Отметим, что среди Змей бывает мало запойных людей, поскольку этот знак слишком умен, чтобы затуманивать свой мозг алкоголем. Если Змея начинает сильно выпивать, то поводом к этому может стать нечто сверхординарное. Именно это мы и видим в случае с отцом Соломина.
Сначала Соломины жили в одной небольшой полуподвальной комнате, но затем переехали в другой дом, на улицу Калинина. Там у Соломиных родился второй сын, которого назвали Виталием (12 декабря 1941 года).
Между тем детские годы Юрия Соломина выпали на суровое военное время. Вот что он сам вспоминает об этом:
«Во время войны, когда все голодали, нас спасали своя картошка и рыба — речка рядом была. Бабка нам в течение пяти минут делала красную икру, «пятиминутка» называлась: нажмет в стакан икры из рыбы, подсолит ее и намешает с картошкой. О такой «тюре» я мечтаю уже не один десяток лет…
Я пошел в первый класс во время войны, в 1943 году. Мы учились в маленькой деревянной одноэтажной школе около станции. Зимой колотун градусов тридцать, темно, снег хрустит под ногами. Если же мороз опускался ниже тридцати градусов, давали гудки — значит, на занятия идти не нужно. Мы собирались по нескольку человек, каждого родители завязывали какими-то платками по самые глаза. В классе были крашеные полы и стояла печка, которую топили дровами и углем. Мерцал огонек в печи, трещали дрова — тепло и уютно…
Я рос нормальным ребенком. Мог получить и двойку, если не выучил урок, но я ее исправлял. Выучу урок — получу пятерку. Ко всему этому я относился нормально. И родители к этому относились спокойно. Больше других предметов я любил литературу и часто брал книги в библиотеке, которая располагалась возле водокачки. Читал в основном классику — Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Тургенева, Гоголя. Слава богу, что я прочел все это в детстве…
Я убежден, что все хорошее, что есть в человеке, закладывается в детстве. Именно детство «программирует» душу. Думаю, что и все доброе, что есть в моей душе, идет от моих дорогих родителей.
Я очень благодарен им за то, что они пытались приобщить меня к настоящему высокому искусству. Отец, например, как-то повел меня на фильм «Рим — открытый город» (1945). Дети до шестнадцати лет на него не допускались, а тогда за этим следили строго, но его-то в городе знали все, и он «по блату» провел меня в кинотеатр «Пионер». Я сидел обалдевший и плакал от восторга. А сейчас, к сожалению, дети порой приобщаются к фильмам, которые и взрослым-то смотреть не стоит…»
Благодаря своим родителям Соломин рано приобщился к искусству. Он занимался в самых разных кружках: рисования, пения, танцевальном и даже в кукольном. А когда в Доме пионеров появился драматический кружок, он записался туда. После этого в его жизни осталось только одно увлечение — театр. Причем роли он играл в основном отрицательные. Так, в «Молодой гвардии» он играл роли Стаховича и какого-то фашиста, в пьесе С. Михалкова «Снежок» перевоплотился в учителя Теккера, который бил по рукам детей.
В 14-летнем возрасте Соломин случайно увидел фильм «Малый театр и его мастера». Картина пленила его настолько сильно, что, выйдя из кинотеатра, он дал себе слово обязательно играть в этом прославленном театре. Это желание было настолько сильным, что родители Юрия, мечтавшие видеть его музыкантом или хирургом (об этом очень мечтала мама), смирились с его мечтой и даже более того — помогли ее осуществить. Дело было так.
Летом 1953 года отец Юрия решил отвезти его в Москву, чтобы тот поступил учиться на артиста. Мефодий Соломин тогда руководил художественной самодеятельностью в Доме культуры железнодорожников и поэтому имел льготный билет для проезда по железной дороге. Вот по этому билету он и провез своего сына до столицы (поезд шел из Читы до Москвы восемь суток). Правда, остановились на постой они не в самом городе, а в его неблизком пригороде — в Монино, где у отца Юрия проживали знакомые.
Так как мечтой нашего героя было попасть в Малый театр, он подал документы в Театральное училище имени Щепкина. Курс набирала народная артистка СССР Вера Николаевна Пашенная. Абитуриентам предстояло пройти три тура, каждый из которых длился по семь-десять часов. К училищу Юрий приезжал вместе с отцом, после чего они расходились: сын шел на экзамены, а отец — гулять по Москве. Вечером они встречались в скверике у Большого театра.
Первый тур Соломин прошел успешно и был весьма этим окрылен. Отметим, что студентов разделили на «десятки» (по десять человек), и наш герой в итоге оказался в одной «десятке» с тремя молодыми людьми, которые чуть позже вместе с ним придут в Малый театр. Это были: Алексей Эйбоженко (1934), Виктор Борцов (1934) и Роман Филиппов (1936).
Итак, Соломин успешно прошел первый тур и был на вершине счастья. Но отец унял его восторг, сказав, что самое тяжелое еще впереди. И он оказался прав.
В один из тех июльских дней, сдав второй тур на «отлично», Юрий прибежал вечером к Большому театру и не узнал своего отца: тот сидел на лавочке мрачнее тучи и на приветственный оклик сына ничего не ответил. Вскоре выяснилась причина мрачного состояния отца.
Как оказалось, проводив сына до училища, он отправился на Ярославский вокзал, и там ловкие карманники «обчистили» его до нитки. Выкрали железнодорожный билет, документы, деньги. Единственное, что осталось, — кое-какая мелочь, чтобы отбить телеграмму в Читу. Но что толку отбивать телеграмму, если обоим прекрасно было известно, что у матери денег на два билета тоже нет. Положение было безвыходным. И тут им на помощь пришел Его Величество Случай.
На вокзале они встретили знакомого читинца, который, узнав про их беду, дал им дельный совет:
— Идите прямиком в МПС и оттуда позвоните в Читу в дорпрофсож. Объясните, что и как. Там ведь тоже не звери сидят. Они подтвердят, что вы действительно числитесь у них, и здесь вам выдадут билеты.
Дальше все произошло так, как им описывал приятель отца. Получив на руки два билета, отец и сын стали ждать прибытия поезда на Читу. Однако была и одна проблема: Юрий прекрасно прошел оба тура в училище, и уезжать перед третьим экзаменом было крайне обидно. Отец тоже это прекрасно понимал. Но и оставаться в Москве было невозможно: денег, чтобы оплатить свое проживание, у них не было. И тогда отец придумал единственно верный ход.
— Ступай в училище и найди там саму Пашенную, — сказал он Юрию. — Объясни ей ситуацию и поставь вопрос ребром: или вы берете меня без третьего экзамена, или я уезжаю обратно.
Предложение, конечно, было авантюрное, однако другого выхода у нашего героя не было. И он отправился в училище.
На его счастье, Пашенная оказалась на месте — в ректорате. Юрий попросил секретаря вызвать ее из кабинета. Через несколько секунд Пашенная вышла и, стоя в дверях, спросила, кто ее ищет. Наш герой несмело приблизился к ней.
— Чего тебе, деточка? — спросила Пашенная, когда Соломин остановился в нескольких шагах от нее.
И он начал рассказывать ей о своих злоключениях. Завершил он свой рассказ короткой, но резкой фразой:
— Если вы меня берете, то берите, а нет — так нет.
Пашенная молчала в течение нескольких минут. На ее долгом веку, видимо, еще не было случая, чтобы студента зачисляли в училище только после двух экзаменов. Но молодой человек был настроен так решительно и желал услышать ответ сию минуту, что Пашенная наконец приняла решение:
— Хорошо, оставайся.
И хотя Юрий мечтал услышать именно эти слова, в первые мгновения после них он стоял пораженный, не способный вымолвить хотя бы слово благодарности в ответ. Наконец ему это удалось, и аудиенция на этом закончилась. Так Соломин стал студентом театрального училища. По словам Соломина:
«Я считаю, что именно Пашенной обязан, чего достиг. Почему она в меня поверила?.. Можно с пафосом сказать: «Я ее боготворю», но я скажу проще — этому человеку я обязан всем в жизни. Нет дня, чтобы я не вспомнил ее…»
О том, как проходило житье-бытье студента Соломина, вспоминает опять же он сам:
«Общежития первокурсникам не давали, поэтому я жил в Монино. Чтобы успеть на занятия к девяти, садился в семичасовую электричку. Вставал в шесть. Занимались до двенадцати часов, так что возвращался я только ночью…
Общежитие давали со второго курса. Вначале мы снимали комнату втроем, потом вдвоем. Однако меня, как «самого дальнего», все-таки поселили в общежитии. До этого самым дальним считался Иван Савкин из Иркутска — здоровый красивый парень, прошедший войну (он прославится главными ролями в фильмах «Огненные версты» (1957) и «Стряпуха» (1966). — Ф. Р.). У него были ампутированы пальцы на ноге. Он взял меня под свою опеку.
В комнате мы жили всемером. Общежитие находилось у Рижского вокзала — бывшие бараки для военнопленных. На окнах решетки. Там жили студенты из разных театральных вузов. Тут можно было встретить и Татьяну Доронину, и Олега Табакова, и Эмиля Лотяну — многих нынешних знаменитостей.
В комнате мы жили всемером. Общежитие находилось у Рижского вокзала — бывшие бараки для военнопленных. На окнах решетки. Там жили студенты из разных театральных вузов. Тут можно было встретить и Татьяну Доронину, и Олега Табакова, и Эмиля Лотяну — многих нынешних знаменитостей.
Жили дружно. Основное время проводили в училище, часов по двенадцать, и в театре. Бегали на все спектакли гастролеров. К тому же приходилось много читать. Мы подсчитали, что если прочитать все, положенное по программе, то в день надо одолеть страниц триста…»
Именно во время учебы в училище Соломин встретил девушку, которая стала его женой на всю жизнь. Речь идет о его однокурснице Ольге (1931), которая волею случая однажды опоздала на занятия, прибежала в аудиторию, а свободное место осталось только одно — рядом с Соломиным. Она села с ним, и с тех пор… они вместе (с 1953 года). По словам Ю. Соломина:
«Внешность студентов имела для нашего педагога, Веры Николаевны Пашенной, большое значение. Она терпеть не могла вычурных причесок, челок и разных завитушек. Если девушка с челкой казалась ей интересной, она просила убрать волосы со лба и спрашивала: «Неужели вам нравится такая прическа?» У Ольги была длинная, роскошная коса. Когда она поступала, Вера Николаевна даже спросила ее: «Зачем вы вплели себе такую косу?» Ольга растерялась и говорит: «Это моя собственная коса». Вера Николаевна не поверила: «Не может быть! Ну-ка, распустите косу!» Ольга распустила. После этого Вера Николаевна извинилась перед ней и стала относиться очень уважительно. Правда, во время учебы она не раз уговаривала ее косу остричь.
Ольга, как и я, тоже не москвичка. Во время войны жила в деревне под Челябинском, а потом вместе с матерью и старшей сестрой переехала во Львов. Именно оттуда и приехала поступать в училище… После того как Ольга села рядом со мной в аудитории, мы стали вместе ходить на занятия, готовили отрывки. Мать ей помогать не могла, а потому жила она бедновато. Ходила в одном платьице. Пальто у нее было перешито из шинели, но поскольку она целые дни проводила в училище, то и теплое пальто ей было ни к чему. Я к одежде относился равнодушно всегда…
Когда я ухаживал за Ольгой, то цветов ей не дарил — они стоили дорого, а денег у студентов не бывает. Можно, конечно, сорвать с клумбы, но по характеру я не такой человек. Я даже никогда не мог пройти по газону. Так что в лучшем случае я мог преподнести ей сахар или какой-нибудь бутерброд. Вообще по характеру мы схожи — не накопители. Теперь у нас есть все, и заработали мы это своим горбом, нам никто не помогал.
По существу, и свадьбу мы не устраивали — ни жилья, ни денег не было. Сейчас молодожены с шиком несутся по улицам на машинах, украшенных куклами, шарами, лентами. Конечно, это здорово. Мы же просто пошли с ней в кафе «Арфа» в Столешниковом переулке и взяли себе «кисло-сладкое мясо с черносливом». Так и отпраздновали. Подвенечное платье тоже отсутствовало — Оля ходила в одном заштопанном платьице, но нас это ничуть не смущало. Об этом мы просто не думали. Да и на курсе стиляг и пижонов не наблюдалось. Жили мы с Ольгой по-прежнему в общежитии. Тогда все было скромно. В первый год супружеской жизни повезти ее в Читу к своим родителям я не мог, потому что не было денег на билеты. Не могли мы поехать и во Львов к ее маме. Когда отец приехал в Москву и увидел Ольгу, он мой выбор одобрил. Официально мы поженились после окончания училища, в 56-м. А кольца обручальные купили, уже когда стали работать в театре…»
Учеба супругов Соломиных длилась до 1957 года. В дипломном спектакле «Чайка» по А. Чехову Юрий играл Треплева, и играл так удачно, что эта роль открыла ему двери в прославленный Малый театр. Со всего курса, кроме него, туда взяли только четверых: Р. Нифонтову, Р. Филиппова, В. Борцова и А. Эйбоженко.
Что касается супруги нашего героя, то она уже с третьего курса играла в Театре юного зрителя (Луиза в «Коварстве и любви», Негина в «Талантах и поклонниках»), поэтому ее пригласили именно туда. Она получала на 50 рублей больше мужа, поскольку тот в спектаклях практически не был занят, а она, напротив, играла главные роли. Чуть позже она тоже перейдет в Малый театр.
Жили в ту пору молодые «на птичьих правах», без прописки: снимали у какой-то безумной старухи угол в подвале на Петровском бульваре. Потом какие-то другие полуподвалы, подешевле. А тут еще вскоре после окончания училища Соломина едва не призвали в армию. Он уже должен был отправляться на сборный пункт, обритый наголо, как вдруг в его судьбу вмешались два выдающихся деятеля Малого театра. Речь идет о Елене Гоголевой и Михаиле Цареве.
Вспоминает Ю. Соломин: «Однажды я пришел в театр уже обритым. Актеры удивились, стали спрашивать, что это за новая прическа. Я объяснил, тогда они меня заставили пойти к Михаилу Ивановичу Цареву. Вместе мы пошли к Елене Николаевне Гоголевой. Она куда-то срочно отправилась. Позже я узнал, что она ездила к министру обороны Малиновскому (он занял этот пост в 1957 году. — Ф. Р.) и все ему объяснила. Он сказал: «Конечно, пусть остается. В театре и в кино он для армии сделает больше»…»
А вот что вспоминает наш герой о своей тогдашней работе в театре:
«Первые два-три года работы в Малом театре и были нашей главной школой. Мы все стояли за кулисами и смотрели, как играли Зубов, Яблочкина, Турчанинова, Царев, Климов, Бабочкин, Ильинский — все эти грандиозные артисты. Они буквально приковывали нас своей мощью и силой. Даже если на сцене приходилось сказать всего лишь реплику в несколько слов рядом с Турчаниновой или Яблочкиной, то и такое общение стоило многого…
В первое время после окончания училища меня занимали только во вводах — вводили то вместо Виктора Коршунова, то вместо Никиты Подгорного. Первая большая роль в спектакле «Когда горит сердце» — тоже ввод вместо Никиты Подгорного. Этот спектакль к международному фестивалю студентов в 1957 году ставил Андрей Гончаров. До этого в его постановке у нас шел «Опасный спутник», пользовавшийся большим успехом. Работать с Андреем Александровичем доставляло истинное удовольствие. Заводной режиссер, с фантазией. Всегда сам проигрывал нам эпизоды и показывал, как надо играть. Разумеется, я старался. Однажды мы репетировали сцену, когда я приношу раненого друга к доктору. Друга играл Борцов — он раза в два больше меня и весит соответственно. Я так старался, что, когда притащил его, даже упал в обморок, задохнулся.
На премьере Гончаров в театр не заходил. Он человек нервный, эмоциональный. Ходил около театра, а мы, когда раздавались аплодисменты, кричали ему об этом в окошко. Теперь я его прекрасно понимаю. Мне тоже часто хочется остановить действие, порепетировать еще…»
Между тем уже в первые годы пребывания Соломина в Малом театре ему доверяют сыграть центральные роли в спектаклях «Неравный бой» и «Перед ужином» В. Розова, «Украли консула» Г. Мдивани. Прямо скажем, не каждому начинающему артисту выпадает такая удача.
Что касается большого кинематографа, то долгое время ему с ним не везло. Еще когда он учился в училище, то регулярно бегал на «Мосфильм» со студентом Анатолием Марченко, пытаясь приглянуться кому-нибудь из режиссеров. Но единственное, что тогда удалось Соломину, — это сняться в массовке в одной из картин. Но ему эти съемки не приглянулись, и он с тех пор вообще перестал думать о кино, сосредоточив свои мысли исключительно на театре. А потом наступил 1959 год, когда состоялся дебют Соломина в большом кино. Причем руку к этому приложила все та же Вера Пашенная, которая порекомендовала режиссеру Исидору Анненскому взять своего бывшего ученика на одну из главных ролей в картину «Бессонная ночь». Так он получил роль молодого инженера Павла Каурова, приезжающего работать в большой сибирский порт. К сожалению, отец Юрия не дожил до премьеры этого фильма: он скончался за месяц до выхода картины на экран (фильм вышел на экраны страны 23 мая 1960 года). Впрочем, и сам Соломин от своего дебюта оказался не в восторге. По его же словам:
«Когда я увидел себя первый раз на экране, я, как каждый нормальный человек, пришел в ужас. В голове вертелась только одна мысль: «Боже мой, какой я урод! Нос кривой, уши на разных уровнях, глаза косые, да еще хромой…» Я вообще в молодости себе не нравлюсь — просто урод. Сейчас, по-моему, стал намного лучше…»
Вторым фильмом Соломина стала лента «Музыканты одного полка» (1965), где он играл главную роль — большевика Алексея Илютинского. Затем последовал фильм «Погоня» (1966), где герою нашего рассказа досталась роль охотника Николая Макаровича.
Четвертым и пятым фильмами с участием Соломина стала дилогия Марка Донского про семью Ленина: «Сердце матери» (1966) и «Верность матери» (1967). В них Соломин сыграл роль младшего брата будущего вождя мирового пролетариата и основателя Советского государства В. Ульянова-Ленина Дмитрия Ильича Ульянова.