— Он хочет взять ребенка на воспитание, — пояснил Джек.
— Зачем это ему понадобилось? Хочет увезти из Италии сувенир на память о путешествии?
Джек вкратце обрисовал некоторые из проблем Холтов. Упоминать шестилетнее заключение он не счел нужным.
— Здесь, наверно, есть специалисты по таким делам, — сказал Джек. — Я решил, что вы можете посоветовать, к кому обратиться.
Мосс почесал затылок.
— Я думаю, вам нужен Керн из консульства. Вы его знаете?
— Нет, — ответил Джек.
Мосс поднял трубку и набрал номер:
— Мистер Керн, это Мосс из пресс-бюро. У меня тут один мой друг. У него проблема. Мистер Эндрюс из парижской штаб-квартиры НАТО. Он приехал ненадолго. Вы не могли бы принять его прямо сейчас? Спасибо.
Он опустил трубку.
— Колеса смазаны. Передайте вашему приятелю — если у него есть старая заброшенная скважина, которую он не использует, пусть пригласит меня. Я буду с радостью присматривать за ней.
— Непременно. — Джек встал.
— Погодите-ка. — Мосс отыскал на столе среди бумаг визитную карточку. — Сэмюэл Холт. Это он?
— Да.
— Сегодня я приглашен к нему на коктейль. — Мосс уставился на карточку. — Палаццо Павини. Недурно, а? Вы там будете?
— Да, — ответил Джек.
— Прекрасно. Тогда до встречи. Будьте осторожны с Керном. Он гомосексуалист.
Керн оказался крупным печальным мужчиной с лысеющей головой, большим носом и землистым лицом. На нем был строгий черный костюм и рубашка с накрахмаленным воротничком. На столе у Керна царил идеальный порядок в пластиковых пеналах для входящих и исходящих документов лежали аккуратные стопки бумаг. Угрюмый, подозрительный, он производил впечатление человека, наводящего страх на своих подчиненных и выдающего визы на въезд в Соединенные Штаты крайне неохотно. Джеку, повидавшему за годы службы в НАТО немало чиновников государственных учреждений, уже попадались подобные лица. Их обладатели смотрели на всех иностранцев как на реальных или потенциальных врагов Америки. «Уж я-то знаю цену союзническим обязательствам», — как бы говорил Керн. Он слышал скрытые грозные ноты в кротких голосах претендентов на получение визы, видел фальшь и корысть, поселившиеся в их душах.
— А какой у вас тут интерес, мистер Эндрюс? — спросил Керн, когда Джек рассказал о Холтах и их желании взять ребенка на воспитание.
Сам вопрос и тон, которым он был задан, содержали намек на то, что Джеком, несомненно, руководит какой-то неблаговидный мотив.
— Никакого, — ответил Джек. — Просто мистер Холт — мой друг…
— А, — протянул Керн, — друг. Давно вы его знаете?
— Нет. — Джек не мог сказать Керну, что познакомился с Холтом вчера вечером. — Я подумал, что мое личное участие может немного ускорить процедуру…
— Личное участие. — Керн произнес эти слова так, словно речь шла о взятке. — Понимаю. У нас нет твердой политики в таких вопросах, но вообще-то подобные акции нами не поощряются. Дети, различие в вероисповедании…
Керн медленно развел руками; жест этот не предвещал ничего хорошего.
— Всегда есть опасность нежелательных осложнений. И все же, поскольку он ваш друг, а вы друг Хэнсона Мосса… Я поговорю с итальянской стороной.
— Я буду вам крайне признателен. — Джек обрадовался, что визит подходит к концу.
Керн пристально посмотрел через стол на Джека:
— Вы готовы поручиться за вашего протеже?
Одолев сомнения, Джек произнес:
— Конечно.
— Это может способствовать благоприятному исходу дела, — торжественно провозгласил Керн; выдвинув ящик стола, он извлек оттуда папку и положил ее перед собой. — Оно уже попало ко мне. Предварительные материалы. — Раскрыв папку, он уткнулся в документы. — Человек, желающий взять ребенка, должен удовлетворять некоторым требованиям. Прежде всего медицинским.
— Я уверен, они оба совершенно здоровы, — поспешно сказал Джек.
— Итальянское правительство ставит следующие условия. — Керн посмотрел на лежащие перед ним бумаги. — Глава семьи, желающей взять ребенка, должен быть не моложе пятидесяти лет; он также обязан представить справку от итальянского врача, удостоверяющую его неспособность иметь собственных детей, то есть стопроцентную стерильность. — На лице Керна появилась гнусная улыбка. — Ваш друг может принести такую справку?
Джек поднялся:
— Если не возражаете, мистер Керн, я предложу мистеру Холту зайти к вам и ответить на ваши вопросы.
Ради Морриса Делани Джек был готов совершить многое, но он не мог поручиться за стопроцентную стерильность миллионера. Это выходило за пределы обязательств, налагаемых долгом дружбы.
— Очень хорошо. — Керн тоже встал. — Я с вами свяжусь.
Шагая в сторону отеля, Джек испытывал облегчение оттого, что визит к Керну завершился и он покинул его кабинет. «Кабинет чиновника, — с отвращением подумал он, вспоминая собственный офис. — Вот наилучшая питательная среда для бунтарских и анархических настроений».
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Открывая дверь своего номера, он услышал в безлюдном коридоре какой-то шорох. Дверь подсобного помещения, находившегося в двадцати футах от того места, где стоял Джек, открылась, и Эндрюс увидел выходящего из комнаты Брезача. Парень, прятавшийся среди тазов и кофейников, покинул свое укрытие и быстро направился к Джеку. Полы расстегнутого пальто хлестали по ногам юноши.
— О Господи, — рассерженно произнес Джек, шагнув к Брезачу и сжимая увесистый ключ в кулаке, как оружие. — Не вздумай что-нибудь выкинуть.
Брезач остановился.
— Я вас ждал, — произнес он, нервно моргая. — Я не вооружен. Вам нечего бояться. Честное слово. У меня нет ножа. — Его голос звучал умоляюще. — Клянусь вам, я без ножа. Можете меня обыскать. Я хочу только поговорить с вами. Я вас не обманываю. — Брезач положил ладони на затылок. — Обыщите меня.
Джек заколебался. «Такой пустяк я могу для него сделать», — подумал он.
— Ладно. Заходи.
— Вы не хотите меня обыскать? — Брезач не опускал рук.
На юноше были измятые вельветовые брюки, темно-синяя рубашка и коричневый твидовый пиджак. Галстук отсутствовал. Ноги Брезача были обуты в поношенные высокие армейские ботинки.
— Нет, я не хочу тебя обыскивать, — сказал Джек.
Брезач почти разочарованно уронил руки; Джек вошел в номер. Юноша медленно проследовал за ним. Джек снял пальто, бросил его на кресло и повернулся лицом к парню.
— Ну, — резко сказал Джек, — что тебе от меня надо?
Посмотрев на висевшие над дверью позолоченные часы, Джек увидел, что они показывают пять минут пятого. Вероника обещала прийти к пяти. Времени на долгий разговор нет, подумал Джек, надо его побыстрей выпроводить отсюда.
— Вы позволите мне сесть? — неуверенно спросил Брезач.
— Садись, садись.
Вид у Брезача был утомленный, измученный, он напоминал студента, который, боясь провалиться на экзамене, несколько ночей подряд корпел над учебниками. Сейчас невозможно было не испытывать к нему жалости.
— Хочешь виски?
— Спасибо.
Брезач опустился на стул. Смущенно закинул ногу на ногу и положил руку на лодыжку, словно позируя перед объективом фотоаппарата.
Джек налил ему виски с содовой. Брезач неловко поднял бокал:
— Будьте здоровы.
— Твое здоровье, — отозвался Джек.
Они выпили. Брезач жадно отхлебнул сразу четверть содержимого бокала. Он заложил одну руку за спинку стула, стремясь продемонстрировать, что чувствует себя как дома.
— Шикарный у вас номер. Неплохо устроились.
— Ты явился сюда, чтобы восторгаться моими апартаментами?
— Нет, — застенчиво произнес Брезач. — Конечно, нет. Это я так — чтобы растопить лед. После вчерашнего. Хочу вам кое-что сказать, мистер Эндрюс.
Он уставился на Джека сквозь очки, словно школьник с плохим зрением, который пытается с задней парты разобрать выведенную на доске формулу.
— Сегодня я пришел без ножа. Но это не значит, что я не захвачу его в другой раз и не воспользуюсь им. Имейте это в виду.
Джек, держа бокал в руке, опустился в кресло и посмотрел на парня:
— Спасибо. Это очень благородно с твоей стороны — предупредить меня.
— Я не хочу, чтобы у вас создалось обо мне ложное представление, — приятным, серьезным голосом произнес Брезач. — Не думайте, будто я простил вас и стерплю любое ваше поведение.
Джек медленно поставил бокал на стол, стоящий возле кресла. Возможно, сейчас самое время подняться и ударить парня пару раз по голове. Крепко. Французы называют это жесткими методами воспитания. Наверно, ему удастся подобным образом вправить юноше мозги. Брезач был высоким, но худощавым, его тонкие руки, высовывавшиеся из-под потертых рукавов пиджака, казались не слишком сильными.
После войны Джек ни разу не дрался, но он был атлетически сложен, обладал могучими плечами и крепкими кулаками. К тому же в детстве и юности ему приходилось драться довольно часто. До ранения он регулярно занимался боксом и вряд ли полностью утратил навыки. Чтобы преподнести урок Брезачу, не требовалось быть абсолютным чемпионом мира. Трех-четырех хороших ударов будет достаточно. Джек тряхнул головой, отвергнув эту идею. Будь Брезач крупнее и сильнее, Джек поколотил бы его. Но даже мальчишкой Джек не связывался с теми, кто был слабее его. Он ненавидел любое проявление хамства и, даже понимая, что малое насилие способно предотвратить серьезное кровопролитие, не мог заставить себя подняться, подойти к Брезачу и врезать ему как следует.
— Хорошо. Если я правильно тебя понял, ты сохраняешь за собой право убить меня.
— Да, — подтвердил Брезач.
— Что тебя заставило пойти на временное перемирие? — поинтересовался Джек.
— Я хочу поговорить с вами. Мне надо кое-что у вас узнать.
— Почему ты решил, что я стану с тобой разговаривать?
— Вы же впустили меня в номер. Говорите со мной, верно?
— Послушай, Брезач, я тоже предупрежу тебя кое о чем. Я могу через пару минут взять телефонную трубку и попросить администратора прислать сюда полицию. У тебя будут серьезные неприятности, если я заявлю под присягой, что ты грозил убить меня.
— Вы этого не сделаете, — произнес Брезач.
— Не уверен.
— Тогда все раскроется, — спокойно сказал Брезач. — Попадет в прессу. Ваша жена узнает. Ваше начальство — тоже. Как долго вам удастся оставаться на государственной службе после того, как газеты сообщат о том, что у вас в Риме возникли неприятности из-за связи с молодой итальянкой?
«Он хоть и тощий, — подумал Джек, — а все-таки, наверно, мне следует ему вмазать».
— Нет, вы не позовете полицию. — Брезач с жадностью отпил виски с содовой. — Это я вычислил.
Опустошив бокал, юноша поставил его на пол.
— Вы сегодня виделись с Вероникой?
— Да, — ответил Джек. — Мы обедали в ресторане. Тебе сообщить меню?
— Какое у нее настроение?
Брезач поднялся вперед, пытаясь понять по лицу Джека, правду ли он говорит.
— Превосходное, — безжалостно произнес Джек, мстя Брезачу за то, что юноша упомянул его жену и работу. — Она вся трепещет от счастья.
— Не издевайтесь надо мной. — Брезач попытался придать своему голосу грозную окраску, но он прозвучал обиженно, печально. — Где она сейчас? Куда переехала?
— Не знаю. Если бы и знал, то не сказал.
— Что она обо мне говорила?
Джек задумался. Желание быть жестоким прошло.
— Ничего, — соврал он.
— Я вам не верю. Не обманывайте меня. Я и так очень нервный. Если будете лгать, я за себя не ручаюсь.
— Если ты будешь угрожать, — сказал Джек, — я вышвырну тебя отсюда.
— Ладно, ладно. — Брезач выставил вперед руки, раздвинув пальцы, словно бейсбольный тренер, который подает игроку команду оставаться на своей базе. — Я буду спокоен. Изо всех сил буду стараться не терять самообладания. Я пришел сюда не для того, чтобы драться с вами. Хочу задать вам несколько вопросов. Вполне разумных вопросов. Все, чего я хочу, — это услышать честные ответы на них. Я имею на это право, — с вызовом произнес он. — Вы со мной согласны? Ответьте хотя бы на пару вопросов.
— Что ты хочешь узнать? — спросил Джек.
Нескрываемые страдания Брезача, его душевная незащищенность вызвали у Джека инстинктивное стремление уменьшить его боль.
— Первый и весьма важный вопрос, — невнятно пробормотал юноша. — Вы ее любите?
Джек молчал, но не потому, что хотел поточнее сформулировать искренний ответ — это не составило бы ему труда; он боялся причинить Брезачу дополнительные мучения.
— Черт возьми, Эндрюс, — повысил голос Брезач, — не сочиняйте ничего. Ответьте: да или нет?
— Ну, тогда — нет, — сказал Джек.
— Значит, — произнес юноша, — она для вас — ну, просто развлечение?
— Возможно, ты обрадуешься, узнав, что тебе удалось его сильно испортить.
— Вы ей об этом сказали? — не унимался Брезач.
— О чем?
— Что не любите ее.
— Так вопрос не ставился.
— Я люблю ее, — глухо сказал Брезач.
Он уставился на Джека, следя за его реакцией. Джек молчал. Брезач возбужденно потер руки, как бы согревая их.
— Вы что-нибудь скажете? — спросил Брезач.
— Каких слов ты от меня ждешь? Я должен прийти в умиление?
— Я хочу жениться на ней, — прошептал Брезач. — Я десять раз делал ей предложение. Только формальность мешает нам зарегистрировать брак.
— Что? — с недоумением в голосе произнес Джек.
— Формальность. Она католичка. Ее родители весьма религиозны. Я — атеист. Даже ради нее я не смог бы совершить этот лицемерный шаг…
— Понимаю. — Джек вспомнил Холтов.
Похоже, в Риме религия порождает еще больше проблем, чем в любом ином месте.
— Но она колебалась, — продолжал Брезач. — Каждый уик-энд она отправляется к своим родителям во Флоренцию, и они оказывают на нее давление, принуждают ходить к мессе. Но это — вопрос времени. Она знает, что рано или поздно я пойду на все. Знает, что я не могу без нее жить.
— Ерунда, — отрезал Джек. — Любой человек может прожить без кого угодно.
— Какая гадость! — воскликнул Брезач.
Вскочив, он принялся расхаживать по комнате.
— Гадость. Бездушный цинизм. Это то, из-за чего я ненавижу старость. Если бы я позволил себе стать таким бездушным циником, я бы наложил на себя руки. Лучше умереть до тридцати лет, чем превратиться в человека, подобного вам. Уверен, в моем возрасте вы не были таким. Я вас видел. На экране. Вы тогда еще не начали портиться.
Джек не спускал глаз с Брезача; теперь, когда юноша поднялся со стула, он был способен в любой миг совершить нечто опасное. Джек ощутил, что в нем опять закипает злость. Отчасти это обусловливалось тем, что в каком-то смысле Брезач был прав — в двадцать пять лет Джек не сказал бы, что любой человек может прожить без кого угодно.
— Следи за своим языком, — предупредил Джек юношу. — Я тебя слушаю, сам не знаю почему, но оскорблять себя не позволю.
— Когда мы познакомились, она была девушкой, — громкой скороговоркой выпалил Брезач. — Прошло четыре месяца, прежде чем я попытался поцеловать ее. Когда она перебралась в мою комнату, я сказал себе: «Наконец моя жизнь чего-то стоит». И вот она встречает вас; вы за каких-то полчаса отняли ее у меня. Вы — старый, — он усмехнулся, глядя на Джека, и уголок его рта, как всегда в минуту волнения, дернулся, — толстый, женатый. — Последнее слово Брезач произнес таким тоном, будто оно означало какое-то постыдное извращение. — Самодовольный клерк. Человек, которому не хватило мужества постоять за свой талант. Чиновник, с утра до вечера изобретающий у себя в кабинете всевозможные способы взорвать земной шар…
— Мне кажется, — заметил Джек, — у тебя превратное представление о том, чем я занимаюсь в НАТО. Похоже, ты начитался коммунистических газет.
— Да это все написано на вашем лице! — взорвался Брезач, шагая по гостиной. — Слабоволие, развращенность, коварство, похоть. Вы безобразны! Вы безобразный старик! А она из-за вас бросила меня. Я вам скажу кое-что еще, — исступленно закричал Брезач. — Я красавец! Спросите ее сами, называла она меня красавцем или нет.
Услышав, как Брезач расхваливает себя, Джек не удержался от смеха.
— Хорошо, смейтесь. — Брезач в угрожающей позе застыл над Джеком. — Мне следовало ждать подобной реакции от такого человека, как вы. Чтобы скрыть растерянность, в которую повергает вас одно слово правды, вы смеетесь. Испытанный прием. Светский, дипломатичный смех. В один прекрасный день этот смех застрянет у вас в горле.
— Хватит, парень, — тихо сказал Джек. — Я думаю, тебе пора уходить.
— Что вы ей наобещали? — спросил Брезач.
Его лицо стало мертвенно-бледным, только два маленьких круглых пятна алели на скулах. «Вдруг он болен и приехать в Рим его заставил туберкулез?» — подумал Джек. Он вспомнил Китса, умиравшего в Испании, румяных англичанок, чьи голоса не смолкали в кафе; они убегали от смертоносных лондонских туманов, кашляя в платки. Он чуть было не посоветовал Брезачу сходить к врачу.
— Что вы пообещали ей во время этого проклятого ленча? — закричал юноша. — Какую хитрость применили? Напоили ее? Что вы ей дали — деньги, драгоценности? Что наврали? Обещали развестись со своей женой, жениться на ней и увезти в Америку?
— Давай внесем ясность в этот вопрос, — сказал Джек, вставая. — Никаких обещаний я ей не давал. Мне и в голову не приходило, что я ее хочу. Если тебе не терпится узнать правду — пожалуйста. Она забралась ко мне в постель без приглашения. Инициатива принадлежала ей, — безжалостно произнес Джек, желая раз и навсегда избавиться от Брезача; он сделал шаг в сторону юноши.