В эту ночь любовь доставила полное удовлетворение тайным влюбленным, и, засыпая, они с нежностью думали друг о друге. Когда Драйвер встал и начал одеваться, Франческа лежала с закрытыми глазами, притворяясь, будто спит. После его ухода она потянулась, провела руками вдоль тела.
Невзирая ни на что, в этот предутренний час она думала о муже. Его мать считает, что он влюблен. Эта мысль обожгла ее, как удар кнута. Неужели он и в самом деле влюблен? Влюблен в эту американскую кузину с темными итальянскими глазами. Он, который никогда никого не любил в своей жизни, он, который обозначал словом «любовь» грубое обладание; что это такое, она испытала на себе в первые годы их совместной жизни. В его устах это был лишь эвфемизм, означающий животную похоть; только это чувство он и испытывал ко всем тем женщинам, что последовали за ней: их общим светским знакомым, молодой киноактрисе с изумительной фигурой и хорошим рекламным агентом, непрерывно сменявшим друг друга любовницам. Она знала о них всех, потому что шпионила за ним; как только завязывался очередной роман, Франческа тут же принималась выяснять все подробности. Это был своего рода мазохизм, которому она не могла противиться. Иногда, в редкие минуты прозрения, она догадывалась, что это кара, ниспосланная ей за ее грех, но тут же отбрасывала эту мысль. Какой толк раскаиваться в том, что произошло так естественно? Во всем виноват се муж. Его гордыня, его непримиримость.
С глубоким ужасом вспоминала она первый год их совместной жизни.
Она попробовала сосредоточить свои мысли на Джоне, но они упорно возвращались к Алессандро. Одно только предположение, что он влюблен, причиняло ей нестерпимую боль. Нежность, сознание духовной близости, которая гораздо выше простой сексуальности, – нет, она ни за что не допустит, чтобы он разделил это с другой женщиной. А как она молила его вот о такой, возвышенной любви в ту ночь. Но он отверг ее... Она, вся дрожа, села на постели. Ненависть, которую она испытывала, была так сильна, что вытравила воспоминания о том, что Джон Драйвер совсем еще недавно держал ее в своих объятиях.
Сбросив с себя одеяло, она подошла к окну, как была, совсем обнаженная. Сладостная истома, которую она испытывала после любовных ласк, окончательно прошла; она стояла, наблюдая, как над садами Виллы восходит солнце; и все в ней заледенело от ревности... Стало быть, он влюблен в Катарину Декстер... Она опустила штору, в спальне стало опять темно. Нашла ночную рубашку и надела ее. Оставалось только ждать часа, когда, не вызывая ничьего удивления, она сможет встать и спуститься вниз.
* * *В какой-то миг Фрэнк Карпентер даже пожалел Харриет Харрисон. Пепельница была забита окурками; в комнате стоял густой запах табака и чего-то разлагающегося.
– Почему вы так долго молчали об этом? – спросил он. – Почему не разгласили эту позорную тайну?
– Потому что у этих людей была привычка обливать кислотой всех, кто причиняет им неприятности, – ответила она. – Теперь-то мне наплевать. Никто меня все равно не видит. Но в те дни мне, поверьте, было что терять. – Она горько улыбнулась и протянула ему здоровую руку. – Надеюсь, я хоть чем-то вам помогла?
– Вы даже не представляете себе, как вы мне помогли, – ответил Карпентер. – Я думаю, вы только что спасли кому-то жизнь. Не мог бы я навестить вас еще раз?
– Пожалуйста. – Она пожала плечами. – Всякий раз, когда вам понадобится информация, заходите.
Открывая дверь, он оглянулся на нее; она смотрела через окно в парк. «И долго еще она будет сидеть здесь, – мелькнула у него неожиданная мысль, – искупая все зло, причиненное ею людям?»
Такси, на котором он приехал из Беверли-Хиллз, все еще его ждало. Он вернулся в город и поселился в гостинице. На утро у него было назначено деловое свидание с одним из тех энергичных адвокатов, которые ведут дела богачей. В течение целого часа он просматривал досье. Затем позвонил Джону Джулиусу и попросил его о немедленной встрече.
Его впустил тот же дворецкий, туземец с Гавайских островов; гостиная казалась меньше и не столь современно отделанной, как в первое его посещение. Сказывались достижения последних лет декораторского авангарда: еще несколько лет – и дом будет выглядеть старомодным. Его только порадовало, что в гостиной работал кондиционер: на улице стояла сильная жара.
Джон Джулиус появился не сразу: по выражению его лица Карпентер сразу понял, что задержка объяснялась испытываемым им страхом. Он явно собирался с силами для этой встречи: от него попахивало виски. Шампанское и апельсиновый сок явно не подходили для этого случая. Джулиус неохотно протянул ему руку, и они обменялись рукопожатием.
– Зачем вы вернулись? Что вам нужно?
– Мне нужна правда, – сказал Фрэнк Карпентер, – вчера я беседовал с Харриет Харрисон.
– О Боже! – простонал Джон Джулиус. Он сразу как-то весь обмяк и сел. – Я думал, она умерла.
– Она рассказала мне об Элайз, – спокойно произнес Карпентер. – Я хотел бы выразить вам свое сожаление. Должно быть, вам пришлось очень нелегко.
– Нелегко? – как будто не сказал, а пролаял Джулиус; белки его глаз налились кровью. – Вы и понятия не имеете, что я перенес. И самое трудное было держать все это в тайне, вечно опасаться, что правда просочится наружу. И в конце концов Харриет удалось выведать, что творится. Эта женщина – сущее исчадие ада, вы не представляете себе, скольких людей она погубила.
– Представляю, – спокойно сказал Карпентер. – Но вам как-то удалось заткнуть ей рот. Она не посмела разгласить вашу тайну.
– Я переговорил с дядей Элайз, – сказал Джон Джулиус. – Он обещал уладить это дело. И уладил. Как он это сделал – я никогда его не спрашивал.
– Она рассказала мне, что ей пригрозили плеснуть кислотой в лицо, если она что-нибудь опубликует.
– С ней бы и не так стоило расправиться, – буркнул он. – Два моих лучших друга здесь в Голливуде покончили с собой из-за ее пасквилей. Она расстроила их браки и погубила их карьеры. Это единственная по-настоящему злая женщина, которую я знаю.
– Когда вы узнали, что ваша жена наркоманка? – Карпентер закурил сигарету. Джулиус медленно повернулся к нему своим красивым испитым лицом.
– Через шесть месяцев после женитьбы. Я ее очень любил. Она была очень хороша собой, ее богатство было для меня не самое главное. Но однажды я нашел в ее спальне «лошадку». Это меня ужасно расстроило. Я хотел, чтобы она лечилась. Но она не желала лечиться. Сказала, что может справляться с этой проблемой, лишь бы у нее были наркотики.
– И у нее не было никаких трудностей с их доставанием?
– Нет, – согласился Джулиус. – Ей приносили их домой.
– Харрисон рассказала мне и о Маласпига. И это тоже было верно?
– Да. – На миг он закрыл лицо руками. – Наркотики меняют людей. Когда я женился на ней, она была совсем другая. – Он встал, слегка пошатываясь. Он выглядел совсем стариком; так еще недавно крепкий дом превращается в руины; весь его шарм исчез. – Я должен выпить, – сказал он. – Сначала я пил очень много, потом сумел взять себя в руки. Я надеялся, что, может, и она попробует справиться со своей болезнью... Пока никто еще не узнал... Не хотите ли шотландского?
– Нет, спасибо, – поблагодарил Фрэнк. – Я ничего не хочу. Расскажите мне об Эдди Тейлоре – каким образом он был связан с вашей женой?
– Он торговал антикварными товарами на Сансете. – Джулиус плеснул большую порцию виски в стакан, выпил сразу половину и повернулся к Карпентеру. – Откуда вы это знаете?
– Сегодня утром я виделся с адвокатом Элайз. Он рассказал мне о ее делах. У нее был свой магазин, управлял которым Тейлор. После ее смерти душеприказчики продали этот магазин. – Карпентер сильно нахмурился, но это никак не было связано с Джоном Джулиусом. – Выяснить все это было нетрудно. Но я хотел бы, чтобы вы рассказали мне, как это произошло.
– Она встретилась с Тейлором, когда покупала какие-то антикварные вещи. У него была квартира на Восточной Пятьдесят второй улице, и она помогла ему обставить ее. Они хорошо поладили, и с ее помощью он смог завести свое дело. Я думаю, этот человек – настоящая гадина.
– Вы правы, – подтвердил Карпентер. – Почему она держала в тайне эту деловую операцию?
– Не знаю. Я уже вам говорил, что она была снобом. Она не хотела, чтобы кто-нибудь знал, что она вкладывает деньги в дело здесь, в нашем городе. Она никогда не приглашала сюда Тейлора и не встречалась с ним в обществе. Скажите мне, мистер Карпентер, зачем вы во всем этом роетесь? Моя жена умерла, к чему теперь копаться в прошлом?
– Меня интересует не ваша жена, – объяснил Фрэнк, – а люди, с которыми она была связана. Меня интересуют контрабандисты, которые привозят наркотики, и те, кто ими торгует. Что до вас, то вы можете не беспокоиться: ничто из того, что я выяснил, не будет разглашено. Вам нечего опасаться.
– Она встретилась с Тейлором, когда покупала какие-то антикварные вещи. У него была квартира на Восточной Пятьдесят второй улице, и она помогла ему обставить ее. Они хорошо поладили, и с ее помощью он смог завести свое дело. Я думаю, этот человек – настоящая гадина.
– Вы правы, – подтвердил Карпентер. – Почему она держала в тайне эту деловую операцию?
– Не знаю. Я уже вам говорил, что она была снобом. Она не хотела, чтобы кто-нибудь знал, что она вкладывает деньги в дело здесь, в нашем городе. Она никогда не приглашала сюда Тейлора и не встречалась с ним в обществе. Скажите мне, мистер Карпентер, зачем вы во всем этом роетесь? Моя жена умерла, к чему теперь копаться в прошлом?
– Меня интересует не ваша жена, – объяснил Фрэнк, – а люди, с которыми она была связана. Меня интересуют контрабандисты, которые привозят наркотики, и те, кто ими торгует. Что до вас, то вы можете не беспокоиться: ничто из того, что я выяснил, не будет разглашено. Вам нечего опасаться.
– Спасибо. – Актер допил виски. – Возможно, наша семейная жизнь была частично построена на лжи, но в ней было немало хорошего. Я не хочу, чтобы все это выплыло на свет Божий. Я ведь ее очень любил.
– И, зная, какова она была, – сказал Карпентер, – я думаю, вы не могли оставить ее.
Джулиус кисло улыбнулся: эта улыбка была одной из его отличительных черт как кинозвезды, так сказать торговая марка.
– Разговор с вами не оставляет никаких иллюзий. Может, вы и правы. Может, я и в самом деле знал, что не смогу ее оставить, поэтому убедил себя, что не хочу с ней расстаться. Ложь, с которой живешь достаточно долго, приобретает видимость правды.
– Расскажите о ее семье, – попросил Карпентер. – Не о Бохунах, о других.
– Ах да. – Джулиус снова кисло улыбнулся, явно сказывалось выпитое виски. – Вы хотите знать о ее деде, дядях и двоюродных братьях? Могу немного рассказать. Но вам придется держать язык за зубами, сынок. Они очень гордились Элайз. Упаси Бог, кто-нибудь из них узнает, что вы копаетесь в ее прошлом.
Через два часа Франк Карпентер уже сидел в самолете, на пути в Нью-Йорк. Прямо из аэропорта он позвонил в контору Бена Харпера. Секретарь сказала, что он в Чикаго.
– Здесь сейчас Джим Натан, – сказала девушка. – Тоже хочет его видеть. Но он не вернется до понедельника. А вы возвращаетесь?
– Да, – сказал Фрэнк. – Передайте, пожалуйста, трубку Джиму.
– Привет, Фрэнк. Ты где? – послышался бодрый голос Натана.
– В Кеннеди. Какие новости, Джим?
– Никаких. – Голос вдруг зазвучал надтреснуто. – Куда ни ткнись – тупик... А как у тебя? Ты что-нибудь накопал там в Голливуде?
В телефонной будке, над аппаратом, было укреплено небольшое зеркало, Карпентер видел в нем свое отражение.
– Нет, ничего. Честно сказать, я надеялся, что тебе больше повезет с Тейлором.
– Тут все глухо, – последовал выразительный ответ. – Я все проверил-перепроверил. Он абсолютно чист.
Фрэнк приложил руку к затылку: коротко стриженные волосы стояли у него дыбом; так он и подумал – «дыбом», хотя и стыдился, что мыслит такими клише.
– Плохи наши дела, – сказал он. – Скоро увидимся, Джим. – И повесил трубку. Абсолютно чист! Проверил-перепроверил!
Он знал Джима Натана вот уже пятнадцать лет – со дня поступления в Бюро. До сих пор Натан был прямодушным человеком: он ненавидел преступления и ненавидел наркотики. Говорили, что он крут, и даже чересчур. Но сейчас Фрэнк был уверен, что он лжет. Он солгал, когда говорил о магазине в Беверли-Хиллз. Элементарная проверка установила бы, что его настоящим владельцем являлась Элайз Джулиус. Натан же утверждает, будто магазин принадлежал Тейлору, всячески пытается отвлечь внимание Карпентера. «Я проверил все досконально. Он продержал магазин год или два, а затем его продал. Я не вижу тут ничего подозрительного». Все ложь, заведомая ложь, рассчитанная на то, чтобы помешать расследованию. С самого начала он пытается выгородить Тейлора. Он, видите ли, абсолютно чист. Никаких преступлений за ним не числится. В его бизнесе нет ничего нелегального. Он мысленно слышал голос Натана: тот смотрит ему в глаза, качает головой и лжет, и лжет.
Имя Тейлора упоминала в своем донесении Кейт Декстер. Кроме того, переговорив с адвокатом Элайз, Карпентер обнаружил еще одно важное зловещее обстоятельство. Натан этого не ожидал: он был уверен, что направил следствие по ложному следу. Выйдя из телефонной будки, Карпентер остановился. После разговора с адвокатом он понял, что Натан ведет нечестную игру, но ему требовалось время, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Теперь не оставалось никаких сомнений, что это отнюдь не случайная небрежность в работе. Натан покрывал Тейлора. А это могло означать только одно – что он подкуплен.
Карпентер вывел машину со стоянки и поехал в город. Итак, Бен Харпер в Чикаго. А тем временем Натан в его конторе. Харпер ведет специальное досье по делу Маласпига, там подшито и последнее донесение Катарины Декстер. Фрэнк видел, как Харпер клал его в скоросшиватель. Там все документы, и среди них план привлечения Катарины для работы тайным агентом, ее донесения, служебные письма, Рафаэль – все!
Он все сильнее и сильнее жал на педаль газа. Если Натан берет деньги у Тейлора, значит, он работает и на организацию Маласпига.
Достаточно ему зайти в кабинет Харпера, и он сможет просмотреть все это досье. А ведь Натан дружил и с Фирелли. Машина Карпентера была снабжена сиреной, которая использовалась лишь в чрезвычайных случаях. Он ткнул пальцем в кнопку, и вся улица огласилась мощным ревом.
* * *Секретарша Бена Харпера, разговорчивая девица, вместе с двумя своими подругами снимала маленькую, но очень дорогую квартирку в Ист-Сайде, потому что располагалась она в сравнительно безопасном районе; ей было двадцать семь лет, она была не замужем, и агенты, которые заходили к Бену Харперу, сразу же попадались на ее крючок: она не отпускала их, пока не выговорится. И ей нравился Джим Натан, ей вообще нравились крутые ребята. Поэтому, когда он пришел, она угостила его кофе из кофеварки и принялась развлекать.
Натан был вынужден поддерживать навязанную ему игру; его ладони были все в поту, он пил кофе с таким же удовольствием, как если бы это была микстура от кашля, но продолжал улыбаться и терпеливо выслушивал разглагольствования девицы. Она, улыбаясь, чистила свои перышки и простодушно упивалась собственной болтовней, не замечая ни напряженности Натана, ни краткости его ответов. Так прошло двадцать минут. Глядя, как она пудрит лицо и подкрашивает губы, кокетливо на него поглядывая, он несколько раз скверно выругался про себя. Наконец решился. У него был лишь один способ выполнить свое намерение. Если пустить дело на самотек, она будет сидеть здесь до самого закрытия конторы, и он так и не сможет проникнуть в кабинет Бена Харпера.
– Бетти, – он перегнулся через стол, – не пойти ли нам пропустить по рюмочке?
Она уставилась на него в полном восторге.
– Это было бы замечательно. Прямо сейчас? Правда, шести еще нет, но я могла бы запереть контору и пойти. Мистер Харпер вернется лишь утром в понедельник.
– Я только зайду и запишу несколько слов на его диктофон. А ты пока приведи себя в порядок. Я не задержусь.
– О Джим! Ты можешь записать то, что хочешь, на мой диктофон. Ты же знаешь, что к нему нельзя заходить.
– У меня секретный материал, – сказал Натан, поворачивая ручку двери от кабинета. – Я не могу записывать это даже в твоем присутствии. Я вернусь через минуту. – Он зашел внутрь и запер за собой дверь.
* * *– Вы знаете, – Сандро ди Маласпига перегнулся через стол, – все время, пока я был у себя дома, я скучал по Флоренции. Это довольно странно, потому что я предпочитаю жить в Замке.
Они ужинали в ресторане высоко в горах около Фьезоле; из сада, где они сидели, открывался вид на один из самых красивых городов, которые когда-либо видела Катарина.
В его отсутствие она много о нем думала, и, когда он заехал за ней в гостиницу, она поразилась, как он красив, хотя в этой красоте ей чудилось что-то зловещее. Он был очень рад видеть ее, и ей пришлось, скрывая свой страх, притвориться, будто она тоже очень рада.
– Разве вы не любите Флоренцию? Она просто замечательна.
– Люблю, – сказал он, – но еще сильнее я люблю Маласпига. Там я вырос, там мой родной дом. Наверно, я очень скучал по вас, поэтому и спешил вернуться.
Его темные, почти черные глаза пристально за ней наблюдали: в их выражении она чувствовала что-то страстное и в то же время устрашающее. Сейчас он не был прикрыт своим обычным светским шармом, и она видела перед собой человека сильных страстей и непреклонной, воли.
– Может быть, – уклончиво сказала Катарина и отвернулась.
Рука со сверкающей на мизинце золотой печаткой придвинулась к ней ближе.
– Вам не нравится, когда я говорю такие вещи?