— Как поживает Бастер? — спросил Джек, чтобы сменить тему и отвлечь Карлотту от ее проблем.
— Он умер… — Карлотта заплакала. — У меня не хватило мужества написать тебе об этом. Кто-то отравил его. Калифорния уже не та, что прежде. Туда понаехали грубые, злые люди…
Клыкастый зритель мертв, с грустью подумал Джек, глядя на Карлотту, которая приложила платок к глазам.
— Мне очень жаль. — Джек коснулся руки Карлотты. — Я к нему привязался.
Теперь, после гибели пса, он произнес это совершенно искренне.
— Он был единственным близким, дорогим мне существом, которое я потеряла за годы войны, — сказала, всхлипывая, Карлотта.
Во время войны, подумал Джек, каждый должен быть готов к какой-то потере. Но он не сказал ей об этом. Он хотел утешить жену, заставить ее поверить в то, что с его возвращением все изменится, климат улучшится, ей снова будут предлагать хорошие роли, злые люди покинут Калифорнию, гонорары возрастут. Но тут к ним подошел Уилсон в темно-бордовом халате. Он давно мечтал познакомиться с известной и красивой женой своего соседа по палате; времени на утешения не осталось.
Вытерев слезы, Карлотта посмотрела на Уилсона, успешно имитируя беззаботную, обворожительную улыбку, привезенную много лет назад на западное побережье из Техаса и сыгравшую немалую роль в ее карьере. Если Уилсон и заметил ее слезы, то, несомненно, решил, что они вызваны жалостью к Джеку.
— Мисс Ли, — вежливо начал Уилсон, покачиваясь на многострадальных ногах, — позвольте сказать вам, что я еще в юности восхищался вами (сейчас Уилсону было двадцать четыре года) и считал вас самой очаровательной женщиной на свете.
— Как приятно это слышать! — произнесла Карлотта, снова превращаясь в ту самоуверенную, кокетливую и опасную актрису, какой она была, когда Джек впервые увидел ее.
Карлотта провела с ним меньше разрешенных двух часов. Она ушла на тридцать минут раньше, объяснив, что боится опоздать на вашингтонский поезд. Сейчас она не могла позволить себе опаздывать. Те времена, заявила Карлотта, когда она была в зените славы и все ей прощалось, остались в прошлом.
Вечером, когда медсестра, подготовив Джека к операции, потушила свет в палате, он заплакал. Это случилось с ним впервые после ранения.
Оказывается, в Калифорнии бывают замечательные рассветы. Ты не находишь?
— Оставайся на ленч, — сказала Клара.
Она загорала, лежа на надувном матрасе перед домом. На ней был крохотный купальный костюм. Спина ее была почти черной. Джек в очередной раз удивился тому, какое у Клары крепкое, красивое тело, совсем не соответствующее ее суровому, разочарованному, секретарскому лицу.
— Морис где-то там. — Она махнула рукой в сторону океана. — Если не утонул. Ты с Карлоттой?
— Нет, — ответил Джек, — один.
Он перелез через низенькую ограду, отделявшую патио Делани от пляжа, и побрел к воде. В этот рабочий день белая дуга побережья в Малибу с броской бахромой налезающих друг на друга домиков была почти безлюдной. Поднялась приличная волна, крутые зеленоватые гребни накатывались на берег, с грозным шипением превращаясь в белую пену, к которой уже спешил следующий вал. Вдали Джек заметил темную точку. Делани упорно плыл вдоль берега, его голова то взлетала вверх вместе с пенистыми барашками, то проваливалась вниз. Заметив машущего рукой Джека, Делани повернул к пляжу.
Минуту-другую казалось, что Морису не выбраться из воды. Волны отбрасывали его назад, и он застрял на уровне волнорезов. Голова Делани снова и снова скрывалась под водой. Затем очередная волна выбросила его на берег; он вскочил на ноги. С Мориса стекала вода. Мускулистый, загорелый, он напоминал немного постаревшего, но еще сильного боксера-легковеса; он словно смеялся над Тихим океаном, пытавшимся сломить его. Улыбающийся, с покрасневшими от соленой воды глазами, он подошел к Джеку, пожал его руку, потом поднял с песка огромное белое махровое полотенце и принялся энергично вытирать им свои редеющие рыжеватые волосы. Завернувшись в полотенце, как в тогу, Делани сказал:
— Жаль, что ты поздно пришел. Поплавали бы вдвоем. Вода великолепная.
— Если ты не перестанешь заплывать так далеко один, когда-нибудь на побережье найдут утонувшего режиссера.
Делани улыбнулся:
— То-то многие посмеются. Выпьешь чашку кофе?
— Я хочу поговорить с тобой. У меня неприятности.
— У кого их нет? — Делани посмотрел в сторону дома. — Клара еще в патио?
— Да.
— Давай прогуляемся, — предложил Делани.
Они зашагали по плотному песку вдоль полосы выброшенных волнами водорослей; в тридцати ярдах от берега покачивались на волнах пеликаны.
— Я собираюсь начать жизнь заново, — сказал Джек. — Мне нужен твой совет.
— Какую жизнь?
— Семейную. — Джек смотрел на пеликанов. — Профессиональную.
Хмыкнув, Делани кивнул головой. Потом наклонился, подобрал камешек и метнул его, заставив запрыгать по воде. Всякий, кто увидел бы его в эту минуту, поразился бы тому, сколько силы, ловкости, энергии сохранилось в Делани.
— Я ждал этого, — сказал он, не глядя на Джека. — Карлотта тебя измучила, верно?
— Да. Сегодня она явилась домой в восемь утра.
— Ты спросил, где она была?
— Нет. Она сама порывалась мне рассказать.
— А, — произнес Делани, — вы уже дошли до этой стадии.
— Да.
— Что ты ей сказал?
— Когда я вернулся сюда после госпиталя, я сказал ей, что мне кое-что известно о том, как она жила в годы войны, но я ее ни в чем не виню и не осуждаю. Черт возьми, я отсутствовал более пяти лет. Давай все забудем, начнем новую жизнь, попытаемся восстановить прежние отношения, предложил я.
— Наивный рыцарь. Что она тебе ответила?
— Она сказала — прекрасно, и я хочу того же. В течение двух месяцев все было замечательно. Почти как прежде. Потом пошли бесконечные вечеринки, она начала уходить из дома днем. Ты знаешь, как живут здесь женщины. Наконец вчера она вовсе не вернулась домой…
— Она хочет развода?
— Нет. Говорит, что по-прежнему любит меня. — Джек устало улыбнулся. — В некотором смысле это так и есть. Другие мужчины значат в ее жизни немного. Во всяком случае, каждый в отдельности. А все вместе они занимают в ней существенное место.
— У тебя есть догадки насчет того, что ею движет?
— Кое-какие предположения у меня, конечно, есть.
Джек тряхнул головой, заставляя себя говорить; он не мог более таить переживания в себе.
— Карлотта так сильно изменилась за время моего отсутствия. Когда мы встретились, поженились, она была совсем иной… До меня она знала только одного мужчину — Катцера. Услышав об их связи, я решил, что это обычная голливудская история — честолюбивая девушка спит с продюсером ради того, чтобы получать хорошие роли и обрести известность. Но потом я обнаружил, что это иной случай. Карлотта встречалась с ним одним семь лет. Она его любила. С нею он был не тем гангстером в смокинге, каким все его считали, а добрым, благородным, чутким, умным и честным человеком. И я должен признать: когда она сказала ему о том, что выходит за меня замуж, он повел себя очень достойно. Не угрожал ей, не пытался навредить мне — а расправиться со мной в ту пору не составляло для него труда — и с тех пор стал для нас обоих хорошим другом. Живя со мной, Карлотта до войны ни разу не посмотрела на другого мужчину. Как и я — на другую женщину.
— Да, это верно. — Делани невесело усмехнулся. — Вы были весьма необычной парой. Так что же, по-твоему, случилось?
— Во-первых, ей было одиноко. Карлотта не способна находиться одна. Во-вторых, она почувствовала, что ее акции падают. Ей не повезло с двумя-тремя картинами, и режиссеры стали приглашать других актрис на роли, которые она хотела бы сыграть. Нет нужды говорить тебе о том, сколько в ней было честолюбия. Я понимаю, какую боль она испытывала. Она панически боялась постареть. Мне кажется, Карлотта пыталась в постелях укрепить свою пошатнувшуюся веру в себя. А для этого всегда мало чьей-то постели. Приходится их часто менять.
Делани кивнул. Он задумчиво почесал голову, взъерошив просоленные тонкие рыжеватые волосы.
— Ну, доктор, — произнес он, — похоже, в рентгеновском снимке нет нужды. Диагноз ясен. А что скажешь о себе? Какие у тебя планы?
— Я собираюсь расстаться с Карлоттой. Я не в силах помочь ей. Если останусь, то возненавижу ее. Мое терпение иссякло.
— Я знал еще в 1944 году, что когда-нибудь ты придешь ко мне и произнесешь подобные слова. Однажды я был на вечеринке. Карлотта тоже там присутствовала. Она подошла ко мне и сказала: «Морис, говорят, ты самый лучший мужчина в этом городе». — Делани безжалостно рассмеялся. — Конечно, это не соответствовало действительности, но ее слова прозвучали как приглашение.
— Не стану спрашивать тебя о том, что произошло позже, — тихо промолвил Джек.
— Да, не стоит.
Они остановились и посмотрели на волны. Пеликаны, не двигая крыльями, периодически взмывали ввысь на пенистом зеленом буруне.
— Возможно, у них есть свои причины проводить весь день подобным образом. — Делани кивнул в сторону птиц, — но скорее всего они просто рисуются; они как бы говорят: «На песке мы не слишком красивы, зато на гребне волны мы очень хороши». Они, наверно, тайные члены актерской гильдии.
Он плотнее запахнул полотенце. Пляж продувался северным ветром, густой туман поглощал солнечные лучи.
— Ты не хочешь перебраться к нам? — спросил Делани. — Летом здесь прекрасно, в будни людей практически нет, ты сможешь залечивать в тиши свои раны. Над гаражом есть комната для гостей; мы даже не будем видеться, если не захочешь.
— Спасибо, — поблагодарил друга Джек, — но я собираюсь поехать сначала на восточное побережье, а потом, возможно, и в Европу.
— Будешь там сниматься?
— Нет. Кажется, я не хочу больше работать в кино, — медленно произнес Джек. — Все равно, с моим теперешним лицом не приходится рассчитывать на прежний успех.
Он коснулся рукой челюсти.
— Найдутся роли и для тебя. Вроде той, что ты отверг в прошлом году. Возможно, сразу тебе не удастся получить главную роль, но со временем…
— Какой из меня теперь актер. Ты ведь сам это знаешь, да?
— Ну…
— Знаешь, — твердо повторил Джек.
— Да, — согласился Морис.
— Ты предлагал мне ту роль по дружбе?
— Отчасти да, — произнес Делани.
— Кино меня больше не интересует. Возможно, в этом виновата война. Не знаю. Все это кажется мне ерундой. Актерство — неподходящее занятие для взрослого мужчины вроде меня. Наверно, я думаю так потому, что я никогда не был настоящим актером. Я попал на съемочную площадку случайно… — Джек пожал плечами. — И с легкостью покину ее.
— Что ты будешь делать в Европе?
— Ну, я тут поговорил с парой людей, — смущенно произнес Джек, — из общества квакеров… они занимаются беженцами, инвалидами. По-моему, сейчас в Европе косметические дефекты лица не мешают человеку. Мы с таким усердием крушили там все, что сейчас не грех заняться восстановлением…
Делани засмеялся:
— Неверная жена, как никто другой, способна подвигнуть человека на добрые дела.
— Окончательное решение я приму в Нью-Йорке.
— Как у тебя с деньгами? — спросил Делани.
— Мне платят пенсию. Сто девяносто долларов в месяц. Ну, еще я буду получать заработную плату. Перед войной, когда я был богат и не знал, что делать с деньгами, мой агент заставил меня приобрести кое-какие акции и облигации. По его словам, с той поры их стоимость возросла втрое. Я могу выручить за них от ста до ста двадцати тысяч долларов… с голоду я не умру.
— И все же, как обидно… — Делани огорченно покачал головой. — Мы так прекрасно ладили, ты и я. Нам все удавалось. Казалось, нам всегда будет сопутствовать удача. Но дело было не только в везении. Мы владели великим секретом. Не лгали друг другу и умели работать вместе. Проклятая война, — тихо, с горечью произнес он. — Всю войну я строил для нас планы. Я думал, что, когда ты вернешься, мы создадим независимую компанию и покажем всем, как надо снимать фильмы. Если бы в 1945 году ты вернулся со своим прежним лицом, нам был бы гарантирован успех, все спешили бы вложить деньги в наше предприятие…
— Но в 1945 году я не вернулся со своим прежним лицом.
— А теперь, — задумчиво потер щеку Делани, — у меня нет средств на трехминутный ролик, рекламирующий презервативы.
— Тебе известно, Морис, что это временные трудности. Многие хотят заполучить тебя.
— Да. Многие. На их условиях. Чтобы снимать всякое дерьмо. Конечно, положение изменится. Непременно. И когда это случится, я приду к тебе, где бы ты ни был и чем бы ни занимался, и мы еще утрем всем носы. — Делани усмехнулся. — Сообщи свой новый адрес, чтобы мне не пришлось тратить время на розыски.
— Обязательно сообщу, — с трудом выговаривая слова, пообещал Джек.
«Господи, — подумал он, — после госпиталя я готов расплакаться по любому поводу».
— И все же, если тебе нужны деньги…
Джек покачал головой, глядя на песок.
— Так что ты хочешь от меня? — спросил Делани.
— Ты вытащил меня сюда. Скажи, что мне пора уезжать.
— Уезжай, — резко сказал Делани. — Немедленно. Я с радостью составил бы тебе компанию. Не тяни. Собери вещи и отправляйся в дорогу сегодня же. До наступления вечера пересеки границу Калифорнии. И не оглядывайся назад.
Его голос прозвучал жестко, решительно; Делани как бы нес ответственность за все, что произошло с Джеком и некогда юной, очаровательной Карлоттой; Джек был для него воплощением страхов, которые испытывал сам Морис, неудач, пережитых им, предательств, совершенных по отношению к другим.
— Не спорь с ней. Ни с кем не спорь. Просто уйди.
Они расстались без рукопожатия. Джек покинул Делани, который в своей тоге из полотенца напоминал величественного сенатора, произносящего речь у кромки бушующего моря. Джек прошел между двумя соседними коттеджами к дороге, где стоял его автомобиль; ему не хотелось прощаться с Кларой.
Карлотту он дома не застал. Быстро уложил вещи в пару чемоданов и написал записку. В два часа дня Джек уже мчался на восток.
— Ты правильно поступил, бросив ее. Она идиотка.
— Ты пришла к такому заключению на основании одного письма?
— Она не требует денег. Она могла бы обобрать тебя до нитки.
— Я говорил с адвокатами мисс Ли, — сказал мистер Гарнетт, — боюсь, вам грозят неприятности, мистер Эндрюс.
Мистер Гарнетт, лысоватый человек с тихим голосом, владел адвокатской фирмой, специализировавшейся на бракоразводных процессах. Джек с одинаковой брезгливостью относился к юристам подобного профиля и врачам-венерологам.
— Она требует огромную сумму. Поскольку у вас нет постоянного дохода, который мог бы стать источником алиментов, два дня назад ее адвокатам удалось добиться наложения временного ареста на ваши банковские вклады и ценные бумаги. Они утверждают, что вы собираетесь покинуть страну и в связи с этим интересы их клиента нуждаются в дополнительной защите.
— Но это нелепость, — сказал Джек. — Ведь дело о разводе возбуждаю я.
Он не выдвинул обвинения в адюльтере, потому что не хотел мараться в грязи. Джек предполагал, что развод будет спокойным, бесконфликтным, корректным.
— Какие у нее основания для иска?
— Она обвиняет вас в нарушении супружеской верности, мистер Эндрюс, — мягко проговорил мистер Гарнетт. — Боюсь, все козыри в ее руках.
— Господи, — вырвалось у Джека, — вся Калифорния знает, что она спит с кем попало.
— Вы располагаете доказательствами на сей счет, мистер Эндрюс?
— Нет, но всем известно…
— А она может доказать вашу вину, мистер Эндрюс. — Мистер Гарнетт смущенно перевел взгляд с Джека на бумаги, лежавшие на столе. — Ее адвокаты уведомили меня о том, что нанятый ею детектив следил за вами в Нью-Йорке; они располагают компрометирующими вас сведениями.
— О Боже.
Джек как-то встретил сотрудницу Красного Креста, с которой познакомился еще в Лондоне, и скорее от одиночества, чем по какой-либо иной причине, провел несколько ночей в ее квартире, не получив от этого большого удовольствия.
— Разумеется, мистер Эндрюс, вы тоже можете нанять детектива, хотя я полагаю, что до развода она будет проявлять большую осторожность. И все же шансы на успех есть. Я знаю одно очень хорошее калифорнийское агентство, которое в прошлом неоднократно добивалось блестящих результатов, и…
— Нет, — отрезал Джек.
Он вспомнил завтрак в саду. Ни при каких обстоятельствах он не пошлет полицейских следить за женщиной, которая в то далекое утро сидела напротив него.
— Нет, — тихо повторил он. — Забудьте об этом.
— Могу сообщить вам нечто приятное. Ваша пенсия останется нетронутой. Закон это гарантирует.
— Спасибо старому доброму дядюшке Сэму. — Джек встал.
— Мне нужны ваши инструкции, — произнес мистер Гарнетт. — Каким образом я должен оспаривать правомочность ее притязаний?
— Не делайте этого. Меня здесь не будет. Я уеду в Европу.
— Я знаю адвокатов вашей жены, — заявил мистер Гарнетт. — Они… безжалостны. Они пойдут на уступки лишь в том случае, если вы станете защищаться и выдвинете встречный иск… Если ваша жена вела себя так, как вы сказали… вполне возможно, нам удалось бы разыскать свидетелей… гостиничных портье, горничных, шоферов…
— Не надо. Дайте ей то, что она просит. Постарайтесь оставить мне что-нибудь, но если это не удастся сделать без названных вами мер, уступите ей.