— Она же общая! — гудела шефиня.
— Была общая, а стала моя! — отрезала мама.
— Гала, ты не права, — не унималась Лида.
— Хорошо, забирай. Но больше я ее чинить не буду. Бегать по виллам, для того чтобы правильно вставить нитку в шпульку, или смазать, или иголку поменять, — не дождетесь!
И женщины смирились.
Была и библиотека. Ее держали у себя по очереди все обитатели контракта. Полки с книгами занимали целую комнату, поэтому никто особенно не жаждал обладать этим сокровищем. За библиотекой надо было смотреть: вести формуляры, мыть полы после гостей, то бишь читателей, одним словом — напрягаться. А напрягаться никто не любит. Поэтому библиотека перекочевывала с места на место каждые несколько месяцев.
Конечно, мы смотрели телевизор. По вечерам взрослые собирались у кого-нибудь дома, общались, пили чай, разговаривали. Помимо сериалов, телевизор показывал затяжные марокканские концерты, которые мы смотрели, ничего не понимая, потому что певице, спевшей особенно долго одну ноту, зрительный зал устраивал бешеную овацию, на что счастливая исполнительница отвечала еще более долгим вибрирующим звуком своего голоса, чем вводила поклонников в полный восторг.
Мужчины смотрели новости, которые марокканские и алжирские телеведущие читали на арабском и французском языках. У нас были свои любимчики — те, кто четко, раздельно и медленно произносил текст. Тогда можно было перевести и понять, особенно если показывали какой-нибудь отснятый сюжет.
С ведущими любимых программ здоровались, обсуждали покрой их пиджаков и форму галстуков, прическу, дикцию и вообще — умение вести себя перед камерой. Сравнивали с нашими, всегда в пользу наших, разумеется.
Среди хлама, оставленного прежними жителями контракта, нашелся старый видеомагнитофон и коллекция древних российских фильмов. Юлькин папа все это отремонтировал и стал устраивать что-то типа домашнего кинотеатра. В поселке, конечно, никакого кино не было, поэтому на наши просмотры часто приходили местные. Причем не только дети, но и взрослые. Им очень нравились наши фильмы.
Причем хотя у всех имелись ноутбуки, но все равно продолжали собираться у старого видака.
В одной из пустующих вилл поселился врач-сириец с женой. Мы с Юлькой однажды от скуки забрели к ним в гости.
Сирийский врач чистил нам апельсины, а его жена угощала шоколадом. Мы старались вести себя чинно, все-таки в гостях у иностранцев… Но веселость наших новых друзей расшевелила нас, мы болтали и смеялись, мешая французские и русские слова. Я даже спросила, почему жена доктора не носит халк. И тут выяснилось, что они христиане, православные и очень любят Россию.
Я ухитрилась простудиться в самую жуткую жару. Напилась холодной воды из морозильника, и у меня началась ангина. Сирийский доктор вызвался меня лечить. Он приходил такой радостный и довольный, что я начинала стыдиться своей болезни.
— Бонжур, Ирина! Са ва? (то есть как дела?)
— Бонжур, — здоровалась я, стараясь вылезти из-под одеяла и наспех пальцами расчесывая лохматую голову. — Се бьен (хорошо), — я бодрилась изо всех сил. А мама смеялась, стоя в дверях комнаты.
Доктор присаживался на краешек моей кровати и просил меня открыть рот, рассматривал мое горло и весело объяснял мне и маме о том, что ангина бывает тогда, когда дети едят лед.
— Какой лед? — удивлялась я. И доктор объяснял на пальцах буквально, что бывают такие длинные ледяные наросты, которые растут на крышах, головой вниз.
— Сосульки! — радовалась я, что поняла его очень образный рассказ. Доктор делал большие глаза и торжественно пожимал мне руку:
— Уи, Уи! Да! Сосюлка!
Доктор приходил несколько раз и, стараясь отвлечь, болтал и смешил меня. Но мне все-таки было неприятно. Он был такой молодой, что казался мне почти ровесником. Я стеснялась поднимать рубашку, он слушал меня через ткань.
Жаль, сирийцы быстро уехали. Они жили в поселке всего несколько месяцев. Жена доктора иногда приходила к маме и жаловалась. Ее обижали алжирцы: из-за того, что арабская женщина не может быть христианкой, не должна ходить с открытым лицом, а раз она так себя ведет, то в нее надо бросать камнями и обзывать ее страшными ругательствами. Веселость молодой сирийки скоро уступила место страху, она боялась выйти из дому, отсиживалась у русских женщин и все больше плакала. Доктор не выдержал, расторг контракт и увез жену куда-то в Европу.
Глава 10 Француз и Сахара
У родителей появился новый друг — месье Вернье. Он приехал из Франции по каким-то своим делам и поселился в маленьком домике на окраине. С папой они познакомились на работе.
Однажды вечером папа привел француза в гости. Он предупредил нас заранее, и мы подготовились. Мама сварила щи, я налепила пельменей. Нам хотелось накрыть русский стол, чтоб удивить француза.
Месье Вернье оказался самым обычным человеком, рыжеволосым, сероглазым, ростом с папу. Ничего особенного. Но мне все равно было любопытно за ним наблюдать. Уж не знаю, понравилась ли французу наша еда, но он искренне восхищался мамиными кулинарными талантами. Расспрашивал о названии блюд. Ел с удовольствием и очень радовался тому, что мы, а точнее папа, так запросто говорим на его родном языке. Выяснилось, что во Франции у него есть семья — жена и две дочери. Он скучал, потому что не привык так долго жить вдалеке от семьи. По его словам, глядя на нас, он отдыхал душой. Мы провели приятный вечер. Потом месье Вернье приходил к нам еще несколько раз, и как-то так получилось, что родители договорились съездить с ним посмотреть настоящую пустыню Сахару. Я, конечно, обрадовалась. Рассказала Юльке, та даже расстроилась. Но меня не это огорчило, а то, что пока мы будем ездить, я не увижу Венсана. Тогда я воспользовалась нашим способом переписки: написала записку, завернула в нее камешек и перебросила через ограду, надеясь, что Венсан найдет мое послание и прочитает его.
Ехать решили на машине месье Вернье.
Накануне вечером я долго сидела у окна, вглядываясь в окна виллы за оградой. Но Венсана так и не увидела.
Мы отправились ранним утром, часов в шесть. Я была сонная и дремала на заднем сиденье.
Когда окончательно проснулась, мы уже спустились по серпантину с горы и ехали среди апельсиновых рощ. Вел папа. Оказалось, что наш француз отлично знал Алжир. Он рассказывал всякие интересные истории. Например, мы проезжали древние развалины, и месье Вернье объяснил, что здесь была крепость, которую построили берберы много столетий назад. В те времена еще не было ни французов, ни русских, ни алжирцев, — шутил месье Вернье, — зато были берберы.
Потом мы с мамой стали потихоньку напевать. Француз пришел в восторг и попросил, чтоб мы пели погромче. Ну, мы, конечно, распелись. Он даже пытался нам подпевать. Папа только посмеивался. А месье Вернье сообщил, ни его жена, ни две дочери не поют!
К полудню мы въехали в город Бешар. Перекусили в кафе и двинулись дальше.
Потом мы увидели, как наступает пустыня. За Бешаром шоссе выпрямилось и блестящей серой лентой врезалось в горизонт, по обочинам большие валуны, и дальше до самого неба — только камень.
— Это уже Сахара? — время от времени спрашивала я.
— Нет еще, — отвечал отец.
Когда мне надоело спрашивать и смотреть, горизонт неожиданно встал на дыбы и двинулся нам навстречу ярко-оранжевым валом.
— Что это?
— Первый бархан Сахары, — сказал отец.
Это действительно был бархан, высотой с многоэтажный дом, он упирался гребнем в яркое небо, а у его подножия расположился оазис — зеленые пальмы на оранжевом фоне. Здесь шоссе кончалось, как, наверное, кончалась и сама жизнь.
Мы взобрались по плотно слежавшемуся песку на самый гребень, и дальше был только этот оранжевый цвет, играющий оттенками на песчаных волнах.
— Никогда не думала, что может быть такая резкая граница, — сказала мама.
— Пустыня наступает, — ответил отец.
Француз посоветовал маме купить сахарскую розу, я подумала, что это растение такое, а оказалось — каменный цветок. Дожди в Сахаре — редкость, и когда вода все-таки достигает поверхности песка, ветер подхватывает влажный песок и кружит, и кружит, а солнце довершает начатое ветром: вскипает влага, плавится песок и возникают причудливые окаменевшие формы, похожие на розовые бутоны. Их находят бедуины — пустынные племена, в самом сердце Сахары. Мужчины-бедуины закрывают лицо, а женщины, наоборот, не носят паранджи.
Мама купила сахарскую розу у закутанного в темно-синий, почти черный бурнус бедуина, или это был туарег, не знаю. Он сидел на земле, перед разложенным своим богатством и, казалось, был абсолютно безразличен ко всему происходящему вокруг него. Он не пошевелился ни разу, пока мы перебирали каменные цветы, никак не отреагировал на вопрос о цене и посмотрел на отца только тогда, когда тот протянул ему деньги. Я видела только его глаза, половину лица скрывала повязка, он поднял сухую темную кисть и взял у отца несколько купюр, столько, сколько посчитал нужным.
— У бедуинов женщины главнее, да? — шепотом спросила я, имея в виду повязку на лице мужчины.
— Нет, просто в пустыне жарко и песок летит, — засмеялась мама.
Когда мы возвращались, наш француз уснул за рулем, и машину понесло; ее остановили валуны, будто нарочно насыпанные вдоль дороги.
Нас на полной скорости бросило на придорожные камни, потом машину накренило, и она, перевалившись боком через большой валун, встала, наконец, на колеса.
Двери заклинило, но отцу удалось выбраться в окно, потом он вытащил по очереди нас. Француз настолько растерялся, что мог только бессвязно бормотать. А мне все казалось, что он никак не может проснуться.
Домой нас привезли поздно ночью полицейские; меня и маму посадили на заднее сиденье. Большую часть пути мама молчала, полицейские тоже молчали.
Но мама, видимо, успокоилась и разговорилась. Она всегда с удовольствием общалась с алжирцами. Ей доставляло удовольствие удивлять мужчин своим инженерным образованием, своей манерой общаться с ними немного свысока. Полицейские тоже попали под ее обаяние.
— Гурия, — негромко сказал тот, что за рулем, другому. (Гуриями называют райских красавиц. После смерти правоверный мусульманин попадает в рай, где ему предоставляется сорок таких красавиц гурий.) Моя мама натуральная блондинка с пышными формами — эталон красоты для алжирских мужчин.
— Гурия, — согласился напарник.
Отец с французом вернулись позже нас, и я слышала, как мама ругала француза за то, что он не согласился переночевать в гостинице. Она утверждала, будто месье Вернье пожадничал, а скупой, как известно, платит дважды.
Алжирских женщин мама почти не знала. Но то, что было ей известно, и то, с чем она сталкивалась каждый день, вызывало в ней нескрываемое возмущение.
— Положение женщин в обществе определяет уровень развития этого общества, — она любит повторять эту фразу, вычитанную у кого-то. — Что можно сказать об их культуре, да ничего. Если этот мальчишка, Али, с малолетства приучен воспринимать женщину, как вещь, которую можно купить, продать, сломать и выбросить, если ему никто не вбил в мозги, что можно, а чего нельзя, так о чем вообще говорить?
Мы продолжали дружить с иностранцами, к французу добавился венгр, потом еще один француз; а к маме по-прежнему ходил контрабандист.
Он настолько освоился, что стал просить нас подержать у себя кое-какой товарец, и мама оставляла его сумки, даже не пряча. У Азиза теперь работы явно прибавилось, он приходил деловой и озабоченный. Торопился и посматривал в окно, на ту сторону шоссе.
Мама ловила его взгляд и ворчала:
— И ты туда же…
— Бизнес, мадам, — пожимал плечами Азиз. Куда-то пропал его вечный испуг и подобострастие. Азиз действительно стал своим в обоих лагерях: российском и американском.
— Смотри, не доведет тебя до добра твой бизнес, — предупреждала мама, наливая ему кофе. Азиз отмахивался, пил кофе, благодарил наскоро и убегал.
Мы наблюдали в окно, как он спокойно, не скрываясь, пересекает шоссе. И только наш верный пес Рыжый яростно облаивал Азиза, упорно не желая признавать его за своего.
Глава 11 День рождения на той стороне
Лиза пригласила нас на день рождения Самира. Мы знали, что Лиза собирает всех детей, то есть американцы тоже будут. Я надеялась, что придет Венсан, но постеснялась спросить у Лизы, будет ли он. К тому же нам с Юлькой хотелось пообщаться с «бандой Келли».
На день рождения к Самиру я решила надеть джинсы.
— Ты что! — возмутилась мама. — Какие штаны?! Лиза все-таки наша, у нее наверняка никакого бардака не будет. И потом — это мы им должны показывать, как надо себя вести ! Поняла?
Мама напялила на меня розовую шелковую блузку, «приличную» юбку до середины колена и классические «лодочки».
Оказывается, Лиза предупредила наших заранее, что хочет устроить что-то типа светского раута.
Даже американские сестренки пришли в платьях.
Виновник торжества и его брат вообще щеголяли во фраках. Наши малыши явились в черных брюках, белых рубашках и бабочках.
Лиза и Саид встречали нас у входа, и первое, что я услышала от них:
— Ира, тебе не жарко?
— Нет! — Разумеется, я буквально плавилась от жары, но что делать.
Потом пришли американцы.
— Господи, — выдохнула Лиза, — они даже рук не вымыли!
Гости явились с опозданием, у них были черные от несмытой пыли руки и ногти, грязные, а у кого-то даже рваные джинсы и майки. Келли красовался в фетровой алой шляпе с металлическими пластинами на тулье.
Ребята словно не замечали испуганных хозяев, шумно расселись за столом, хватали еду с тарелок руками, громко смеялись, откидываясь на стульях. Келли даже не снял шляпу. Застолье не получилось. Мы сидели напряженные, разглядывая соседей. Эмми и Лейли пытались тихонько урезонить «банду», они крутили пальцами у висков и шептали:
— Stop!
— Silence!
— Stupid boys!
Лиза спохватилась и постаралась взять ситуацию под контроль.
— Ребята, а теперь давайте покажем нашим американским друзьям концерт! — возгласила она и принялась поднимать нас из-за стола, подталкивая в другую комнату.
Там была настоящая сцена с занавесом! Сцена занимала часть комнаты, у стены напротив стоял большой кожаный диван, куда сестры при помощи хозяйки с трудом усадили неугомонных гостей.
Мы с Юлей честно спели песенку «К сожаленью, день рожденья…». Нурик бойко прочитал стишок.
Эмми и Лейли чинно встали и исполнили «Happy birthday to you!».
После чего американцы посовещались и пошли на сцену.
Они попытались спеть, но стали смеяться и тузить друг друга, потом снова совещались. Наконец, им удалось договориться. Келли снял шляпу, прошелся вдоль сцены и, остановившись, произнес:
— Canada — it’s snowing. United States — it’s raining. Russia and Siberia — the weather is fine!
На этом выступление американцев закончилось, мы похлопали им в некотором недоумении, раскланивались они глубоко, прижимая ладони к груди.
Лиза попыталась их поскорее выпроводить, и ей это удалось. Мы, все еще в недоумении, тоже разошлись по домам.
— Светский раут накрылся медным тазом, точнее красной шляпой Келли, — сказала я маме, с ненавистью стаскивая с себя блузку и узкую юбку.
Вечером Лиза рассказывала маме о том, какие «мальчики ужасные, совершенно невоспитанные… Если бы не наши дети, прямо не знаю, что бы я стала делать!».
А я думала: почему она не пригласила Венсана? Венсан так чудесно играет на гитаре и поет. Американцам было чему у него поучиться.
Глава 12 Мадам Таджени
Несмотря на «невоспитанность» мальчишек, родители Юли с удовольствием общались с американцами.
Семейство Ананьиных отдавало предпочтение богатым арабам.
Переводчики радовались любой возможности совершенствовать язык.
Отец Наташи боялся всех и жену запугал. Доктор и его семья держались особняком, остальным вообще было все равно.
Аленка совершенно от нас отстранилась, мы ее почти не видели. Ее великолепная мама водила дочь по гостям, «приучала к светской жизни».
— Бедная девочка, — вздыхала моя мама, — совсем ей голову задурили.
К Аленке стал ходить молодой алжирец.
— Он учит русский язык, Аленушка ему помогает, — хвасталась шефиня. Она всячески создавала условия для учебы: оставляла дочь с алжирцем одних, закрывала двери, ходила на цыпочках.
— Лида, чего ты добиваешься? — возмущалась мама. — У этого парня есть невеста, осенью свадьба, ему двадцать два года. О чем ты вообще думаешь?
— Гала, не будь мещанкой! — парировала шефиня. — Когда же девочке пожить, если не теперь!
Мама беспомощно разводила руками, а по вечерам жаловалась отцу:
— Ты представляешь, что она мне говорит? Что сейчас модно выходить замуж за иностранцев!
— Хм… — неопределенно реагировал папа.
— Этот несчастный алжирец, видимо, тоже относится к категории престижных женихов?
— Кхгм… Это не наше дело.
— Конечно, не наше! — не успокаивалась мама. — Ты посмотри, как они себя ведут? Любой мальчишка на улице может оскорбить женщину, сказать непристойность, телодвижения всякие… не видел? А я видела! На забор вспрыгивают и без штанов скачут! Один из этих мальчишек бросил в Аленку камень, разбил лицо, а теперь Лида приводит к ней другого, такого же, только чуть старше, а потому хитрее и умнее. Но относится-то он к нам и к ней точно так же, как и тот, что бросал камни.
Папа прятался за газетой.
— Я что, одна это понимаю? — спрашивала мама. Но ее вопросы оставались без ответа.
Жорик слонялся по контракту в одиночестве, видимо, он не входил в категорию «престижных женихов». Среди американцев не было подходящих по возрасту. Вот, интересно, у нас в классе некоторые девчонки тоже мечтают уехать за границу, в Европу или США, и замуж хотят за иностранцев, но в Африку точно никто не рвется.