– Папа не сказал. Сам разберешься, – сказала Чармейн и направилась в кабинет дедушки Вильяма найти себе почитать утешительную книгу.
Читать «Волшебный посох» было интересно, но от него казалось, будто мысли раскалываются на тысячу кусочков. От каждой ветви посоха отпочковывалось еще по двенадцать ветвей, а от каждой из них – еще по двенадцать. Еще немного, и я сама превращусь в дерево, думала Чармейн, роясь на полках. Она выбрала книгу под названием «Путешествие мага», так как понадеялась, что это приключенческий роман. Так в некотором смысле и оказалось, но очень скоро Чармейн обнаружила, что это подробнейший отчет о том, как один волшебник шаг за шагом осваивал свое искусство.
От этого Чармейн снова задумалась о том, как папа научился пользоваться волшебством. Так и знала, что у меня это наследственное, рассудила она. Я научилась летать и починила трубы в ванной – и все в мгновение ока. А теперь надо научиться колдовать легко и бесшумно, а не ругаться и не запугивать неодушевленные предметы. Она все еще сидела и размышляла над этим, когда Питер крикнул из кухни, чтобы она приходила есть.
– Я наложил чары, – похвастался он. Он был очень горд собой. Ему удалось подогреть пироги и сделать из лука и морковки вполне вкусную смесь. – К тому же, – добавил он, – я очень устал – целый день все разведывал.
– Искал золото? – спросила Чармейн.
– Искать золото очень даже естественно, – заявил Питер. – Мы же знаем, что оно где-то в доме. Только вместо золота я нашел место, где живут кобольды. Это такая большая пещера, и они все там сидели и мастерили разные штуки. В основном ходики с кукушками, но кое-кто делал и чайники, а некоторые строили у самого входа что-то вроде кушетки. Я не стал с ними разговаривать, потому что не знал, из прошлого они или из настоящего, – смотрел и улыбался. Не хотел, чтобы они опять разозлились. А ты сегодня что делала?
– Ой, мамочки! – ответила Чармейн. – Ну и денек. Для начала Светик залез на крышу. Я так перепугалась! – И она рассказала Питеру все остальное.
Питер нахмурился.
– Этот Светик и эта Софи, – сказал он, – ты уверена, что они не злоумышленники? Ты же знаешь, чародей Норланд говорил, что огненные демоны – опасные твари.
– Я тоже об этом думала, – призналась Чармейн. – И по-моему, они хорошие. Похоже, их пригласила принцесса Хильда и попросила помочь. Мне бы так хотелось разобраться, как разыскать то, что нужно королю. Он так обрадовался, когда я нашла фамильное древо. Представляешь, у принца Людовика было восемь троюродных братьев и сестер, и почти всех звали Ганс или Изолла, и почти все плохо кончили.
– Потому что все они были злодеи, – ответил Питер. – Мама говорит, что Ганса Жестокого отравила Изолла Убийца, а ее убил Ганс Пьяница – когда напился. После чего этот Ганс свалился с лестницы и сломал себе шею. Его сестру Изоллу повесили в Дальнии за то, что она пыталась убить тамошнего дворянина, за которым была замужем… это сколько уже будет?
– Пять, – сказала завороженная Чармейн. – Осталось три.
– Значит, две Матильды и еще один Ганс, – сказал Питер. – Этого звали Ганс Николас, и я не знаю, как он погиб, знаю только, что где-то за границей. Одна Матильда сгорела, когда в ее имении был пожар, а вторая, говорят, такая коварная, что принц Людовик держит ее взаперти на чердаке в Кастель-Жуа. К ней никто не осмеливается приближаться, даже сам принц Людовик. Она убивает одним взглядом. Можно, я дам Потеряшке этот кусок мяса?
– Можно, – кивнула Чармейн. – Надеюсь, она не лопнет. Откуда ты знаешь про всех этих троюродных Гансов? Я сегодня впервые о них услышала.
– Потому что я из Монтальбино, – отозвался Питер. – В моей школе все прекрасно знают, кто такие Девять Злодеев из Верхней Норландии. А здесь, наверное, ни король, ни принц Людовик не заинтересованы в том, чтобы афишировать преступления своих родственников. Говорят, и сам принц Людовик не лучше прочих.
– У нас очень хорошая страна! – возмутилась Чармейн.
Ей было очень обидно, что ее любимая Верхняя Норландия породила девять таких негодяев. И очень обидно за короля.
Глава двенадцатая, посвященная стирке и лаббочьим яйцам
Назавтра Чармейн проснулась рано, потому что Потеряшка уткнулась ей в ухо холодным носом, предполагая, очевидно, будто и сегодня они, как обычно, отправятся в Королевскую резиденцию.
– Нет, мне туда не надо, – хмуро сказала Чармейн. – Сегодня королю надо заниматься принцем Людовиком. Потеряшка, уйди, а то как бы я не превратилась в какую-нибудь Изоллу и не отравила тебя! Или в Матильду – и не наслала на тебя злые чары! Уйди, пожалуйста!
Потеряшка печально засеменила прочь, но Чармейн уже не могла заснуть. Скоро она встала, пытаясь разогнать хмурое настроение тем, что обещала себе провести день в сладком безделье за чтением «Путешествия мага».
Питер тоже встал рано, и у него были другие соображения.
– Сегодня мы с тобой выстираем белье, хотя бы часть, – сообщил он. – Ты заметила, что в кухне уже десять мешков и еще десять в спальне чародея Норланда? Думаю, в кладовой их тоже уже десяток.
Чармейн исподлобья посмотрела на мешки с бельем. В кухне от них стало не протолкнуться – она была вынуждена это признать.
– Давай не будем, – предложила она. – Наверняка стиркой занимаются кобольды.
– Ничего подобного, – возразил Питер. – Мама говорит, что, если копить грязное белье, оно размножается.
– К нам ходит прачка. Я стирать не умею, – предупредила Чармейн.
– Я тебя научу, – сказал Питер. – Хватит уже прятаться за собственным невежеством.
Чармейн сама не понимала, как это Питеру всегда удается приставить ее к работе, но вскоре она уже вовсю качала воду из водокачки во дворе – наполняла ведра, а Питер таскал их в сарайчик-прачечную и там выливал в медный котел. Примерно после десятой ходки Питер вернулся и сказал:
– Теперь надо разжечь под котлом огонь, но я не могу найти никакого топлива. Как ты думаешь, где он его держит?
Чармейн натруженной рукой откинула со лба потные волосы.
– Наверное, там все устроено так же, как в кухонном очаге, – сказала она. – Пойду посмотрю. – И зашагала впереди Питера к сарайчику, думая про себя: если ничего не получится, можно будет не стирать. Прекрасно. – Нам нужно найти какой-нибудь один горючий предмет, – сказала она Питеру.
Питер растерянно огляделся. В сарайчике не было ничего, кроме стопки деревянных бадеек и ящика с мыльной стружкой. Чармейн пристально изучила пространство под котлом. Там было черно от старой сажи. Чармейн изучила бадейки. Слишком большие. Чармейн изучила мыльную стружку и решила, что еще одну пузырчатую бурю лучше не устраивать. Она вышла за дверь и отломила сухую ветку от чахлого дерева. Сунув ее в сажу, она похлопала по котлу и сказала: «Огонь, гори!» И еле успела отпрыгнуть – под котлом так и полыхнуло.
– Вот, – сказала Чармейн Питеру.
– Хорошо, – сказал тот. – Давай обратно к водокачке. Надо наполнить котел доверху.
– Зачем?! – простонала Чармейн.
– Затем, что у нас тридцать мешков белья, а ты как думала? – отозвался Питер. – Надо налить горячей воды в бадьи, чтобы замочить шелковое и постирать шерстяное. Потом нужна будет вода для полоскания. Это еще очень и очень много ведер!
– Немыслимо! – шепнула Чармейн Потеряшке, которая присеменила посмотреть. И со вздохом снова взялась за рычаг водокачки.
Между тем Питер принес из кухни стул и поставил его в сарайчик. Затем, к негодованию Чармейн, он поставил бадейки в ряд и принялся выливать в них полные ведра холодной воды, которую Чармейн раздобыла непосильным трудом.
– Я думала, это для котла! – возмутилась Чармейн.
Питер взобрался на стул и стал горстями сыпать в котел мыльную стружку. Из котла уже валил пар и исходило подбулькивание.
– Хватит спорить, давай качай, – велел Питер. – Скоро уже можно будет кипятить белое. Еще четыре ведра – и все, начинай закладывать в котел рубашки и все прочее.
Он слез со стула и ушел в дом. Вернулся он, таща два мешка с бельем, прислонил их к стене сарайчика и отправился за следующими. Чармейн качала воду, пыхтела, сердилась, лазила на стул, чтобы вылить еще четыре полных ведра в мыльные облака пара, вздымавшиеся над котлом. Потом, радуясь, что можно сменить занятие, она развязала тесемки на первом мешке. Внутри были носки, длинный красный чародейский плащ, две пары брюк, а под ними – рубашки и кальсоны, и от всего этого попахивало плесенью из-за потопа в ванной, который устроил Питер. Как ни странно, когда Чармейн развязала следующий мешок, в нем оказалось все то же самое – то есть буквально то же самое, что и в первом.
– У чародеев и грязное белье особенное, – рассудила Чармейн.
Она брала охапки белья, взбиралась на стул и загружала белье в котел.
– Нет, нет, нет! Стой! – закричал Питер, когда Чармейн только-только успела положить в котел содержимое второго мешка.
Питер кинулся к ней через газон, волоча на буксире еще восемь мешков, которые он связал вместе.
– Ты же сам сказал!.. – запротестовала Чармейн.
– Дурында, надо же сначала разобрать белье! – выдохнул Питер. – Кипятить можно только белое!
– Я не знала, – надулась Чармейн.
Все утро напролет она разбирала белье и раскладывала его грудами на траве, а Питер загружал белые рубашки кипятиться, и наливал мыльную воду в бадьи, чтобы замочить там плащи и носки и двадцать пар чародейских брюк.
Наконец Питер сказал: «Наверное, рубашки уже прокипятились» – и поставил на траву бадью с холодной водой для полоскания.
– Гаси огонь, а я солью горячую воду.
Чармейн понятия не имела, как гасить колдовской огонь. Для эксперимента она постучала по котлу. И обожгла руку.
– Уй! Огонь, погасни! – вскрикнула Чармейн.
Пламя послушно стихло, заискрилось и исчезло. Чармейн облизывала пальцы и смотрела, как Питер открывает кран внизу котла и выпускает в сливное отверстие в полу розовую мыльную пену. Чармейн присмотрелась к струе сквозь пар.
– Я не знала, что мыло было розовое, – заметила она.
– Не было оно розовое, – сказал Питер. – О небеса! Посмотри, что ты натворила! – Он вскочил на стул и принялся доставать из котла окутанные паром рубашки специальной деревянной рогулькой. Оказалось, что все до единой рубашки, плюхавшиеся в холодную воду, стали сочно-светло-вишневыми. После рубашек Питер извлек пятнадцать крошечных севших носочков – они были бы малы даже Моргану, – и детского размерчика пару чародейских брюк. В самом конце он выудил очень маленький вишневый плащ и укоризненно предъявил его Чармейн – плащ был мокрый и горячий.
– Вот что ты наделала, – сказал Питер. – Никогда не клади красные шерстяные вещи с белым бельем. Краска линяет. А плащ теперь и на кобольда не налезет! Ну ты и дурында!
– Откуда я знала? – с чувством воскликнула Чармейн. – Я всю жизнь жила как в теплице! Мама не подпускает меня и близко к прачечной!
– Потому что это неприлично. Понятно, – брезгливо скривился Питер. – Что, думаешь, я буду тебя жалеть? Так вот, не буду. Но к катку я тебя и близко не подпущу. Страшно подумать, что ты с ним сделаешь! Попробую наложить отбеливающие чары, пока отжимаю белье. А ты пойди принеси из кладовой бельевую веревку и тот тазик с прищепками и развесь все сушиться. Могу я рассчитывать, что ты при этом не удавишься или еще чего-нибудь не учудишь?
– Я не дурында, – надменно отвечала Чармейн.
Примерно через час, когда Чармейн с Питером, усталые и мокрые от пара, чинно ели в кухне вчерашние нераспроданные пироги, Чармейн не могла удержаться от мысли, что с бельевой веревкой она обошлась гораздо ловчее, чем Питер – с катком и отбеливающими чарами. Бельевая веревка зигзагом пересекла двор десять раз. И она держалась и не падала. Рубашки, которые теперь раскачивались на ней, прихваченные прищепками, были не белые. На одних виднелись красные потеки. По другим вились занятные розовые разводы, а третьи стали нежно-голубыми. Почти на всех плащах там и сям проступили белые полосы. Все носки и брюки превратились в молочно-белые. Чармейн решила, что с ее стороны очень деликатно не указывать Питеру на то, что эльф, пробиравшийся сквозь зигзаги белья, рассматривал его в крайнем замешательстве.
– Смотри, там же эльф! – воскликнул Питер с набитым ртом.
Чармейн проглотила последний кусок плюшки и открыла заднюю дверь, чтобы узнать, зачем эльф пожаловал.
Эльф пригнул гордую белокурую голову, чтобы не задеть притолоку, прошагал в середину кухни и поставил там на стол стеклянную шкатулку, которую принес с собой. В шкатулке были три округлые белые штуковины размером с теннисные мячики. Питер и Чармейн смотрели то на них, то на эльфа, который просто стоял рядом и ничего не говорил.
– Что это такое? – спросил наконец Питер.
Эльф поклонился – еле заметно.
– Это, – произнес он, – три лаббочьих яйца, которые мы удалили из организма чародея Норланда. Операция была крайне сложной, однако нам удалось успешно ее провести.
– Лаббочьи яйца? – воскликнули Питер и Чармейн едва ли не хором.
Чармейн почувствовала, как зеленеет, и от души пожалела, что съела ту плюшку. Веснушки на белом лице Питера стали темно-коричневые. Потеряшка, которая клянчила себе ленч из-под стола, панически заскулила.
– Почему… почему вы принесли яйца сюда? – выдавила Чармейн.
Эльф бесстрастно ответил:
– Потому что мы обнаружили, что уничтожить их невозможно. Все наши усилия, и магические, и физические, оказались тщетны – яйца выдерживают любую нагрузку. В результате мы пришли к выводу, что уничтожить их способен лишь огненный демон. Чародей Норланд поставил нас в известность, что к настоящему времени у мисс Чармейн появится возможность связаться с огненным демоном.
– Чародей Норланд жив? Он может говорить? – взволнованно воскликнул Питер.
– О да, – сказал эльф. – Он быстро поправляется и должен быть готов вернуться сюда самое большее через три-четыре дня.
– Ой, как я рада! – сказала Чармейн. – Значит, это он болел из-за лаббочьих яиц?
– Так и есть, – подтвердил эльф. – Представляется, что чародей несколько месяцев назад повстречал лаббока, гуляя по горному лугу. Поскольку он чародей, яйца впитали его магию, и теперь уничтожить их практически невозможно. Предупреждаем вас, что нельзя ни прикасаться к яйцам, ни пытаться открыть шкатулку, в которую они заключены. Эти яйца крайне опасны. Советуем вам как можно скорее прибегнуть к услугам огненного демона.
Пока Питер и Чармейн нервно сглатывали и таращились на три белых яйца в шкатулке, эльф отвесил еще один легкий поклон и удалился через внутреннюю дверь. Питер взял себя в руки и бросился за ним, крича, что еще не все выяснил. Но когда он выскочил в гостиную, то успел увидеть только, как закрывается входная дверь. Когда он – а за ним Чармейн, а за ней Потеряшка – выбежал в сад, эльфа и след простыл. Чармейн заметила Ролло, который с хитрой миной выглядывал из-за стеблей гортензии, но эльф исчез, как не было.
Чармейн подхватила Потеряшку и сунула ее в руки Питеру.
– Питер, – сказала она. – Держи Потеряшку и не дай ей убежать за мной. Я сейчас приведу Кальцифера. – И она помчалась по садовой дорожке.
– Скорее! – крикнул ей вслед Питер. – Постарайся как можно скорее!
Чармейн не нуждалась в подобных советах. Она бежала, слушая отчаянный писк и подвывание Потеряшки, она бежала и бежала, пока не свернула за скалу и не увидела впереди город. Там ей пришлось перейти на быстрый шаг, схватившись за бок, однако она все равно спешила изо всех сил. Одна лишь мысль о круглых белых яйцах на кухонном столе заставила ее, едва отдышавшись, снова перейти на рысь. А вдруг яйца проклюнутся, а она не успеет найти Кальцифера? А вдруг Питер наделает глупостей, например попытается наслать на них чары? А вдруг?.. Чтобы отвлечься от прочих кошмарных вариантов, Чармейн пыхтела себе под нос: «Какая же я дурында! Надо было спросить у этого эльфа, что такое Эльфийский Дар! А я начисто забыла. Должна была вспомнить. Дурында я!..» Но сосредоточиться на этом она не могла. Перед глазами у нее была только одна картина: Питер бормочет над стеклянной шкатулкой заклинания. С него станется.
Когда Чармейн вбежала в город, хлынул дождь. Чармейн обрадовалась. Это отвлечет Питера от лаббочьих яиц. Ему придется бежать во двор и снимать белье, пока оно снова не промокло. Только бы он не успел ничего натворить!
В Королевскую резиденцию она прибежала мокрая до нитки, едва дыша, и замолотила молотком и затрезвонила в звонок даже отчаяннее, чем когда увидела Светика на крыше. Прежде чем Сим открыл ей, прошла целая вечность.
– Ой, Сим! – выдохнула Чармейн. – Мне срочно нужен Кальцифер! Вы не знаете, где он?
– Разумеется знаю, мисс, – ответил Сим, ничуть не удивившись тому, что волосы у Чармейн промокли, а с платья течет. – В настоящее время сэр Кальцифер в Главной гостиной. Позвольте мне проводить вас.
Он закрыл дверь и зашаркал прочь, а Чармейн последовала за ним, оставляя на полу мокрую дорожку, – по длинному сырому коридору, мимо каменной лестницы к огромной двери в задней части резиденции, где Чармейн еще не бывала.
– Прошу сюда, мисс, – сказал Сим, распахивая величественную, хоть и обшарпанную дверь.
Чармейн вошла – и в уши ей ударил рев нестройного хора, она очутилась посреди толпы пышно разряженных гостей, которые кричали друг на друга, прогуливаясь с кусками торта на изящных тарелочках. Торт был первым, что Чармейн узнала. Он гордо высился на специальном столе в центре зала. Это было как увидеть старого друга среди всех этих расфуфыренных чужаков. Ближайший гость, облаченный в иссиня-черный бархат и темно-синюю парчу, повернулся, высокомерно уставился на Чармейн, а потом обменялся возмущенными взглядами со стоявшей рядом дамой. Дама была одета – нет, не может быть, чтобы в бальное платье, сейчас же только время чая, в ужасе подумала Чармейн, – в шелк и атлас, такие пышные, что рядом с ней даже тетушка Семпрония выглядела бы убого, окажись она здесь. Но тетушки Семпронии здесь не было – а лорд-мэр был, и его супруга тоже, и вся остальная городская знать.