— Вот это лобстер! — воскликнул хозяин сетей Франсуа, разглядев в воде девушку. — Ты посмотри, — окликнул он напарника. — Мертвяк! Бабский мертвяк!
Вдвоем они вытащили тело девочки на палубу и разглядывали утопленницу под светом прожектора.
— Видишь, как лицо раздуло, — указал Франсуа. — Наверняка медуза!..
— Да-да, — согласился напарник. — А как она здесь оказалась?!!
— Кто? Медуза?
На этом вопросе девочка пустила изо рта пузырь и закашлялась, показывая молодым людям, что сердце ее стучит, а легкие дышат. Она жива, а смерть осталась в море…
— О, черт! — воскликнул хозяин сеток.
Вдвоем они оттащили девочку в кабину и пытались с помощью нашатыря привести тело в чувство.
— Как она оказалась здесь? — недоумевал Франсуа, думая, что с этого дня надо искать новое место для браконьерских сеток.
— Мама, — прошептала Лизбет.
Напарник связался с берегом и сообщил начальству о находке. Начальство сперва не поверило в рассказ и ругалось по рации самыми непристойными словами.
— Опять деликатес ловите! — кричал приемник. — Я вам покажу, гурманам! Пьянь! Все — пьянь!
А потом начальство поверило, так как вспомнило о неожиданном шторме и о большом скоплении прогулочных яхт в том месте. Может быть, катастрофа?.. Может, беда вторглась в его владения?! Будет теперь заметка в газете с его фамилией! И жена отныне не станет называть его неудачником, желающим только жрать без меры и пользоваться ее телом. Ха-ха! Если бы какая-нибудь другая ответила на его заигрывания, стал бы он требовать от жены исполнения супружеского долга. Дохлая селедка! Ха-ха!.. А теперь, после заметки!.. Женщины любят героев и не обращают внимания на объемы их животов. Животы приобретают статус атрибута героев! Теперь начнется другая жизнь! Он, Бернар Клер, вставит газетную заметку в специальный непромокаемый футляр и уложит в нагрудный карман, а еще лучше — увеличит газету у фотографа и повесит в офисе на самом видном месте…
Мечты господина Клера прервал звонок уже его непосредственного начальника.
— Какого хрена! — орало в трубку начальство. — У вас что, нет радаров!
— Нету, — с достоинством, чувствуя себя знаменитым, ответствовал Бернар. — У соседей радар.
— Вы — жирный боров! — вскричал начальник. — Да знаете, кто погиб вчера в море?
— Не имею такой информации! Компетенция не моя!
— Идиот! «Титаник» затонул!
Господин Клер подумал о говорящем — «сам идиот», искренне пожалел начальство и стал говорить с ним, как разговаривают с сумасшедшим, к которому уже вызвали неотложную помощь, — ласково.
— Да-да, — грустно вздохнул в трубку Бернар. — Тысячи людей погибли! — вспоминал он мировую историю.
— Кретин! — взревел начальник. — «Титаник» — это четырехпалубная яхта, принадлежащая английскому подданному, миллионеру сэру Ипсвичу! Там была вся его семья! Какие идиоты вокруг!.. Боже мой!..
«Теперь непременно в газете окажусь, — обрадовался Бернар. — Такое крушение, такие жертвы!» К его люди девчонку вытащили! В журнале, на первой полосе! Фотография в рост! Или пусть лицо с животом!
— Мои люди тут спасли кое-кого, — как бы невзначай сообщил господин Клер. — Вероятно, с «Титаника»! Если вам, конечно, интерес есть до этого?
Начальственный голос осекся на полуслове и поинтересовался — кого?
— Девицу.
— И в каком состоянии барышня?
— Я не доктор! Но все, от нас зависящее, коллектив предпринял. Вызвана «скорая помощь» для поддержания жизни спасенной на водах!
— Смотрите, Клер! — предупредило начальство. — Эта семья очень, близка к королевским особам Англии!..
«Телевидение! — уверился Бернар. — Большое, пространное интервью в ночном ток-шоу!»
Он позволил себе бокал красного, закурил сладкую сигарилку и наорал на своих подчиненных, обвиняя их, что лишь одну девчонку спасли!
— Друзья королевы потонули! — кричал толстяк своим браконьерам. — А вы!..
— Что мы? — развел руками Франсуа.
— Да, в общем-то, вы!..
Винцо легло в желудок, словно теплая водичка в аквариум, а сигарилла укрепила легкие. Он пожевал губами оставшееся послевкусие.
— В общем, вы — молодцы! — неожиданно для себя похвалил, а не обругал подчиненных Бернар. — Молодцы, что хоть одну девчонку спасли!
Мужчины, польщенные, заулыбались.
— Я вам, уроды, покажу, как лобстеров истреблять! — заорал Бернар и тоже улыбнулся передатчику.
Как все толстяки, господин Клер был добрым человеком и посчитал, что если уж ему слава выдалась, то почему бы ее отблескам ни упасть на плечи таких парней, как Франсуа и Жан…
Через три дня подняли со дна «Титаник» и извлекли из его люксового нутра трупы. Примечательно было, что стрелки всех часов остановились на шести, из чего эксперты установили точное время катастрофы.
Кое-кто сделал умозаключение, и на следующий день все газеты, а также журналы вышли с сенсационными заголовками типа: «Тридцать с лишним часов на воде», «Двенадцатилетняя англичанка провела две ночи в открытом море» или «Маленькая английская героиня»!
Лизбет поместили в самую лучшую клинику, и через некоторое время стало известно, что все расходы по лечению взяла на себя английская королева.
«Мы не бросаем своих друзей!» — прокомментировали королевские пресс-службы на весь мир.
Через месяц Лизбет выписали, и на родину ее доставил самолет ВВС Великобритании.
На старинном «ягуаре» с королевским гербом ее привезли в Букингемский дворец и сначала провели на врачебный осмотр.
Врачом был лысоватый человек с грустными участливыми глазами.
— Как вы себя чувствуете? — поинтересовался он, вставляя в уши стетоскоп.
— Спасибо, хорошо, — ответила девочка.
Ее сердце и легкие послушали коротко, скорее проформы ради.
— Вы девушка или девочка? — как-то буднично поинтересовался врач.
Лизбет покраснела до кончиков пальцев ног.
— Я уточню вопрос. У вас уже бывают месячные?
— Да, — прошептала Лизбет, становясь совершенно пунцовой.
— Этого не стоит стесняться, — заметил королевский эскулап. — Это совсем простые вещи.
Он вышел, а еще через пять минут девочку препроводили к королеве.
Елизавета Вторая находилась в небольшой, но очень красивой комнате, стены которой были выложены неизвестным Лизбет прозрачным с синевой камнем. Одета королева была по-будничному — в простое платье и без венца на голове.
Девочка сделала книксен. Он получился чрезвычайно кривым, таким, как если бы его изобразила индейка. Королева улыбнулась, сошла со своего кресла и поцеловала девочку в лоб.
«Какая некрасивая девочка», — подумала Ее Величество.
На этом аудиенция была закончена.
Много еще лет потом Лизбет недоумевала, почему доктор интересовался таким интимным вопросом. Ее мучило сие непонятное, пока она вдруг случайно не наткнулась в исторических хрониках на тот факт, что с приходом месячных девочка становится взрослой и королевская особа целует девушку в лоб; в ином случае девочку целуют в щеку…
«Королеве неприятно целовать готовых к совокуплению и родам девиц», — сделала вывод Лизбет.
* * *Ее поместили в привилегированный пансион для девочек, где мужчинами были лишь садовник Билл, семидесяти трех лет, и истопник Джейк, горбун среднего возраста, с огромными и длинными ручищами.
Помимо учебы девиц интересовала только одна тема: молодые люди. Некоторые, у кого имелись родственники, забиравшие их на каникулы домой, после во мраке ночи рассказывали о всякого рода приключениях с юношами.
Чего только не наслушалась Лизбет в спальне! И про поцелуи, и про нежные пальцы, ласкающие молодые грудки, и… В дальнейшее она не верила, затыкала уши, так как слушать вранье было невыносимо.
«Меня это волнует, — как-то призналась себе Лизбет, — волнует! Волнует! Поэтому я не слушаю, даже если это вранье».
— Почему ты закрываешься подушкой? — Как-то поинтересовалась одна из счастливиц, привезшая из родных пенатов после Рождественских каникул очередную love story. — Ведь у тебя этого никогда не будет! Так хотя бы ощути чужую полноту жизни!
На счастливицу для порядка зашикали, а Лизбет удивилась:
— Почему не будет?
Девочка, рассказывающая о глубоком поцелуе, о щекотании языком неба, от вопроса одноклассницы потеряла на мгновение нить повествования, потом нашлась и заговорила, смеясь уже в начале фразы:
— Я представляю… Ха!.. Как мой Питер… Ха!.. Облизывает ее усики под носом! — и загоготала совсем не как воспитанница королевского пансиона. — Он так свой ловкий язычок поранит!..
Здесь не выдержали все и засмеялись в голос. Немка Марта, дурнушка еще пострашнее, чем Лизбет, надрывалась более всех.
Лизбет не обижалась на подружек, тем более по сути все они были добрыми девочками, но непосредственная детская жестокость, которая с годами уходит, как и само детство, проявлялась в них по отношению именно к ней, да что поделать!
Лизбет не обижалась на подружек, тем более по сути все они были добрыми девочками, но непосредственная детская жестокость, которая с годами уходит, как и само детство, проявлялась в них по отношению именно к ней, да что поделать!
В особенности Лизбет было жаль Марту, так как немочка с перешитой заячьей губой, может быть, и понимала, что в ее жизни не будет принца, но прятала эту драму так глубоко в подсознание, что чувствовала и вела себя как самая красивая девочка пансиона.
— У него такие тонкие и длиннющие пальцы! — продолжала между тем рождественская счастливица. — Они такие длинные и белые, словно у Дракулы…
— А ты видела Дракулу? — захихикала Джудди, племянница адмирала, чьи родители погибли в авиакатастрофе.
На нее зашипели, желая продолжения истории, да и сама Джудди только этого и хотела, имея на очереди свой рассказ, а вопрос был задан от нетерпения!
На этот раз Лизбет решила не затыкать ушей и не прятать голову под подушку. Она посчитала, что должна быть честной перед собой, и если ей нравится слушать, то почему бы и нет? В конце концов, у нее действительно растут усики под носом, а лицо после укуса медузы стало бледное и все в черных точках, словно порох въелся.
«Может быть, мне действительно придется жить чужими минутами счастья?» — подумала она, выставляя ушко навстречу сладким сказкам.
— И такой он шустрый, этот Питер, даром, что в крикет играет, — продолжала счастливая девочка. — Он эти пальчики Дракулы засунул мне в трусики!..
— Ой, правда?! — не выдержала напряжения зайка Марта.
— Ну, конечно, я дала отпор нахалу!
— Что, — поинтересовалась Джудди, — по щекам надавала?
Лизбет ненароком представила себе длинные белые пальцы в своих трусиках, отчего в ногах стало невыносимо жарко. Еще она вспомнила отца и его мертвые стеклянные глаза…
«Папочка», — прошептала девочка чуть слышно, и из глаз ее выкатились две крошечные слезинки.
— Зачем по щекам? Я просто сделала серьезное лицо и поставила ультиматум: либо он не гуляет ниже пояса, либо пусть мотает играть в свой крикет!..
— А мой Бен, — встряла Джудди, — мой Бен засунул свой язык мне в ухо!
В палате воцарилось молчание. Джудди этого не услышала и продолжила:
— А я уши не мыла!
Так в спальне пансиона не смеялись никогда! Сотрясались стены, казалось, что даже фундамент ходит волнами! Половина девочек попадали с кроватей, держась за животы, с криками: «Ой, не могу! Держите меня скорее! Умираю!» Остальные корчились на своих матрасах. Даже Лизбет смеялась, казалось, громче всех!..
С той ночи Лизбет стала изучать свою внешность. Как умная девочка, она понимала красоту, чувствовала нежное, но до четырнадцати лет никогда не сопоставляла себя даже с местными, пансионскими эталонами красоты. Да что внешность — даже внутреннее состояние, душу свою не могла примерить к восторженным девичьим россказням. Лизбет казалось, что все непременно должны чувствовать именно как она, или, наоборот, она как все…
Осознав, что природа не дала ей красивых глазок, вздернутого носика и вишневых губ, девушка сделала простой вывод. Уж если она разнится с остальными внешностью, уж если ее зад тяжелее, чем у других, а нос словно груша, которыми пансионерок осенью угощал горбун Джейк, то, вероятно, и душа у нее отличная от других. «Вот только лучше или хуже?» — встал вопрос.
Она долго не могла найти ответа, мучилась, не зная, как сравнить, а потом в одну из ночей пришло прозрение, что душа, может быть, и не лучше, чем у других, и не хуже, просто она другая. И у других душа иная, нежели у нее. Ах, как все просто!.. И так Лизбет вдруг захотелось познать души других и познавать их бесконечно, что всю ночь она провела как в лихорадке, а под утро ей приснилась немка Марта, спящая с открытым ртом, из которого вдруг выпрыгнул зайчик и поскакал прямо по личикам спящих девочек. И лица Лизбет коснулся хвостиком. Она открыла глаза и увидела склонившегося над ней горбуна.
— Тс-с-с! — держал когтистый палец возле губ истопник.
А она вовсе не испугалась, спокойно смотрела, как горбун пятится к дверям, не отнимая пальца от губ.
А потом ей почудился запах розы. Она повернула голову на подушке и вскрикнула, поранившись о шип чудесного, с белоснежными лепестками цветка. Капелька крови выкатилась вон, и Лизбет на секунду представила себя Эсмиральдой, а истопника Квазимодо.
Раз, два, три — она даже не успела помечтать, как в голову пришла отрезвляющая мысль. Монстр полюбил монстра…
На следующий день, после обеда, Лиз смело подошла к горбуну и сказала:
— Вы никогда не засунете свои пальцы ко мне в трусы, потому что вы — урод!
Карлик печально улыбнулся:
— Нет некрасивых женщин, есть женщины с неразгаданной красотой!
— Я знаю, что некрасива, даже физиологически неприятна, но это не значит, что я умалю собственное достоинство, найдя утешение в объятиях такого же пренеприятного субъекта. К тому же мне четырнадцать с половиной лет, и человеку вашего возраста непозволительно даже намекать на что-либо двусмысленное! Мне кажется, в нашей стране это карается законом!
Горбун поклонился Лизбет, вывернув голову так, чтобы девушка рассмотрела его лицо и прочла на нем полное смирение.
Лизбет засушила розу и хранила ее в тумбочке, как доказательство самой себе, что кому-то она была мила…
Тем временем ночные бдения пансионерок продолжались, рассказы становились все более откровенными, и Лизбет не знала, чему верить, а чему нет. И что самое поразительное — в рассказчицы записалась зайка Марта, которую в первые минуты послушали снисходительно, но чем долее продолжался рассказ немки, тем больший восторг он вызывал, даже восхищение.
— Если она врет, — хлопала в ладоши Джудди, — то делает это гениально!
Рассказы Марты были неисчерпаемы, тогда как у девочек куда искушеннее все кончалось лишь повторением старого с добавлением какой-нибудь дурацкой детали. Например, рождественская счастливица довыдумывалась до того, что ей ее Питер будто бы даже носочки стирал по ночам.
— Ты бы еще сказала, что он тебе спинку в ванной тер! — заметила какая-то девица из дальнего угла.
— Фи, — обиделась подружка Питера, преотлично понимая, что залила по полной.
— …Его пальцы никогда не залезают в трусики, — продолжала Марта свои рассказы. — Они не столь красивы, но безошибочно умеют находить на моем теле те места, от которых, когда их ласкают… — Дальше следовала пауза. Марта, сощурив глаза, будто вновь переживала сладкие минуты. — Когда их ласкают… когда согревают горячим дыханием… облизывают языком… у меня трусики становятся мокрыми…
Лишь одна недомерочка Мария, задержавшаяся в физическом развитии, захихикала из-под окошка, обрадованная, что не одну ее мучает энурез. Остальные прекрасно понимали смысл сказанного Мартой. Не составляла исключения и Лизбет.
Меня никто не трогает пальцами, размышляла Лиз. Но лишь фантазия одна заставляет мое тело портить белье. Но мои фантазии по сравнению с вымыслами немки Марты куда как беднее. Я и сотой части сочинить не смогу! Бедная Марта!.. Она так фантазирует, потому что совсем несчастна…
А через несколько недель, случайно зайдя на хозяйственный двор, Лизбет застала картину, повергшую ее в стыдливое изумление. От увиденного все ее тело словно током пронзило. Душу обдало сначала холодом, а потом адским жаром.
Из-за высокой дровяницы торчал горб истопника, виднелся почти черный от волос зад, который двигался взад-вперед, по кругу, исполняя какой-то немыслимый танец.
Первым порывом Лизбет было немедленно уйти, так как ей показалось, что горбун справляет малую нужду, но здесь она услышала девичий вскрик, обернулась на отходе и лицезрела маленькую обнаженную ножку в голубенькой туфельке.
— Боже! — воскликнула Лиз, давя крик ладошкой.
Этот мерзавец мучает бедную Марту, рвалось возмущение из груди девушки. Надо немедленно остановить монстра!..
Но Лизбет в своем негодовании почувствовала некую театральность, какую-то неискренность. Вдобавок, услышав еще один вскрик Марты, она осознала свое тело вдруг утерявшим силы, размякшим, словно после долгих солнечных ванн, томным, как будто только что поела досыта сладостей. Девушка вдруг поняла, что не фантазии Марты развлекали ночами пансионок, не ее болезненные выдумки, что ведала она им про самое что ни на есть происходящее, истинно интимное, сделавшее зайку на голову выше в женском познании… Марта не была несчастна, Марта была счастлива!..
Из глаз Лизбет потекли слезы, она побежала прочь от хозяйственного двора, влетела в спальню, упала на колени перед тумбочкой, выхватила с полки засушенный цветок. Царапая ладони в кровь, она сминала стебель, рвала на части белую розу, этот символ непорочности, предложение страсти, которым она не воспользовалась!..