Глянув на древнее морщинистое лицо надсмотрщика-мандрагора, Хэнсон не смог сдержать дрожи. На него надвигалась воплощенная бесчеловечность. Дэйв принялся бегать по глыбе, спуская вниз веревки, пока мандрагор не повернулся и не удалился своей деревянной походкой. Бич надсмотрщика с ритмичностью метронома хлестал всех попадавшихся на его пути рабов.
— Спасибо, — произнес Хэнсон, обращаясь к рабу. — Интересно, каково это — быть настоящим мандрагором.
— Мандрагоры — они разные, — охотно пустился в объяснения раб, оказавшись весьма образованным собеседником. — Некоторые не менее реальны, чем мы с тобой. Понимаешь, когда магам нужен кто-то, кого они не в силах просто вызвать — прямая трансляция тела обычно искажает структуру мозга, и мыслители уже никуда не годятся. А уж сейчас, когда небо падает, вообще труба… Короче, они добывают его имя и частичку души, а потом реконструируют его тело на базе корня мандрагоры. Привязывают к этому телу душу — и получается почти нормальный человек. Иногда даже лучше, чем был в жизни. Но в настоящих мандрагорах, как этот, ничего людского нет. Уродливые, гнусные симулякры. Гадкая это работа — делать мандрагоров. Мне она никогда не нравилась, даже когда я на сирзу учился.
— Так ты здешний? — удивился Хэнсон. Он-то думал, что его собеседник тоже призван с того света.
— Тут здешних много. На эту стройку мобилизовали массу народу из тех, кто не был нужен сатерам. А мой случай вообще особый. Похоже, ты мне не веришь — думаешь, они не посмели бы послать сюда ученика сирзы? Вот смотри: мне удалось протащить с собой один учебник, по которому я учился.
Раб осторожно вытащил из-под набедренной повязки тоненькую книжку и тут же засунул ее обратно.
— Эти книжки дают только тем, кто доучился до бакалавра, — вздохнул он, но тут же беспечно пожал плечами. — Ох, сроду не умел я держать язык за зубами, вот и поплатился. Работал ассистентом в ревиватории и спьяну сболтнул кое-что насчет одной большой шишки из воскрешенных. Вот и угодил сюда.
— Хм-м-м, — несколько минут Хэнсон молча возился с веревками, размышляя о вероятности совпадений. И решил, что в этом мире совпадений пруд пруди. — Не тебя ли сатер Карф приговорил провести здесь двадцать жизней?
Раб изумленно вытаращил глаза.
— Верно. Я умирал всего четырнадцать раз — еще шесть жизней трубить осталось. Но… дьявол, быть того не может! Они так надеялись, что ты-то все обязательно уладишь! Только не говори, что и ты здесь из-за моей болтовни.
Хэнсон успокоил его. Затем, приглядевшись к собеседнику, опознал его во второй раз.
— Слушай, это не ты валялся рядом со мной мертвый сегодня утром?
— Вполне вероятно… Меня зовут Барг, — он встал, испытующе оглядел веревочную сетку, в которую теперь была заключена глыба. — Вроде надежно. Угу, сегодня утром я помер — вот почему сейчас у меня пока силы есть. Эти надсмотрщики нас не кормят, экономят еду и время. Легче нас морить, а потом воскрешать и опять запрягать в работу. Тем, кого вызвали с того света уже мертвыми, попроще; если нет души, помирать легко.
— Тут вроде и индейцы есть, — отметил Хэнсон, только сейчас обратив внимание, что рабы принадлежат к самым разным расам и народам.
Барг кивнул:
— Ацтеки из какого-то там Теночтитлана. Двадцать тысяч. Их принесли в жертву всех сразу — не знаю уж почему. Они, бедные, думают, что в рай попали. Говорят, что по сравнению с их работой дома тут просто отдых. Сатеры любят одним заклинанием вызывать большие толпы — так они вытащили жертв некоего Тамерлана. Проверив узел на веревке, Барг уселся, свесив ноги с края глыбы. — Вот что: стой здесь и командуй, куда толкать. Только поосторожнее. Тот надсмотрщик следит за тобой. Смотри, чтоб веревки не давали слабину, а мы попробуем эту дуру сдвинуть.
Барг попытался соскользнуть по каменной стенке. Что-то затрещало, Барг выругался. Свисая на одной руке, другой распутал свою набедренную повязку и вытащил книжечку:
— На, побереги до вечера. У тебя складок на повязке больше — легче спрятать. — Торопливо сунув Дэйву свое сокровище, он исчез за краем глыбы.
Убрав книжку подальше, Хэнсон вновь начал имитировать бурную деятельность. Надсмотрщик-мандрагор поначалу не спускал с него своего тяжелого взгляда. Но вскоре тварь переключилась на другие объекты.
Рабские бригады внизу взялись за веревки. Хэнсон приготовился к старту. Послышался громкий свист бичей и разноголосые стенания. Кто-то начал выбивать дробь на маленьком барабане, задавая ритм рабам. Медленно-медленно исполинский каменный параллелепипед сдвинулся с места. Веревки натянулись.
Одной половиной своего мозга Хэнсон следил за веревочной сеткой, другая же половина разрывалась от самых фантасмагорических версий. Мандрагоры и люди-мандрагоры, зомби из прошлого, массовые воскрешения! И небо, которое обваливается огромными кусками. Ну полный бред!..
И, словно в ответ, наверху что-то ослепительно вспыхнуло. Тело Хэнсона среагировало так, как повелели ему инстинкты. Рука прикрыла глаза, защищая их от света. Но, поборов себя, Хэнсон сощурился и уставился в щелку между пальцами на щербатый небесный свод. На долю секунды ему показалось, что солнце превратилось в сверхновую звезду.
Он ошибся, но не слишком. С солнцем действительно что-то было неладно. Оно то разгоралось, то гасло, стреляя во все стороны толстенными огненными протуберанцами. Оказывается, оно зависло на краю гигантской новехонькой дыры. Качалось и дрожало, явно теряя равновесие.
Вся орда рабов в панике завыла. Их вопль был таким пронзительным, точно агонизировала вся планета. Большинство, побросав веревки, принялось разбегаться куда глаза глядят, топча друг друга. К этой охваченной паникой толпе присоединились и люди-надсмотрщики. И лишь мандрагоры продолжали нести вахту, хлеща бичами всякого, кто попадался под руку.
Хэнсон упал ничком на камень. Сверху донесся дикий рев: что-то огромное рассекало воздух, производя небывалый грохот — так звучала бы непрерывная череда атомных взрывов, помноженная на треск рвущейся по швам бесконечности. Все это завершилось таким громом, будто по барабанным перепонкам Хэнсона ударил молот самого бога Тора.
Да, небо вновь дало трещину, и весь купол заходил ходуном.
Но самое ужасное было не в этом.
Солнце проскочило в дыру и неслось к земле!
7
Дэйву показалось, что падение светила длилось целую вечность. Провалившись в дыру, оно натолкнулось на слой флогистона и как-то замялось, сплевывая пухлые сгустки пламени. С жуткой медлительностью оно разогналось и устремилось вниз. В отличие от небесного вещества, солнце подчинялось известным Хэнсону нормальным законам инерции. Приближаясь, оно постепенно разрасталось. Слышался рев. Казалось, солнце нарочно целится в пирамиду.
Зной усиливался. Еще задолго до того, как светило вошло в нормальную атмосферу, Хэнсону начало казаться, что его жарят заживо. Кровь в его жилах словно забурлила и вскипела. Гигантские ожоговые волдыри вздувались, заживали и вновь вздувались на его коже. Дэйв завопил от боли — и услышал вокруг себя миллион воплей. Затем чужие крики начали затихать, слабеть, и Дэйв понял, что рабы умирают.
Сквозь щелку между пальцами Дэйв следил за зловещим приземлением солнца. Ослепительный свет выжег сетчатку его глаз, но регенерация произошла мгновенно. Дэйв вычислил на глазок траекторию солнца, дивясь своему хладнокровию и еще более поражаясь тому факту, что мучительная боль не отняла у него способности мыслить.
В итоге, уверившись, что солнце упадет в нескольких милях южнее, Дэйв перекатился по раскаленной поверхности каменной глыбы и спрыгнул с ее северного края. Бухнувшись на песок, он явно что-то себе сломал, но спустя миг обнаружил, что вновь может дышать свободно. Даже в тени глыбы было страшно жарко, но все-таки терпимо, по крайней мере, для Дэйва.
На лету солнце крошилось, и его обломки сыпались на землю. Одна такая крошка, упавшая рядом с Дэйвом, опалила его невероятным огнем, от которого негде было укрыться. Затем грохнулось и само светило. Ударная волна сбила Дэйва с ног. Приподнявшись на локтях, он выглянул из-за глыбы.
Солнце упало неподалеку от горизонта, взметнув в воздух тучи песка и земли. Его шипение показалось Дэйву оглушительным. Начался дождь из горячего пепла и мусора.
Оглядевшись по сторонам, Дэйв удостоверился, что на стройплощадке не уцелел никто. Все три миллиона рабов погибли. Те, кто спрятался за камнями, прожили дольше других, но это лишь продлило их муки. Что уж тут говорить, если даже почти бессмертный организм Дэйва был на пределе. Если верить Борку, подобные тела бессильны даже перед огнем саламандр, тем более смертоносны крошки солнца, катившиеся по песку. Единственный выход — постараться как можно дальше удрать от места падения светила.
Собрав волю в кулак, Дэйв заставил себя покинуть импровизированное укрытие, У подножия глыбы валялась куча мехов с водой, которые все еще сжимал в своих объятиях обгоревший труп раба-разносчика. Вода выкипела, но, к счастью, не вся. Слив жидкость из нескольких мехов в один, он через силу выпил кипяток, мучительно обжигавший глотку. Иначе он бы далеко не ушел, погибнув от обезвоживания.
Дэйв побежал. Песок под его босыми ногами казался раскаленной сковородкой. Спину припекал страшный, хуже всех бичей, жар. С каждым шагом он чувствовал, что может потерять сознание, но заставлял себя не останавливаться. Медленно-медленно погребальный костер, на котором сгорало солнце, скрывался за горизонтом. Любой нормальный организм погиб бы от этой жары в пятнадцать минут, но Дэйв пока справлялся. Он ориентировался по звездам, сиявшим в осколках неба. Дэйв старался держать курс на район, где раньше была жизнь, какие-то цивилизованные поселения. Спустя несколько часов огненные языки уже не взметались над горизонтом — правда, ослепительное зарево оставалось. Хэнсон обнаружил, что его бессмертное тело далеко не всесильно. Оно не могло обходиться без отдыха. Хэнсон стонал от усталости.
Он умудрился вырыть в песке неглубокую ямку, свалился в нее и заснул. То был сон вконец измотанного человека, когда отключается даже ощущение времени. Сколько он проспал — несколько минут или часов, — определить было невозможно. Солнце исчезло, звезды выстраивались в нестабильные новые созвездия. Не стало ни ночи, ни дня, ни способа измерить ход времени.
Дэйва разбудил ураганный ветер, обрушивший на него колючую тучу песка. Шатаясь, Дэйв встал и побрел навстречу ветру, прочь от того места, где упало солнце. Зарево над горизонтом сияло даже сквозь сплошную завесу песчаной бури. Там же высился столб пара (должно быть, он шел от расплавленных, испарившихся скал), похожий на грибовидные облака времен Дэйва. Пар растекался во все стороны, явно достигая флогистонового слоя, и отражал зарево назад к земле. Этот огромный столб перегретых газов над солнцем и был причиной урагана.
Дэйв заставлял себя передвигать дрожащие ноги. Среди песка начали попадаться островки зелени. Судя по всему, планета была обречена — солнца нет, от неба остались одни ошметки. Его предположение, что солнце этого мира находится снаружи небесного купола, не оправдалось — оказывается, оно, как и все прочие небесные тела, было частью скорлупы. Во время своих опытов Дэйв открыл, что упругое небесное вещество невозможно расколоть одним мощным ударом, но, действуя осторожно, в него можно ввести сгустки иного материала — к примеру, звезды. Ему самому удалось засунуть в образец руку по самое плечо. Очевидно, таким же образом и солнце плыло сквозь небо.
Тогда почему же купол-скорлупа не плавился? На этот вопрос Дэйв не мог ответить. Скорее всего, солнце двигалось слишком быстро, и небо на его пути не успевало толком разогреться. А может, флогистоновый слой рассеивал жар.
Сияющее облако на дымной ножке все увеличивалось в размерах, отражая тепло и свет назад к земле. И это был шанс: хотя бы какая-то часть одного из полушарий не остынет. К тому же облако помогало ему не сбиться с пути.
Уже изнемогая от усталости, Дэйв вышел на границу плодородных земель. Ему попалась деревня, но она была пуста, и Дэйв обошел ее, чтобы не видеть гнусных деяний мародеров. Планета близилась к гибели, но цивилизация, похоже, уже погибла. В полях за деревней он увидел полуразрушенный сарай. И, благодаря судьбу, нырнул в дверь.
Полоса везения на этом не кончилась. Первая же попытка наколдовать еду увенчалась успехом. После щелчка пальцами и знаменитой «абракадабры» на полу сарая материализовался грязный горшок с горячей жирной похлебкой. Столовых приборов у Дэйва не было, но он вполне обошелся руками. Доев похлебку, он приободрился и, вспомнив о гигиене, даже вытер руки о набедренную повязку. Неведомая ткань выдержала солнечный жар с честью, не хуже, чем тело Дэйва.
Тут Хэнсон насторожился — его рука нащупала под повязкой какой-то предмет. Учебник студента-мага! Бедняга Барг так и не отмотал свои двадцать жизней — видимо, кроме этой книжки, от него ничего не осталось. Хэнсон уставился на нее и с некоторым удивлением прочел название. «Прикладная семантика».
Усевшись поудобнее, он начал перелистывать книгу, гадая, какая связь между семантикой и магией. Семантику он изучал в колледже, так что имел о ней некоторое представление. Но вскоре Дэйв обнаружил, что местная дисциплина к земной почти не имеет отношения.
Учебник открывала аксиома: «Символ — это вещь». На базе этого утверждения доказывалось, что любая часть целого, подобная этому целому, эквивалентна ему; что каждая семерка относится к классу всех семерок — словом, эта простая аксиома была базисом подробной, вполне разумной теории магического подобия. Хэнсон удивился отменной логичности этой системы. Приняв на веру аксиому (а здешняя жизнь отучила его сомневаться), Дэйв разобрался в книге с большой легкостью. Очевидно, здесь этот предмет считался сложным: автор книги постоянно стремился все разжевать и пояснить. Но Хэнсон, которому в свое время пришлось постигать науку электронно-дырочных переходов в транзисторах, понимал все с полуслова.
Вторая часть книги была посвящена работе с истинными именами. Разумеется, идеальным символом — и, соответственно, истинным целым — был знак «тэта». Тут же описывался простой ритуал присвоения тайного имени. Очевидно, любой человек, открывший принцип или изобретший устройство, мог дать ему имя — подобно тому, как родители нарекают своих детей. Использование этого имени подчинялось определенным законам. К сожалению, как только Хэнсон начал постигать суть, книга закончилась. Видимо, продолжение следовало…
Дэйв отшвырнул книгу. Его била дрожь, до него вдруг дошло, что его тайное имя известно всем и каждому. Чудо, что он вообще еще существует. Отринуть одно имя и принять другое можно было при помощи некого ритуала, но то была мистерия высшего уровня, оставшаяся за пределами данного учебника.
Утром он решил наколдовать себе еще немного еды, а также одежду — на случай встречи с цивилизованными людьми. Пища получилась съедобная; правда, овсянку он никогда не любил, но тут было не до жиру. Похоже, он постепенно совершенствовался в искусстве наабракадабривания задуманного. Правда, с одеждой повезло меньше. Все вещи получались его размера, но он не представлял себя ни в кольчуге и наголенниках, ни в кружевной ночной рубашке. Наконец ему удалось обзавестись чем-то сносным, но пришлось закрыть глаза на то, что визитку прошлого века не носят с джинсами и крикливой блузкой в цветочек. И все же в одежде Дэйв опять почувствовал себя человеком. Впрочем, визитку он вскоре бросил — в ней было слишком жарко.
Он шел быстрым шагом, высматривая в окрестностях признаки жизни и размышляя о законах прикладной семантики, ономастической магии и теории подобия. Теперь он начал понимать, как Эйнштейну удалось, воспользовавшись учебником магии, сделать решительный рывок вперед, на который были не способны даже сами сатеры. Жизнь здесь была слишком уж легкой. Эффективная магия сама тормозила свое развитие, подавляя желание совершенствовать ее методы. Любой грамотный теоретик из мира Хэнсона мог бы натянуть нос местным. Наверное, именно поэтому сатеры и принялись вылавливать в других мирах людей, которые не чурались невыполнимых задач.
На пути Дэйву встретились еще две брошеные деревни. Делать в них было абсолютно нечего. Он вступил в лесистую местность типа той, где скрывались Сыны Яйца. Мысль о них заставила его к замедлить шаг. Но вокруг все было спокойно — ни малейших признаков населения. Леса сменились травянистой равниной. Отшагав по ней несколько часов, Дэйв увидел впереди созвездие огней.
Подойдя поближе, Дэйв обнаружил, что, по-видимому, это горят лампы дневного света. Перед ним оказалось несколько ржавых железных сооружений, похожих на соединенные вместе авиационные ангары. Все это было окружено проволочной сеткой. На дверях проходной имелся щит с лаконичной надписью «Проект № 85». В сумеречном свечении неба Дэйв разглядел ухоженный газон и людей на нем, которые стояли кучками, явно ничего не делая. Почти все они были в белых комбинезонах, и лишь двое носили заурядные деловые костюмы.
Хэнсон решительно вошел в двери, делая вид, что спешит по срочному делу. Он опасался, что стоит ему остановиться, как начнутся расспросы. Он хотел не отвечать на праздные вопросы, а добиться, чтобы ответили ему.
В маленьком холле-проходной никого не оказалось, но из-за боковой, ведущей наружу двери слышались голоса. Войдя в нее, он обнаружил дворик побольше и новую толпу бездельников. И все же здесь должен был найтись кто-то, кто знал бы о событиях больше, чем Дэйв.