношениях с Америкой нужно в идеале опираться на кого-то другого, но когда задаешь вопрос, кто является советником Путина по Америке, все показывают на его кабинет. Спрашиваешь, кто его советник по Украине, — все опять показывают на ту же дверь: «Он сам».
Это лидерская система со всеми ее плюсами и минусами. Президент берет на себя всю ответственность, но при этом, согласно Конституции, власть в России устроена так, что он лично ни за что не отвечает. И в этом отношении система неуязвима. Оппозиция постоянно бьет мимо. Какое дело ни возьми — Путин неизменно оказывается в роли Деда Мороза, который пришел, раздал подарки и уехал. Все остальное — не его забота. Подарок плохо работает? Он сломался? Это вообще не тот подарок? Ну извините, ждите следующего Нового года, когда Дед Мороз на вас обратит внимание.