— Думаю, вы удивлены, — сказал Холт, когда голоса Тачино и Тассети понизились до сердитого тихого бормотания.
— Да, признаюсь в этом. Я никогда прежде не занимался подобной работой.
— Не беда. Вы обладаете большим жизненным опытом и развитым интеллектом. Вы — человек слова и, что важнее всего, хорошо понимаете Мориса. Если кто-то способен совладать с ним, то только вы…
— Если кто-то способен совладать с ним, — грустно улыбнулся Джек.
— Если никто не способен совладать с ним, возможно, ему не стоит выходить отсюда живым. Так для него будет лучше, — своим мягким тягучим баритоном произнес Холт. Бросив взгляд на лицо Джека, он усмехнулся. — Вы снова удивлены, Джек, верно? Думаете — и откуда он знает так много? Послушайте, Джек, среди нефтедобытчиков немало людей, спешащих погубить себя. Я изучил все симптомы. Тут нет никакого волшебства. Я провел небольшое расследование. Морис, похоже, не считает нужным делать тайну из своей личной жизни, верно?
— Да, — согласился Джек.
— О вас я тоже навел кое-какие справки, Джек, — смущенно произнес Холт. — Вы на меня не обижаетесь за это?
— Все зависит от того, что вы узнали.
Холт снова усмехнулся:
— Я смогу платить вам больше, чем ваше начальство. Не стану раскрывать, что еще я установил, скажу только, что вся эта информация — лестная для вас. Она подкрепляет то прекрасное впечатление, которое вы произвели на нас с Мамой.
— Позвольте задать вопрос вам, Сэм. Что вы скажете о нем? — Джек кивнул в сторону Тачино, прислонившегося к стене коридора и слушающего Тассети, деловито шептавшего что-то на ухо продюсеру. — Какая роль уготована ему?
— Вполне определенная. Компания будет совместным итало-американским предприятием, он должен будет обеспечить четверть капитала.
— Вы сказали ему о том, что собираетесь пригласить меня?
— Не думайте об этом, Джек, — сказал Холт. — Вы мне нужны. Когда придет время, я извещу мистера Тачино.
— Думаете, он согласится?
Холт улыбнулся:
— У него нет иного выхода, Джек. Тачино находится на грани банкротства. Но я не собираюсь извлекать из этого выгоду, — извиняющимся тоном добавил Холт. — Я отдаю должное его достоинствам. Я уже говорил вам о них, верно? Он энергичен, полон идей, прекрасно знает запросы публики. Но итальянская манера ведения дел отличается от нашей, Джек. Местные бизнесмены совершают операции, которые считаются тут совершенно допустимыми, а в Штатах за них можно получить пять лет. Я буду президентом компании. В ее названии будет моя фамилия. Вы меня понимаете?
— Да.
— Я предлагаю вам нелегкую работу, — продолжил Холт. — Вам придется много трудиться. Сейчас вы получаете двенадцать с половиной тысяч долларов в год. Я подпишу с вами контракт, по которому вы будете получать тридцать пять тысяч в год в течение трех лет плюс пять процентов прибыли.
— А что потом?
Усмехнувшись, Холт коснулся рукой широкополой шляпы, висящей на вентиле:
— Там посмотрим, Джек. Я бизнесмен, а не работник системы социального обеспечения.
Послышался стук каблуков; к Джеку и Холту, стоявшим у окна, подошел Тачино.
— Знаете, Джек, — сказал Тачино, и тусклый свет лампы отразился от его очков, — я думаю, вам следует выспаться. Завтра вас ждет большая работа. Нам надо закончить дублирование как можно быстрее. Скажу вам правду, Джек, Делани превысил бюджет, съемки тянутся уже три лишние недели. Я слушал то, что вы записали. Мне очень понравилось. Только дело идет слишком медленно. Я знаю, что не ваша вина… — Тачино жестом показал, что не имеет претензий к Джеку. — Мне известно, как медленно работает Maestro. Но сейчас я беру бразды правления в свои руки. Без Мориса вы быстро закончите дублирование, и мы уложим фильм в коробки, прежде чем Делани выйдет из больницы, верно?
— Не знаю, мистер Тачино, — сказал Джек. — Если я буду торопиться, Делани, поправившись, может забраковать мою работу и заставить все переделывать заново.
— Кто ведает, когда он встанет на ноги? — нервно произнес Тачино. — И вообще, выживет ли он? Что мне делать? Ждать? Оплачивать простой ста двадцати членов съемочной группы только из-за того, что режиссеру вздумалось поскакать на лошади? К тому моменту, когда Делани сможет вымолвить слово, эта картина будет демонстрироваться в десяти тысячах кинотеатров.
— Мистер Тачино, — мягко, несколько медленнее, чем обычно, сказал Холт, — не волнуйтесь.
— Мистер Холт. — Тачино коснулся руки американца, — я вами восхищаюсь. Вы — джентльмен. У вас есть скважины с нефтью. Вы можете ждать. У меня нет скважин с нефтью, мистер Холт, мне надо торопиться.
Дверь палаты, где лежал Делани, открылась, и в коридор вышел врач. Вид у него был бодрый, равнодушный.
— Мистер… Эндрюс, — сказал он.
— Да? — отозвался Джек.
— Он хочет поговорить с вами, — сообщил доктор. — Только две минуты. Не более. Постарайтесь, пожалуйста, не волновать его.
Джек вопросительно оглядел всех присутствующих.
— Что-нибудь передать ему? — обратился он к ним.
Все молчали. Затем Холт произнес:
— Скажите Делани, пусть ни о чем не тревожится.
Джек шагнул в палату и закрыл за собой дверь.
Лишь одна неяркая лампа, стоящая сбоку от кровати, освещала комнату. В углу палаты сидела медсестра. В полутьме Джек не мог разглядеть выражение лица Делани или цвет его кожи. Накрытое одеялами тело друга, лежащее на высокой больничной кровати, казалось детским, хрупким; дыхание его было тяжелым, неровным. Он словно уменьшился в размерах. Морис здорово похудел за один день. К щеке Делани были приклеены пластырем трубки, которые заходили в его ноздри; по ним поступал кислород. Когда Джек остановился возле кровати, Делани поприветствовал его, еле заметно пошевелив пальцами. Джека охватило желание взять Мориса на руки, покачать друга, утешить, попросить у него прощения.
— Сэм Холт стоит в коридоре, — сказал Джек. — Он просит тебя ни о чем не тревожиться.
Делани попытался засмеяться.
— Джек, — прошептал режиссер, — две вещи. Первое — не подпускай Тачино к фильму.
— Не беспокойся о фильме.
— Он мечтает добраться до него, — вымолвил Делани. — Надо доснять финал. Ну, в привокзальном баре. Это самый важный эпизод в картине. Тачино превратит его в сцену из «Аиды». Не разрешай ему делать это.
— Я приложу все мои силы, чтобы этого не произошло, — пообещал Джек; его охватило чувство собственного бессилия и жалости к Делани, который даже сейчас, дыша кислородом и с трудом выговаривая слова, прежде всего думал о работе. И какой работе! Джек помнил сцену в баре. Делани был прав, назвав этот эпизод важнейшим в фильме, но сама картина ничего собой не представляла. Джеку казалось печальным, даже нелепым то, что человек, находящийся между жизнью и смертью, думает о чем-то столь несущественном, как несколько десятков метров целлулоида. «Боже, я вступаю в Твое царство. Но прежде я должен дать некоторые указания актерам».
— Если я сыграю в ящик, — сказал Делани, — мне бы не хотелось, чтобы этот итальянец загубил мою последнюю работу.
— Ты не сыграешь в ящик, — возразил Джек.
Делани медленно повернул голову вбок и посмотрел на Джека в упор.
— Мне не страшно, — прошептал он. — Не знаю почему — то ли потому, что я сильный человек, то ли потому, что я идиот, а может быть, я верю в то, что сумею выкарабкаться. Признаюсь, Джек, — до одиннадцати часов утра я чертовски боялся смерти. А теперь страх совсем исчез.
Из угла полутемной палаты донесся шорох.
— Scusi,[52] сестра, — сказал Делани. — Я совсем не слежу за языком.
— Синьор, — сухо обратилась сиделка к Джеку, — вы утомляете пациента.
— Еще одну минуту, сестра, — прошептал Делани, — одну минуту, пожалуйста. Это мой лучший друг. Еще с молодости.
— Только одну, и все, — донесся из темноты строгий голос.
— Слушай, Джек, только слушай, — экономя время, быстро заговорил Делани. — Ты должен сделать это вместо меня. Возьми дело в свои руки. Закончи картину. Джек, ты меня слушаешь?
— Да, слушаю, — отозвался Джек.
— Черт возьми, — торопливо произнес Делани, — ты справишься. Ты же знаком с этой кухней. Много часов провел на съемочной площадке. Если бы ты захотел, ты бы стал лучшим режиссером, чем девяносто процентов нынешних знаменитостей. В любом случае ты не сработаешь хуже Тачино. Снимай разные ракурсы. Не спеши. Пусть они кричат. Не торопись при монтаже и дублировании. Я не хочу, чтобы Тачино получил копию фильма прежде, чем я выйду из этой проклятой больницы. Scusi, сестра. Если Тачино поднимет крик, попроси Холта заткнуть ему глотку. Холт — на моей стороне. И он силен. Он способен при желании скрутить Тачино в бараний рог. Итальянец это знает. Доктор уверяет, что через шесть недель меня выпустят отсюда, и я все закончу сам…
— Шесть недель, — невольно вырвалось у Джека.
— Что ты сказал, Джек?
— Ничего.
— Пригласи этого парня… забыл, как его зовут… в школе верховой езды…
— Брезач.
— Пусть он поможет тебе. Назови его постановщиком диалогов, или твоим помощником, или как-нибудь еще. Я прочитал его сценарий…
— Но ты же сказал ему, что еще не читал его. — Джек вспомнил их утренний разговор.
Делани едва заметно улыбнулся:
— Я хотел сначала прощупать парня. Сценарий чересчур хорош для столь молодого человека. Не хотелось сразу захваливать автора. В каждом деле есть свои хитрости, Джек… Брезач произвел на меня сильное впечатление. Он, несомненно, талантлив. Кино у него в крови. Он тебе пригодится. Используй его…
Используй его, подумал Джек. Это приказ.
— Слушай, что он говорит. Его мысли нам пригодятся, — тяжело дыша, произнес Делани. — Вероятно, его голова — именно то, что нужно этой картине. Свежий взгляд со стороны. Я в него поверил. Сам был таким в его возрасте. Возможно, благодаря этому фильму я снова окажусь в седле. Джек, ты обещаешь?..
«Шесть недель, — подумал Джек. — Что я скажу Элен? Джо Моррисону? Что будет с моей жизнью?»
— Джек, — повторил Делани, — ты обещаешь? Ты мне нужен… Джек…
— Конечно, — произнес Джек.
Стоя здесь, возле высокой больничной кровати, он вдруг понял, что эта минута, эта жертва, этот отчаянный акт дружбы были с неизбежностью предопределены в Филадельфии тем вечером тридцать седьмого года, когда Делани ворвался в актерскую уборную.
— Ты не оставишь меня, Джек? — умоляющим тоном спросил Делани.
— Нет, я тебя не оставлю. А теперь постарайся уснуть.
— Еще одну минуту. — Делани схватил запястье Джека. Прикосновение его пальцев было легким, нежным, бессильным. — Еще кое-что…
— Синьор… — Медсестра поднялась со стула.
— Джек, — скрипучим, торопливым голосом заговорил Делани, — сходи к Кларе. Скажи ей, что она должна прийти сюда. Хотя бы на минуту. Хотя бы для того, чтобы поцеловать меня в лоб. Господи, это она может сделать, правда? После стольких-то лет совместной жизни?
— Синьор Делани! — Медсестра приблизилась к постели, кивком головы предложив Джеку покинуть палату. — Перестаньте разговаривать.
Пальцы Делани сжали запястье Джека чуть крепче.
— А еще сходи к Барзелли, — прошептал он. — Попроси ее не появляться здесь. Иначе Клара не придет сюда. Ты скажешь ей, Джек?
— Синьор, — громко произнесла сиделка, — если вы немедленно не покинете палату, я позову врача.
— Да, я скажу ей, — пообещал Джек. — Спокойной ночи. — Он вытащил руку из пальцев Делани.
— Она должна понять, — прошептал Делани. — Клара…
Он отвернулся. Джек вышел из комнаты.
— Ну что? — спросил его Тачино.
Итальянец стоял возле двери, и Джеку показалось, что он пытался подслушивать их разговор с Делани.
— В каком он состоянии?
— В хорошем, — ответил Джек. — Даже очень неплохом.
Усталость навалилась на него. Глаза болели, ему приходилось напрягать их, чтобы окружающие предметы не расплывались.
— Я уверен, он поправится, — сказал Холт.
Он уже держал шляпу в руках, собираясь уходить.
— Что он сказал? — произнес Тачино. — Он что-нибудь сказал о фильме?
Поколебавшись, Джек решил ничего не говорить. Пока. Он испытывал сильное утомление, и ему еще предстояло выполнить поручения Делани. Тачино подождет до утра.
— Его сознание еще не прояснилось окончательно, — сказал Джек и подумал, что это отчасти правда. Он взял пальто, висевшее на спинке одного из стульев. — Мне кажется, нам всем пора спать.
Он сделал знак Холту, чтобы тот задержался; оба итальянца шагнули в кабину лифта, оставив Холта и Джека наедине. Джек ознакомил Холта с пожеланиями Делани.
— Не беспокойтесь насчет Тачино. Его я беру на себя. — Холт пожал руку Джека и пожелал ему спокойной ночи.
Внизу Джек наткнулся на Фогеля, который все же закурил одну из своих сигар.
— Ну и денек, — сказал Фогель, когда они, распахнув стеклянную дверь, оказались под моросящим дождем. — Я собираюсь перекусить. Не хотите присоединиться ко мне?
— Спасибо, не могу. Мне надо сделать несколько звонков.
Джек уставился в темноту, ища глазами Гвидо и автомобиль. Внезапно вспыхнули фары, и машина подкатила к подъезду.
— Мы сегодня тут славно поработали, — с удовлетворением в голосе сказал Фогель. — Все радиостанции мира передали новость. Никогда в жизни Делани еще не удостаивался такого внимания средств массовой информации. Жаль только, что это случилось в воскресенье. Сегодня нет вечерних газет. Готов поспорить, мы бы попали на первые полосы в пятидесяти городах. Но нельзя требовать, чтобы везло во всем.
Джек сел в «фиат» рядом с Гвидо. Он помахал рукой Фогелю, попыхивающему влажной сигарой, отрабатывающему свой оклад, довольному своей профессией, огорченному лишь тем, что вечерние газеты не выходят по воскресеньям.
Когда «фиат» тронулся с места, к подъезду подрулил другой автомобиль. Из него вышли двое. В одном из пассажиров Джек узнал Стайлза; на какое-то мгновение ему почудилось, что спутницей актера, возможно, была Карлотта. Джек тряхнул головой, раздраженный своей фантазией. «Тяжелый выдался день, — подумал он, — у меня уже начались галлюцинации».
Он откинулся на спинку сиденья, думая — шесть недель…
— Месье Делани жив? — спросил Гвидо.
— Да, жив, — ответил Джек.
Гвидо вздохнул:
— Бедняга.
— Он поправится, — произнес Джек.
— Прежним он уже не будет, — заметил Гвидо. — Я знаю, что говорю. Это же сердце. После такого человек становится иным. Даже если он проживет еще пятьдесят лет. Американцы не щадят себя. Они не умеют ждать. Вечно спешат к своим могилам и сами прыгают в них.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
На лестнице было темно, сырой ветер врывался сквозь разбитые окна, задувая горящую спичку, которой Джек пытался осветить себе путь. Он забыл, на каком этаже жил Брезач, и ему приходилось зажигать спички перед каждой квартирой, чтобы разглядеть фамилии жильцов, выбитые на медных табличках. Едва не налетев на обнявшуюся во мраке пару, он одолел лестничный марш, споткнулся и услышал за спиной девичий смех. Наконец задыхающийся и уставший Джек добрался до двери Брезача и принялся нетерпеливо нажимать кнопку звонка.
Послышались шаги, Джек убрал палец с кнопки. Брезач распахнул дверь; фигура парня чернела на фоне света, исходящего от тусклого коридорного плафона.
Брезач не пригласил Джека войти. Стоя в рваном свитере, с сигаретой в зубах, парень настороженно разглядывал гостя:
— Что случилось?
Джек, не ответив ему, направился по коридору в комнату. Макс читал, лежа в кровати возле маленькой лампы; шея его, как обычно, была обмотана шарфом. Даже сейчас Макс не снял с себя свитера.
— Добрый вечер, мистер Эндрюс. — Макс отложил книгу в сторону и собрался встать с кровати. — Я сейчас оденусь…
Джек замахал рукой:
— Не беспокойтесь. Я зашел на одну минуту.
Он повернулся к Брезачу, прислонившемуся к стене возле двери и смотревшему на Джека с удивлением.
— Что произошло, Джек? Вас выгнали из гостиницы? Как видите, у нас здесь много свободного места…
Он зло улыбнулся, наслаждаясь, как показалось Джеку, своей бедностью, испытывая благодаря ей чувства превосходства и безгрешности.
— Ты можешь приехать в студию завтра к девяти часам утра? — спросил Джек.
— Зачем? — недоверчивым тоном произнес Брезач.
— Тебя приглашают работать.
— Кто?
— Я. Мне предложили закончить картину вместо Делани. Ты будешь моим помощником.
Брезач внезапно помрачнел и принялся беспокойно мерить шагами тесную комнату.
— Что вы смыслите в режиссуре? — спросил он.
— Все, что я о ней не знаю, — язвительно заметил Джек, — расскажешь мне ты. В этом и заключается наша идея.
— Что это? Розыгрыш? Делани хочет сквитаться за то, что я наговорил ему утром?
— Считай, что это любовь с первого взгляда. Ты напомнил ему, каким несносным он был в твоем возрасте.
Брезач фыркнул:
— Должно быть, я недооценил старика.
— Он велел мне использовать твою голову. Если у тебя появятся соображения относительно игры актеров, режиссуры, монтажа, поделись ими со мной.
— Будьте спокойны, у меня масса идей. Эй… — Брезач приблизился к Джеку. — Я думал, через пару дней вы вернетесь домой.
— Я собирался улететь в Париж, но теперь задержусь.
— Неужели вы готовы терпеть мое общество, слушать мои рекомендации?
— Я пойду на это не ради собственного удовольствия, — пояснил Джек. — Я пытаюсь спасти Делани.
Джек не стал говорить Брезачу, что, лишь исполняя с точностью до буквы все желания и инструкции Делани, он сможет искупить годы забвения, пренебрежительного отношения к дружбе и вину, связанную с несчастьем, предотвратить которое он не попытался.