Путин, как хороший тактик, привык мыслить конкретными задачами, проектами. Он видит задачу и решает ее. О чем говорят события, происходящие в мире? Путин сам об этом сказал: вот эти «хорошие» — их как бы берут к себе, а тех, кто не нравится, тюкают, пока не затюкают совсем. Вот чтобы тебя не затюкали, надо быть сильным.
Именно поэтому он сейчас уделяет огромное внимание оборонному комплексу, выделяет деньги на реформирование армии. Попутно решаются задачи и на идеологическом фронте: если ты вытаскиваешь армию и обороноспособность, дальше просто автоматически подтягиваются уважение к истории, патриотизм и т. д. Путин сейчас видит угрозу во внешнем окружении страны. Его задача — сделать так, чтобы у России была возможность защитить себя. Реальность такова, что невозможно ничего объяснить людям про внутреннюю силу, когда внешне ты гол и бос.
В стране выросло поколение недовольных циников. Наше правительство может выигрывать в любых своих начинаниях, как с Олимпиадой, но критика будет лететь со всех сторон, по крайней мере еще несколько лет. Вопрос времени очень важен. Если сейчас все же создать единый учебник истории и снять правильные фильмы, через сколько лет мы получим патриотов? Примерно лет через 10 — через половину поколения. А армия есть уже сейчас. Совершенно другая.
Здесь процесс идет опережающими темпами. Например, для оздоровления общества гораздо важнее то, что солдат в армии служит год и там нет дедовщины, чем рассказы о том, как надо родину любить. Путин, будучи прагматиком, идет именно этим путем. Он меняет армию кардинально. Армия становится прозрачной. Офицерам поднимают зарплаты. И тем самым уровень недовольства, который шел от матерей и от призывников, существенно снижается.
У Путина есть еще одна интересная ментальная особенность: он юрист, и пожалуй, даже слишком. Для него в каждом шаге крайне важна юридическая точность. И, похоже, именно это мешало ему быть хорошим разведчиком: разведчику зачастую надо нарушать правила, а Путин очень склонен к их соблюдению. К примеру, изменения в Конституцию вносил Медведев — сам Путин не хотел на себя это брать.
В одной из предыдущих книг мы рассказывали, как одному из соавторов удалось взять расписку у Владимира Владимировича в том, что он не пойдет в 2008 году на президентские выборы третий раз подряд. Путин тогда, в частности, заявил, что не станет нарушать Конституцию России. Разумеется, в ходе завязавшегося диалога возник вопрос о возможном изменении этого документа — именно для того, чтобы у Путина такая возможность появилась. На этот вопрос Путин ответил, что, по его мнению, Конституцию трогать нельзя и что он не будет приветствовать внесение в нее правок такого рода. Так и оказалось — при Путине Конституция не менялась. Однако вряд ли можно предположить, что президент Дмитрий Медведев через пару лет пошел на изменения в Конституции без одобрения со стороны тогдашнего премьер-министра страны.
Даже когда Путин заговорил о вводе войск на территорию Украины, для него было важно, чтобы соблюдалась легитимность. Другой вопрос, что легитимность может быть лишь формальной, а не сущностной, — но это и есть юриспруденция: пляши вокруг закона и не нарушай его.
К сожалению, сильные стороны Путина зачастую оборачиваются его слабостью. Есть обратная сторона и у мессианства. Ты возвращаешься, потому что тебе некому доверить страну. А если тебе некому доверить страну, ты начинаешь удерживать власть как можно дольше, и в какой-то момент возникает ситуация «Акела промахнулся». Но поскольку твои отношения с народом — это отношения кумира и толпы, то в момент, когда ты что-то делаешь не так, толпа тебя сжирает. Она не помнит того добра, которое ты делал.
В этом вечная беда мессианской модели. Ты никому не доверяешь, опасаешься, что тебе воткнут нож в спину. При том что эта подозрительность — скорее твоя проблема, нежели твоего окружения. А самое страшное — ты перестаешь слушать людей, перестаешь понимать, каким должен быть круг общения. Когда человек находится внутри своего мессианства, он перестает отслеживать, хорошо ли работает система получения информации. Он предпочитает общаться, условно говоря, с духовными наставниками, с тем же Патриархом, а зачастую надо говорить с совершенно другими людьми.
Все, кто работал с Путиным, говорили, что первые три года он слушал всех. Внимательно, долго, записывал, пытался что-то объяснять, спорить. И колоссально рос. Ведь он пришел на должность с огромными пробелами в экономических знаниях, да и в других областях вряд ли мог считаться экспертом.
К слову, что всегда удивляло в принципах общения Медведева — он встречался с людьми, чтобы им что-то рассказать, а не от них что-то услышать. А должно быть все наоборот. Нужно находиться в режиме диалога, спорить, выслушивать другие мнения, ставить под сомнение собственную точку зрения.
Вечный вопрос: кто информирует президента, на основе чего принимаются решения? Естественно, президент не может разбираться во всех вопросах — значит, ему на стол кладутся собранные данные, при этом руководитель страны должен обладать не просто фактами, но и аналитикой от людей, которые получают реальную информацию, обрабатывают ее и за нее отвечают. У нас этим традиционно занимались соответствующие структуры и службы, которые с годами, к сожалению, лучше не становятся — многие из них погрязли в коммерции. Путин явно тяготеет к тому, чтобы прислушиваться к этим службам, и нельзя сказать, что в этом он неправ. Но при этом нужно сохранять определенный уровень требований к их профессионализму.
Журналистам Путин не доверяет, считая, что это очень продажная специальность. И нельзя сказать, что он неправ — за последние годы журналистику превратили в клоаку. Как ни смешно, сегодня репутация журналиста не имеет ничего общего с реальной картиной. Есть целые направления в журналистике, которые фактически занимаются только тем, что литературно обрабатывают принесенные им заказные тексты и ставят в свои издания. Как ни странно, одними из самых независимых долгие годы были именно политические журналисты. Проблема заключалась совсем в другом — они были ангажированы своими политическими взглядами.
Надо сказать, что есть вещи, которые Путину чрезвычайно интересны и изучением которых он с удовольствием ежедневно занимается, — в частности, энергетика, о ней он знает очень много и глубоко разбирается в вопросе. Говорить с Путиным на эти темы — все равно что говорить с замминистра по энергетике. Поясним, почему сравнение именно с замом: дело в том, что Путин знает такое количество деталей, что не всякий министр может быть в курсе.
Путин вообще всегда тяготел к деталям и конкретике. Прибавьте сюда еще феноменальную память и привычку серьезно готовиться. У него есть четкий и понятный подход. Информацию он изучает блоками. И если задать ему вопрос, он сначала думает, к какому блоку его знаний это относится, и дальше, когда классификация уже произведена, следует системный ответ. Конечно, какие-то блоки могут быть проработаны хуже; однако стоит иметь в виду, что уровень обобщения информации по определенному блоку может быть совершенно иным, нежели у собеседника.
Заметим, что, если бы высказывания и аргументы Путина можно было бы с легкостью разбить и раскритиковать, это давно было бы сделано, тем более что в желающих недостатка нет. Однако при всем множестве публичных выступлений Путина мы не видим сколь-нибудь заметного количества ляпов, которые были бы растащены на разбор комментаторами и критиками. Иными словами, Путин всегда отдает себе отчет в том, что говорит, и формулирует очень аккуратно.
Подчеркнем еще одну важную деталь. У человека, занимающего высочайший в России государственный пост, неизбежно появляется ощущение «здесь всё мое». Безусловно, есть оно и у Путина, но отличие Путина в том, что он не воспринимает это «всё» как свои личные игрушки. Он ассоциирует себя с государством, с государственными интересами. Он чувствует, что поставлен на это место, чтобы приумножать богатство страны, а не набивать свои карманы. Перед ним был Ельцин со своим кланом, который как раз занимался собственным обогащением.
Путин не хочет идти этой дорогой — поэтому ничего не слышно о дочерях Путина, о счетах и драгоценностях жены Путина. Даже двоюродный брат Путина всегда занимал какие-то непонятные должности и в конечном итоге оказывался по большому счету «не при делах». Мы не видим, чтобы сам президент был особо к чему-то склонен в личном плане. Он достаточно аскетичен. По крайней мере то, что показывали народу по телевизору — вроде завтрака в президентской резиденции, с трогательно укрытым целлофаном творожком из холодильника и недопитой бутылкой кефира, — вызывало желание президента приютить и накормить.
Другое дело — друзья Путина и пресловутый кооператив «Озеро». Вообще, почти у каждого политического деятеля в любой стране мира есть некий круг приближенных, который занимается финансами. Есть такие люди и у Путина. Однако даже здесь мы видим, что интересы остальных участников не сильно ущемлены. Яркий пример: кто больше всех получил, когда свалили ЮКОС? Отнюдь не кооператив «Озеро». Никто не переходил дорогу бизнесу Михаила Прохорова, Алишера Усманова или Михаила Фридмана. Не было такого, что устроил тот же Янукович, который без особых раздумий грабил то, что нравилось.
Другое дело — друзья Путина и пресловутый кооператив «Озеро». Вообще, почти у каждого политического деятеля в любой стране мира есть некий круг приближенных, который занимается финансами. Есть такие люди и у Путина. Однако даже здесь мы видим, что интересы остальных участников не сильно ущемлены. Яркий пример: кто больше всех получил, когда свалили ЮКОС? Отнюдь не кооператив «Озеро». Никто не переходил дорогу бизнесу Михаила Прохорова, Алишера Усманова или Михаила Фридмана. Не было такого, что устроил тот же Янукович, который без особых раздумий грабил то, что нравилось.
Поэтому, когда говорят, что кто-то Путину носит чемоданы денег, — это даже не смешно. Понятно, что каждый судит по себе: «Сяду на должность, буду брать взятки». Но в данном случае работает совершенно иная психология, совершенно другой тип мышления. Мало того, у Путина еще и специфическое чувство юмора — он ведь заставил всех, кого мог, по большому счету заплатить налог на «принесенное ветром» богатство строительством олимпийских объектов в Сочи. Расходы бюджета на Олимпиаду составили меньше половины итоговой суммы — а в остальном «помогли» олигархи.
Воспитание единства
Национализация правящего класса вполне укладывается в парадигму третьего срока Путина. Если элита недостаточно патриотична, это нужно исправить. Нельзя заставить быть патриотами, но можно уничтожить саму возможность быть непатриотами и связывать свою политическую и личную жизнь с другой страной.
То же самое касается коррупции. Мы видим, что бороться с коррупцией 1990-х, 2000-х годов или медведевского периода Путин не стал. И Сердюков гуляет на свободе, и его подруга, и подмосковный прокурор. Но, похоже, была поставлена задача отсечь новое поколение российских политиков от коррупции. Со старыми разбираться не стали, они уже потеряны, а тут неизбежно начнется передел собственности, суды, пересмотр результатов приватизации, и все это может плохо кончиться. А вот новое поколение, молодое, нужно сразу уберечь от коррупции.
Как это сделать? В первую очередь, отсекать чисто юридически и финансово: повышать зарплаты, увеличивать наказание за нарушения при подаче деклараций, запрещать иметь счета и собственность за границей, упирать на то, что дети должны учиться в России, и т. п. И, похоже, практически весь кремлевский истеблишмент во главе с Путиным стал прикладывать очень большие усилия к изменению морали.
Аморально стало быть взяточником. Десять или даже пять лет назад отношение к взяточникам было просто как к людям, которые отлично устроились в жизни: пошел на госслужбу, там такие распилы, такие откаты… Взятка в принципе никогда не считалась в российской общественной морали серьезным преступлением — к ней относились скорее как к смазочному веществу для механизма государственной власти.
Сейчас появляется поколение российских чиновников, для многих из которых госслужба является действительно серьезным делом, полем для карьерного роста, то есть они становятся более европейскими в этом смысле. И попадаться на взятках как-то уже и неудобно. Такая задача была поставлена, ее в свое время сформулировал глава президентской администрации Сергей Иванов: изменить мораль в обществе таким образом, чтобы взятка была делом грязным. И отношение к госслужбе стало меняться — это уже не просто хлебное место, где можно набить карманы и через пару лет уйти оттуда.
Министром обороны стал Сергей Шойгу, появились молодые офицеры, пошли деньги в ВПК. Если раньше ракеты падали и это вызывало смех — мол, чего еще можно ожидать! — то теперь, если ракета падает, это профессиональная трагедия. Люди стараются работать лучше — то есть появились настроения, напоминающие, если угодно, энтузиазм 1930–40-х годов, когда граждане были искренне нацелены на то, чтобы сделать лучше для государства.
Люди должны чувствовать себя комфортно в своей стране. Свой своего узнает не по тому, сколько он зарабатывает, и не по тому, какая в стране политическая система, а по каким-то очень, скажем так, интимным характеристикам. Конкретно — по отношению к тем или иным вещам. К стране, к языку, к религии, к семье, к культуре, да хоть к тем же секс-меньшинствам. Как мы уже говорили, Россия на протяжении последних десятилетий была чрезвычайно несобрана в этом смысле.
Путин как-то раз выразился в том плане, что Россия — крайне запущенная страна. Это та самая разруха в головах, о которой писал Булгаков в «Собачьем сердце». И Путин, судя по всему, пришел к выводу, что невозможно собрать страну, если люди на Урале и Дальнем Востоке, в Сибири и на Кубани, в Нечерноземье и Поволжье думают по-разному и по-разному оценивают одни и те же вещи. Какая бы ни была экономика, какая бы ни была армия, каков бы ни был рейтинг президента — если люди думают по-разному, страна не будет единой. Если житель Владивостока, собираясь отправиться в Москву, говорит «полечу в Россию», — это не единая страна.
Если у страны нет общей исторической памяти — страны нет. Поэтому так важна идея единого учебника, возврат к общей национальной версии истории, которая есть у любой страны, и только Россия в 2000-е годы оказалась исключением из общего правила. У каждой социальной группы было свое понимание истории, свое к ней отношение. Дискуссии шли по принципиальнейшим вещам — к примеру, кем были Ленин и Сталин и как надо относиться к Горбачеву и Ельцину, — при том что в этих вопросах желательно иметь хоть какой-то консенсус, пусть не всеобщий, но все же среди большинства. Ничего этого в свое время не было сделано. Поэтому общие исторические ориентиры, хотя бы в виде концепции, позитивной для России, обязательно должны быть предложены.
Показателен возврат к ценностям, к морали. Надо сказать, что российская мораль всегда была коллективной, соборной, прощенческой, очень по своей сути христианской. Россиянин, в отличие, скажем, от западноевропейца, скорее пожалеет лежащего на улице пьяницу, поможет ему, дотащит до скамейки, а не просто вызовет полицию, чтобы его увезли. Вот такую мораль Путин, судя по всему, намерен возродить.
Люди должны бережно относиться друг к другу — в конце концов, россиян не так много осталось. Хватить гнобить друг друга, убивать, раздражать, сокращать жизнь. Медицина должна быть хорошей не потому, что это «правильно», а потому, что нас мало и надо беречь себя. Именно поэтому Путин неоднократно говорил, что российские солдаты нигде больше не будут гибнуть за чужие интересы. Именно поэтому он борется за повышение рождаемости и увеличение продолжительности жизни. Безусловно, многое тут зависит от экономики, но самоощущение людей, самоощущение страны — очень важный фактор, если даже не первостепенный.
Другое дело, что, когда мы говорим о традиционных ценностях, возникает очень много вопросов. Почему именно эти ценности мы должны считать традиционными? Почему именно этот вид семьи мы должны считать традиционными? Ведь с точки зрения истории семья так сильно трансформировалась в разные периоды и в разных странах, что даже хронологически трудно сказать, существование какого типа семьи является самым длительным в человеческой цивилизации. Не говорим уж про сексуальные меньшинства, которые в разные периоды человеческой истории иногда очень даже были на коне.
Так вот, возникает вопрос, почему именно те ценности, которые Россия собирается отстаивать, нам предлагается считать традиционными, а то, например, что Россия является чемпионом мира по абортам, что тоже противоречит любым библейским постулатам и человеческой морали, никого особо не волнует? Про аборты никто никогда нигде не говорит, и это почему-то вполне вписывается в представления некоторых консервативных депутатов о ценностях семьи: это только спать с чужими мужчинами нельзя, а аборты можно делать хоть каждый год. При том что можно с легкостью привести аргумент в пользу диаметральной позиции: секс на стороне ерунда, а вот убийство ребенка, которого вы делаете, — гораздо более аморальная вещь.
С другой стороны, та же Америка — страна очень религиозная, люди там в массе своей ходят в церковь гораздо чаще, чем россияне, семейные ценности очень сильны, но и там количество разводов и абортов крайне велико. Интересно, кстати, что в России число венчаний почему-то не растет в геометрической прогрессии, что на самом деле тоже вызывает вопрос: вы хотите, чтобы семьей можно было называться только после того, как государство поставит штамп, — а почему не церковь, не Бог? Хотя, конечно, венчание — это совсем другая ответственность.
Как бы там ни было, вопросы о ценностях возникают. То есть сама концепция ценностей вполне приемлема, но необходимо понять, почему именно эти ценности выбраны в качестве ориентиров, а не другие, почему отбор шел именно в этом направлении, какие критерии лежали в его основе.