Он хотел пойти в три стороны сразу, догадалась Чармейн. Бросив все силы на то, чтобы голос звучал дружелюбно, она проговорила:
– Ну и как же получить сытный ужин?
– Я колотил по двери кладовой, пока на столе не оказалось достаточно провизии, – рассказал Питер. – Потом сложил все в котелок и повесил вариться.
Чармейн посмотрела на котелок.
– Что «все»?
– Печенку и бекон, – ответил Питер. – Капусту. Несколько репок, полтушки крольчатины. Луковицу, две свиные отбивные, порей. Ничего сложного, честное слово.
Бе-е, подумала Чармейн. Чтобы не ляпнуть какую-нибудь ужасную грубость, она повернулась и направилась в гостиную.
Питер крикнул ей вслед:
– Не хочешь ли узнать, как я получил обратно вазу с цветами?
– Сел на столик, – ледяным тоном ответила Чармейн и пошла читать «Волшебный посох о двенадцати ветвях».
Но ничего не получилось. Чармейн то и дело поднимала голову и смотрела на вазу с гортензиями, а потом на столик на колесах, и думала – вдруг Питер и правда сел на столик и исчез вместе с Послеобеденным чаем? Потом она думала, как он вернулся. И каждый раз, когда она смотрела на цветы, она понимала, что решение быть доброй к Питеру совершенно ни к чему не привело. Она боролась с собой почти час, а потом вернулась в кухню.
– Прости меня, пожалуйста, – сказала она. – Ну и как ты вернул цветы?
Питер тыкал варево в котелке ложкой.
– По-моему, еще не готово, – сказал он. – Ложка отскакивает.
– Ой, перестань, – сказала Чармейн. – Я же с тобой вежливо!..
– Расскажу за ужином, – пообещал Питер.
Он сдержал обещание – отчего было впору взбеситься. И не произносил ни слова целый час, пока содержимое котелка не было распределено по двум мискам. Делить пищу было непросто, потому что Питер сложил все в котелок, не позаботившись почистить и порезать. Ломать кочан капусты пришлось двумя ложками. О том, что еду полагается солить, Питер тоже не вспомнил. Все – и белесый разбухший бекон, и кусок крольчатины, и целая репа, и разлохмаченная луковица – плавало в водянистом полупрозрачном отваре. Блюдо получилось, мягко говоря, кошмарным. Чармейн очень старалась быть доброй и не сказала этого вслух.
Хорошо было только то, что еда понравилась Потеряшке. Это выражалось в том, что она вылакала весь водянистый отвар, а потом старательно выбрала все затерявшиеся в капусте кусочки мяса. Чармейн поступила примерно так же, стараясь не ежиться. Она была рада, что можно отвлечься от еды и слушать то, что хотел рассказать ей Питер.
– Известно ли тебе… – начал он – на взгляд Чармейн, несколько выспренно. Но ей было ясно, что он тщательно выстроил все в голове как готовый рассказ и вознамерился изложить его именно в том виде, в каком выстроил. – Известно ли тебе, что, когда предметы исчезают со столика на колесах, они отправляются в прошлое?
– Что ж, думаю, из прошлого получается отличная свалка, – сказала Чармейн. – Если ты уверен, что это действительно прошлое и мусор не объявится снова весь в плесени…
– Ты собираешься слушать или нет? – рассердился Питер.
Надо быть доброй, сказала себе Чармейн. Она съела еще кусочек мерзкой капусты и кивнула.
– А какие части этого дома находятся в прошлом? – продолжал Питер. – На столик я, представь себе, не садился. Просто прошелся по дому со списком нужных проходов и поворотов и обнаружил – честно говоря, случайно. Наверное, пару раз свернул не туда.
Ничего удивительного, подумала Чармейн.
– В общем, я попал в такое место, – сказал Питер, – где было несколько сотен кобольдских дам, и все они мыли чайники и раскладывали по подносам снедь для завтраков, чаев и всего прочего. Я их немного испугался, потому что ты разозлила их из-за гортензий, но постарался держаться учтиво – когда проходил мимо, улыбался, кивал и все прочее. И очень удивился, когда они все стали улыбаться и кивать в ответ и говорили мне «доброе утро», как будто ничего не было. Вот я и шел мимо них, улыбался и кивал и попал в комнату, где никогда не был. Как только я открыл дверь, мне сразу бросилась в глаза эта ваза с цветами на краю длинного-длинного стола. А потом уже я увидел чародея Норланда, который сидел за этим столом…
– Ой, мамочка! – воскликнула Чармейн.
– Меня это тоже удивило, – признался Питер. – Честно говоря, я так и застыл, разинув рот. Выглядел он вполне здоровым – ну, сама понимаешь, весь такой крепкий и розовый, и волос у него было гораздо больше, чем мне запомнилось, – и вовсю чертил карту, которая была в чемодане. Он разложил ее по всему столу, а сделал только четверть. Наверное, тогда я и догадался, что это прошлое. В общем, он поднял голову и сказал – очень вежливо: «Будьте так добры, закройте дверь, очень сквозит». Не успел я ответить, как он посмотрел на меня и спросил: «А вы кто такой?»
Я сказал: «Я Питер Регис».
Он сразу нахмурился. И говорит: «Регис… Регис? Вероятно, вы в каком-то родстве с Монтальбинской Ведьмой?»
«Она моя мать», – говорю.
А он и отвечает:
«Мне казалось, у нее нет детей».
«Только я, – говорю. – Мой отец погиб в лавине в Трансмонтане, сразу после моего рождения».
Тут он опять нахмурился и говорит: «Эта лавина сошла всего месяц назад, молодой человек. Рассказывают, будто ее устроил лаббок, а что погибло много народу – это уж наверняка; или мы говорим о той лавине, которая была сорок лет назад?»
И он посмотрел на меня очень сурово и недоверчиво. Я не знал, как убедить его поверить мне. И говорю: «Честное слово, это правда. Наверное, часть вашего дома находится в прошлом. Та, куда исчезают Послеобеденные чаи. А эту вазу – вот вам доказательство – мы позавчера поставили на столик на колесах, и она вернулась сюда, к вам».
Он посмотрел на вазу, но ничего не сказал. «Я пришел сюда, к вам в дом, потому что моя мать устроила так, чтобы я стал вашим учеником».
Он сказал: «Неужели? В таком случае я решил сделать ей очень серьезное одолжение. Мне не кажется, что вы обладаете сколько-нибудь заметным талантом».
«Я умею колдовать, – сказал я, – но, если моя мать чего-то хочет, она все может устроить».
Он и говорит: «Так и есть. У нее чрезвычайно сильный характер. Что я сказал, когда вы прибыли?»
«Ничего, – отвечаю. – Вас не было дома. За вашим домом присматривала одна девочка по имени Чармейн Бейкер… то есть она должна была присматривать, но отправилась к королю помогать ему и познакомилась там с огненным демоном…»
Тут он меня перебил – вроде как даже потрясенно: «Как это – с огненным демоном? Молодой человек, они крайне опасные существа. Вы хотите сказать, что в Верхней Норландии вскоре появится Болотная Ведьма?!»
«Нет-нет, – говорю. – Один придворный маг из Ингарии расправился с Болотной Ведьмой года три назад. Чармейн сказала, что этот демон имеет какое-то отношение к королю. Думаю, с вашей точки зрения, Чармейн только что родилась, но она сказала, что вы заболели и что эльфы забрали вас лечить и ее тетушка Семпрония распорядилась так, чтобы Чармейн присматривала за хозяйством, пока вас не будет».
Это его очень расстроило. Он откинулся в кресле и поморгал.
«У меня есть внучатая племянница Семпрония, – сказал он – медленно так сказал, как будто обдумывал каждое слово. – Такое вполне может быть. Семпрония, кажется, вышла замуж в очень приличную семью»…
«Это точно! – говорю. – Видели бы вы маму Чармейн. Она такая приличная, что не разрешает Чармейн ничего делать».
Вот спасибо, Питер, подумала Чармейн. Теперь дедушка Вильям будет считать, что я совершенно пустое место.
– Но про тебя ему было неинтересно, – продолжал Питер. – Он хотел знать, отчего он заболел, а я не мог ему сказать. А ты знаешь? – спросил он Чармейн. Чармейн мотнула головой, и Питер пожал плечами. – Тогда он вздохнул и сказал, что это, наверное, неважно, потому что болезни все равно не избежать. А потом воскликнул – жалобно и растерянно: «У меня же нет знакомых эльфов!»
Я говорю: «Чармейн сказала, что эльфов послал король».
«Ах, – говорит он, и видно, что ему полегчало. – Конечно, так и есть! В жилах королевской семьи течет эльфийская кровь, несколько их родственников заключали браки с эльфами, а эльфы, насколько мне известно, чтут семейные узы. – Тут он посмотрел на меня и сказал: – Теперь в вашей истории концы с концами сходятся».
Я сказал: «Еще бы. Это же правда. Но чего я не понимаю – это как вам удалось настолько разозлить кобольдов».
«Уверяю вас, я их не злил, – удивился он. – Кобольды – мои друзья вот уже много лет. Они делают для меня много полезного. Разозлить кобольда для меня – все равно что разозлить моего друга короля».
Он так огорчился, что я решил сменить тему. И говорю: «Можно вас спросить насчет дома? Вы его построили или нашли случайно?»
«Конечно случайно, – говорит он. – То есть я купил его, когда был молодым чародеем и только пробивал себе дорогу в жизни, потому что мне показалось, что он маленький и дешевый. Тогда я и обнаружил, что это дом с характером, целый лабиринт. Должен признаться, это было восхитительное открытие. Похоже, когда-то дом принадлежал чародею Меликоту, тому самому, который сделал так, чтобы крыша Королевской резиденции казалась золотой. Я всегда надеялся, что где-то в доме спрятано настоящее золото, которое тогда хранилось в Королевской сокровищнице. Король, знаете ли, ищет его уже много лет».
«Конечно случайно, – говорит он. – То есть я купил его, когда был молодым чародеем и только пробивал себе дорогу в жизни, потому что мне показалось, что он маленький и дешевый. Тогда я и обнаружил, что это дом с характером, целый лабиринт. Должен признаться, это было восхитительное открытие. Похоже, когда-то дом принадлежал чародею Меликоту, тому самому, который сделал так, чтобы крыша Королевской резиденции казалась золотой. Я всегда надеялся, что где-то в доме спрятано настоящее золото, которое тогда хранилось в Королевской сокровищнице. Король, знаете ли, ищет его уже много лет».
– Можешь себе представить, как я насторожился, – сказал Питер. – Но спросить ничего не успел – он посмотрел на вазу на столе и говорит: «Так это и вправду цветы из будущего? Не скажете ли вы мне, как они называются?» Я ужасно удивился, что он не знает. Сказал, что это гортензии из его собственного сада. «Кобольды срезали все разноцветные», – говорю. А он смотрит на них и бормочет, что они восхитительные, особенно потому, что такие разноцветные. «Буду выращивать их у себя, – сказал он. – У них даже больше оттенков, чем у роз».
«Можно вырастить даже синие, – говорю. – Мама делает для наших особые чары с медными опилками».
И пока он бормотал, я спросил, можно ли забрать вазу с цветами обратно к нам, чтобы ты поверила, что я его действительно видел.
«Конечно, конечно, – говорит он. – Они здесь немного мешают. И передайте той барышне, которая знакома с огненным демоном, что я надеюсь завершить схему дома к тому времени, когда барышня вырастет и эта схема ей понадобится».
– Так что я взял цветы, – закончил Питер, – и ушел. Правда, невероятная история?
– Правда, – согласилась Чармейн. – Он не стал бы выращивать гортензии, если бы кобольды их не срезали, а я не собрала, а ты не заблудился… Просто голова кругом идет! – Она отодвинула миску с репой и капустой. Надо быть к нему доброй. Надо, надо! – Питер, давай я завтра зайду по дороге домой к отцу и попрошу у него кулинарную книгу – ты не возражаешь? У него их, наверное, штук сто. Он лучший повар в городе.
На лице у Питера отразилось крайнее облегчение.
– Отличная мысль, – сказал он. – Мама не учила меня готовить. Она всегда готовит сама.
И ни за что не буду обижаться на него за то, что из-за него подумал обо мне дедушка Вильям, поклялась себе Чармейн. Надо быть доброй. Но если он еще хоть один раз это сделает…
Глава десятая, в которой Светика заносит на крышу
Ночью Чармейн пришла в голову неприятная мысль. Если в доме дедушки Вильяма можно путешествовать во времени, вдруг она случайно окажется в Королевской резиденции десять лет назад – и обнаружит, что король ее не ждет? Или через десять лет – и обнаружит, что теперь правит принц Людовик? Этих соображений было достаточно, чтобы она решила отправиться в резиденцию обычным манером – пешком.
Так что на следующее утро Чармейн шагала по дороге, а Потеряшка семенила следом, пока они не поравнялись с утесом, на котором была лужайка лаббока, и тут Потеряшка принялась пыхтеть так жалостно, что Чармейн взяла ее на руки. Чувствую себя настоящей взрослой трудящейся девушкой, добавила она про себя, шагая в город и увертываясь от довольной-предовольной Потеряшки, которая лизала ей подбородок.
Ночью снова прошел дождь, и утром после него, как всегда в таких случаях, небо было голубое и блеклое, а облака – белые и тяжелые. Синева и зелень гор шелковисто лоснились, а в городе солнце блестело на мокрой брусчатке и сверкало на глади реки. Чармейн было покойно и радостно. Она предвкушала, как целый день будет разбирать бумаги и болтать с королем.
Когда она шла через Королевскую площадь, золотая крыша Королевской резиденции сияла на солнце так ярко, что Чармейн пришлось опустить глаза и смотреть под ноги, на брусчатку. Потеряшка жмурилась, прятала мордочку – и вдруг подпрыгнула, потому что со стороны резиденции раздался пронзительный крик:
– Посьмотри, где я! Посьмотри, где я!
Чармейн посмотрела – глаза у нее заслезились от блеска, – а потом посмотрела еще раз из-под руки, которую она высвободила от Потеряшки. Верхом на золотой крыше, в добрых ста футах над мостовой, сидел малютка Светик и весело махал ей ладошкой. При этом он едва не потерял равновесия. Это зрелище заставило Чармейн разом позабыть все вчерашние скептические соображения о детях. Она плюхнула Потеряшку на мостовую, бросилась к двери резиденции и там застучала огромным дверным молотком и яростно затрезвонила в звонок.
– Тот мальчик! – выдохнула она в лицо Симу, когда тот медленно, со скрипом открыл дверь. – Светик. Он сидит на крыше! Надо его оттуда снять!
– В самом деле? – сказал Сим. И зашаркал на крыльцо.
Чармейн пришлось ждать, пока он дошаркает до того места, откуда видно крышу, и неловко выгнет шею.
– И правда, мисс, – согласился он. – Бесенок. Он свалится. Крыша скользкая, как лед.
К этому времени Чармейн уже приплясывала на месте от нетерпения.
– Пошлите кого-нибудь его снять! Скорее!
– Не знаю, кто бы это мог быть, – медленно проговорил Сим. – В нашей резиденции никто не умеет ловко лазать по крышам. Пожалуй, можно было бы послать Джамала, но у него только один глаз, а значит, не очень хорошее чувство равновесия…
Потеряшка прыгала вокруг крыльца и поскуливала, чтобы ее подняли на ступеньки. Чармейн от нее отмахнулась.
– Тогда пошлите меня, – предложила она. – Только объясните, как попасть на крышу. Скорее! Пока он не сверзился!
– Хорошая мысль, – похвалил Сим. – Поднимитесь по лестнице в зале, мисс, до самого конца. Последний пролет будет деревянный, и вы увидите дверцу…
Больше Чармейн ждать не стала. Бросив Потеряшку на произвол судьбы, она пробежала по сырому каменному коридору и попала в зал с каменной лестницей. И со всех ног кинулась наверх – очки прыгали на груди, топот гулко отдавался от стен. Она бежала все вверх и вверх, миновала два длинных пролета, а в голове так и крутились страшные мысли о том, как маленькое тельце летит вниз и ударяется о брусчатку с громким… э… всплеском – прямо там, где она оставила Потеряшку. Пыхтя, она одолела третий пролет, где лестница была гораздо уже. Казалось, подъем никогда не кончится. Потом Чармейн добралась до деревянных ступеней и протопала по ним, едва дыша. Казалось, деревянная лестница тоже никогда не кончится. Наконец показалась низенькая деревянная дверка. Чармейн распахнула ее навстречу ослепительному солнечно-золотому сиянию, уповая на то, что она не опоздала.
– Я узь думал, ты никогдя не придесь, – заявил Светик с середины крыши. На нем был голубенький бархатный костюмчик, а золотые локоны сверкали не хуже кровли. Вид у Светика был непоколебимо спокойный – прямо-таки залетный ангел, а не маленький мальчик, который вот-вот упадет с крыши.
– Тебе очень страшно? – в тревоге пропыхтела Чармейн. – Держись крепко-крепко, не шевелись, сейчас я подползу и возьму тебя!
– Просю, – учтиво отвечал Светик.
Он не понимает, что ему грозит, подумала Чармейн. Надо держаться очень спокойно. С великой осторожностью она вылезла за деревянную дверку и после некоторых маневров оказалась верхом на крыше, как Светик. Было ужасно неудобно. Чармейн не знала, что хуже: то, что жестяная кровля была горячая, царапучая и скользкая, или то, что конек резал ее пополам. Украдкой покосившись на Королевскую площадь далеко-далеко внизу, Чармейн была вынуждена напомнить себе – весьма настоятельно, – что она всего три дня назад сотворила чары, которые спасли ее от лаббока, и убедилась в том, что умеет летать. Может быть, удастся схватить Светика за пояс и спланировать вниз вместе с ним…
Тут она обнаружила, что Светик тихонечко отползает от нее – с той же скоростью, с какой она приближается к нему.
– Перестань! – сказала она. – Ты что, не понимаешь, как это опасно?
– Ессё как понимаю, – отозвался Светик. – Страсьно боюсь высяты. Но это единсьтвенное место, где мозьно поговорить безь посьторонних усей. Сядь посередине крыси, сьтобы мне не приходилось кричать. И поськорее. Принцеся Хильда наняла нам с Морганом няньку. Эта тупая девица вот-вот появится.
Говорил он настолько по-взрослому, что Чармейн разинула рот и вытаращила глаза. В ответ Светик ослепительно улыбнулся – сплошные огромные голубые глаза и прелестные розовые губки.
– Ты что, юное дарование? – спросила его Чармейн.
– Сейтясь – дя, – ответил Светик. – Когда мне на сямом деле было шесть лет, я, наверное, был как все. Есьтественно, за исключением блестясих магических сьпособностей. Давай сюдя, ськорее!
– Я пытаюсь!
Чармейн кое-как приноровилась перемещаться вдоль конька и наконец очутилась всего в футе от малютки.
– О чем, интересно, нам говорить? – выпалила она ему прямо в лицо.
– Сьнатяла – о тяродее Норланде, – сказал Светик. – Говорят, ты его знаесь.