— Молимъ васъ, отче, реките намъ, куда мы ѣдемъ по сей желѣзницѣ? Намъ нужно на югъ, въ Софію, а вокругъ снѣгъ…
— Въ Софію и ѣдете, чисто и внятно проговорилъ по-русски священникъ.
— Батюшка! Да вы хорошо говорите по-русски! воскликнули въ одинъ голосъ супруги.
— Еще-бы… Я учился въ Петербургѣ въ Духовной Академіи.
— Какъ пріятно! Боже мой, какъ пріятно! Такъ мы не ошиблись? Мы въ Болгарію ѣдемъ? Въ Софію? спрашивалъ у священника Николай Ивановичъ.
— Въ Софію, въ Софію.
— Но отчего-же сѣвернѣе въ Бѣлградѣ была весна, а здѣсь зима.
— Мы въ горахъ, въѣхали на горы. Находимся въ гористой мѣстности, а здѣсь всегда весна задерживается. Въ Болгаріи и именно въ Софіи васъ, быть можетъ, встрѣтитъ настоящая зима.
— Слышишь, Глаша? Вотъ хорошо, что ты захватила съ собой теплое пальто на куницахъ обратился Николай Ивановичъ къ женѣ.
— Я всегда хорошо дѣлаю. А вотъ не хорошо, что ты зря меня будишь. Я такъ отлично спала. а ты вдругъ: «Глаша, Глаша! Не туда попали! Бѣда! Не въ томъ поѣздѣ ѣдемъ»! передразнила мужа Глафира Семеновна и отправилась укладываться спать…
— Простяте, батюшка, что и васъ мы обезпокоили своимъ споромъ, сказалъ Николай Ивановичъ священнику. — Мы и васъ разбудили.
— Ничего, ничего, заснуть успѣю. Времени много.
— Ну, такъ покойной ночи. А меня кстати благословите.
И Николай Ивановичъ протянулъ передъ священникомъ пригоршни.
— Сыне, сыне… Здѣсь, кажется, не мѣсто…смѣшался нѣсколько священникъ, однако все-таки благословилъ Николая Ивановича и они разстались.
Николай Ивановичъ пришелъ въ свое купэ. Глафира Семеновна уже лежала.
— Дуракъ! Только понапрасну будишь, — проговорила она.
Онъ промолчалъ и легъ на скамейку. Вскорѣ онъ услыхалъ, какъ Глафира Семеновна начала посвистывать носомъ, а потомъ и самъ заснулъ.
Проснулся онъ отъ стука въ дверь. Глафира Семеновна полулежала, приподнявшись сфинксомъ, и спрашивала:
— Кто тамъ?
Огонь въ вагонѣ уже погасъ. На дворѣ свѣтало.
— Это тамъ? закричалъ въ свою очередь Николай Ивановичъ, открывая дверь купэ. — Чего нужно?
— Станція Пиротъ! Сербская граница! Паепорты позвольте! произнесъ довольно правильно по-русски полицейскій чиновникъ въ австрійскаго образца кепи и съ шнурами на плечахъ пальто.
— Вы сербскій?
— Сербскій
— Въ Бѣлградѣ ужъ у насъ смотрѣли паспорты…
— А здѣсь, на границѣ, еще надо посмотрѣть. Вѣдь у васъ въ Россіи на границѣ смотрятъ-же.
Николай Ивановичъ полѣзъ въ карманъ за паспортомъ.
XIX
Въ Пиротѣ, однако, поѣздъ задержали недолго. Сербскій полицейскій только записалъ паспорты, наложилъ на нихъ красный штемпель, и поѣздъ тронулся.
— Ну, слава Богу, поѣхали. Можно еще поспать, сказала Глафира Семеновна, легла и только заснула, какъ явился кондукторъ.
Оказалось, что онъ явился, чтобъ откланяться супругамъ и получить обѣщанный динаръ.
— Добре почилы ове ночае? спросилъ онъ супруговъ и сообщилъ, что онъ ѣдетъ только до слѣдующей станціи. — Въ Царибродъ блгарски кондукторъ буде, прибавилъ онъ и протянулъ руку.
Николай Ивановичъ далъ ему второй динаръ и спросилъ:
— На Царибродъ мытница (т. е. таможня)?
— Блгарска мытница, кивнулъ кондукторъ и удалился.
— Глаша! Не спи! Сейчасъ новое испытаніе будетъ. Въѣзжаемъ въ болгарскую землю. Таможня, сказалъ Николай Ивановичъ лежавшей женѣ.
— Слышу, слышу. Какой тутъ сонъ! Давно ужъ проснулась. Наказаніе эти таможни!
А поѣздъ останавливалъ уже ходъ и подкатилъ съ деревянному домику съ надписью: «Царибродъ». На платформѣ стоялъ болгарскій офицеръ и два солдата въ формѣ, напоминающей совсѣмъ русскую форму. Солдаты были даже въ фуражкахъ безъ козырьковъ, въ сѣрыхъ шинеляхъ русскаго покроя и съ револьверами у пояса. Кромѣ ихъ, на платформѣ были начальникъ станціи въ статскомъ платьѣ и, какъ у насъ въ Россіи, въ красной фуражкѣ, бакенбардистъ въ пальто и шляпѣ котелкомъ и нѣсколько бараньихъ шапокъ въ бараньихъ курткахъ шерстью вверхъ.
Все это тотчасъ же полѣзло въ вагоны. Чиновникъ въ шляпѣ котелкомъ оказался таможеннымъ чиновникомъ, бараньи шапки — его подчиненными. Войдя въ купэ супруговъ, онъ тотчасъ-же бросилъ взглядъ на двѣ громадныя подушки, улыбнулся и спросилъ по русски:
— Русскіе?
— Да, да… Самые что ни-на-есть русскіе… Ѣдемъ изъ Петербурга, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
— Не везете-ли сигаръ, табаку, чаю? задалъ вопросъ человѣкъ въ шляпѣ котелкомъ. — Это все ваши вещи?
И прежде чѣмъ супруги успѣли отвѣтить что-нибудь, онъ уже началъ лѣпить на саквояжи и кардонки таможенные ярлычки, гласящіе «прѣглѣдано». Глафира Семеновна начала было открывать свои баульчики, чтобы показать, что въ нихъ, но онъ сказалъ:
— Не трудитесь, не трудитесь. Ничего не надо. — Есть у васъ что нибудь въ багажномъ вагонѣ?
— Ахъ, какъ-же. Сундукъ съ бѣльемъ и платьемъ.
— Тогда пожалуйте въ таможню. Надо и на него налѣпить пропускъ.
Чиновникъ поклонился и удалился.
— Вотъ учтивый-то таможенникъ! воскликнула Глафира Семеновна послѣ его ухода. — Даже и не вѣрится что-то, что это таможенный. Боже мой! Да еслибы они всѣ-то такіе были! И какъ прекрасно говоритъ по русски! Ну, я пойду въ таможню.
— Пусти, лучше я схожу, предложилъ Николай Ивановичъ.
— Нѣтъ, нѣтъ. Это такой элегантный человѣкъ, что съ нимъ даже пріятно. А ужъ если хочешь, то пойдемъ вмѣстѣ.
И супруги стали выходить изъ вагона.
— Позвольте ваши паспорты, на чистѣйшемъ русскомъ языкѣ обратился къ нимъ на платформѣ офицеръ.
— Боже мой! Какъ здѣсь въ Болгаріи хорошо говорятъ по-русски! Я не ожидала этого, проговорила Глафира Семеновна, улыбаясь офицеру.
— Не вездѣ, мадамъ. Это только здѣсь на границѣ, отвѣчалъ офицеръ, принимая изъ рукъ Николая Ивановича паспортъ, и прибавилъ:- Обратно получите въ вагонѣ.
При досмотрѣ сундука Глафира Семеновна еще больше очаровалась таможеннымъ чиновникомъ. Оказалось, что онъ не допустилъ ее даже открыть свой сундукъ и сейчасъ-же налѣпилъ таможенный ярлыкъ. Уходя изъ таможни, она расхваливала мужу даже бакенбарды чиновника, его глаза и называла даже аристократомъ.
— Ну, какой-же, милая, онъ аристократъ… возразилъ было Николай Ивановичъ.
— Аристократъ, аристократъ! стояла на своемъ Глафира Семеновна. — Только аристократы и могутъ быть такъ утонченно вѣжливы. А какая неизмѣримая разница съ носатымъ сербскимъ таможеннымъ, который у меня даже ветчину нюхалъ! Въ сырѣ что-то искалъ! Въ апельсинахъ подъ кожей контрабанду найти думалъ.
Супруги опять вошли въ вагонъ.
— А какъ пріятно въѣзжать-то въ такое государство, гдѣ такіе прекрасные чиновники! не унималась Глафира Семеновна.
— Ну, да ужъ довольно, довольно. Совсѣмъ захвалила, останавливалъ ее мужъ.
Вошелъ офицеръ и возвратилъ паспорты.
— Надо что нибудь заплатить за прописку? спросилъ его Николай Ивановичъ.
— Въ Болгаріи ничего не берется, былъ отвѣтъ.
— Ну, вотъ какъ отлично! А на сербской границѣ съ насъ взяли что-то четыре съ половиной динара.
— Да развѣ можно сравнивать Сербію съ Болгаріей! Вѣдь это день и ночь… вставила свое слово Глафира Семеновна, но офицеръ уже исчезъ.
— Погоди, матушка, хвалить-то, погоди… Вѣдь еще только носъ показала въ Болгарію, а что дальше будетъ — неизвѣстно, говорилъ мужъ.
— Нѣтъ, это ужъ сейчасъ видно, что болгары симпатичный народъ. Ты посмотри, какія добродушныя лица.
— А по моему, такія же усатыя, такія-же носатыя!
— Оставь пожалуста. Тебѣ только-бы прекословить мнѣ.
Въ корридорѣ вагона показался мальчикъ съ подносомъ, на которомъ стояли чашки, и предлагалъ кофе. Заглянулъ онъ и въ купэ супруговъ.
— Давай, давай сюда! поманила мальчика Глафира Семеновна. — Отъ такихъ учтивыхъ людей и кофей-то пріятнѣе выпить, прибавила она, взявъ чашку кофе.
Взялъ себѣ чашку и Николай Ивановичъ и воспользовался случаемъ, чтобы поручить мальчику заварить чаю въ металлическомъ чайникѣ.
— Кипятку сюда, кипятку. Горячей воды, толковалъ онъ мальчику. — Понялъ? Ну, айда! Пара на чай получишь.
Мальчишка помчался къ себѣ въ буфетъ подъ вывѣску «Гостильница» и сейчасъ-же вернулся обратно съ чайникомъ, сказавъ:
— Ухъ, горѣшта вода! (т. е. кипятокъ).
— Ну, вотъ спасибо тебѣ, спасибо, милый, благодарила его Глафира Семеновна. — И какой симпатичный мальчишка! Николай Иванычъ, его надо хорошенько наградить.
— Ну, вотъ тебѣ за это полъ-динара на чай.
Николай Ивановичъ далъ ему нѣсколько никелевыхъ монетъ, но мальчикъ, посмотрѣвъ на нихъ, сказалъ: «србски пара» и возвратилъ обратно.
— Да развѣ сербскія деньги вы не берете? удивился Николай Ивановичъ. — Вѣдь отъ тѣхъ-же братьевъ-славянъ.
— Леви треба, блгрски леви…
— Ну, а болгарскихъ денегъ у меня, братъ, нѣтъ. Вотъ развѣ маленькій французскій золотой?
— Да развѣ сербскія деньги вы не берете? удивился Николай Ивановичъ. — Вѣдь отъ тѣхъ-же братьевъ-славянъ.
— Леви треба, блгрски леви…
— Ну, а болгарскихъ денегъ у меня, братъ, нѣтъ. Вотъ развѣ маленькій французскій золотой?
И Николай Ивановичъ показалъ десятифранковикъ.
— Добре, добре… закивалъ мальчишка, схватилъ золотой, чашки изъ подъ кофе и исчезъ, побѣжавъ за сдачей.
— Не надулъ-бы какъ, пострѣленокъ, сказалъ Николай Ивановичъ.
— Ну, вотъ. Эдакіе деликатные люди! отвѣтила Глафира Семеновна.
А между тѣмъ раздался звонокъ.
— Надуетъ… бормочетъ Николай Ивановичъ. — Развѣ пойти самому за нимъ?
И еще звонокъ.
— Бѣжитъ, бѣжитъ мальчишка! кричитъ Глафира Семеновна, смотря въ окно.
Мальчишка вскакиваетъ въ вагонъ, бросаетъ серебряныя деньги на скамейку и стремится вонъ изъ вагона. Поѣздъ трогается.
— Ну, что? Не говорила-ли я тебѣ, что не надуетъ? проговорила Глафира Семеновна мужу.
— Погоди, надо прежде сосчитать деньги, отвѣчалъ Николай Ивановичъ и, сосчитавъ, сказалъ:- Сдачу принесъ, это точно, но за двѣ чашки кофею съ двумя булками четыре франка взялъ, а врядъ-ли это на самомъ дѣлѣ четыре франка стоитъ.
— Ну, что тутъ! Брось! Я очень рада, что перепала болгарскому мальчишкѣ малая толика, отвѣчала Глафира Семеновна.
Поѣздъ катилъ на всѣхъ парахъ.
XX
Поѣздъ мчался въ покрытыхъ снѣгомъ горахъ. Всходило солнце и освѣщало всѣми цвѣтами радуги снѣжныя вершины. Панорама видовъ была великолѣпная. Поднялись и проходили по Драгоманову перевалу. Супруги сидѣли у окна и любовались роскошными горными видами. Подъ вліяніемъ хорошей солнечной погоды съ легкимъ морозцемъ, роскошныхъ видовъ, мѣняющихся передъ глазами, а главное, любезности болгарскаго таможеннаго чиновника, Глафира Семеновна сидѣла въ восторженномъ состояніи и расхваливала болгаръ. Восторгъ ея не расхолодилъ и болгарскій кондукторъ, смѣнившій сербскаго кондуктора, пришедшій простригать билеты и также заявившій, что «если супруги желаютъ остаться одни въ купэ, то»…
— Получите, получите… воскликнула Глафира Семеновна, не давъ ему кончить фразу. — Николай Ивановичъ, дай ему динаръ, обратилась она, къ мужу.
— Лёвъ ужъ, а не динаръ. Лёвы здѣсь, отвѣчалъ мужъ. — Но я не понимаю, зачѣмъ здѣсь-то давать? Теперь день, спать мы не станемъ и часа черезъ четыре пріѣдемъ въ Софію.
— Дай, дай… Раньше кондукторамъ давали, такъ надо и этому дать. Дай ему даже два лёва.
Два лёва даны. Кондукторъ поблагодарилъ и сталъ удаляться. Глафира Семеновна посмотрѣла на него во слѣдъ въ свое золотое пенснэ и снова обратилась къ мужу:
— Ты не находишь, что онъ очень похожъ на итальянскаго пѣвца Котони?
— Кто? Кондукторъ-то? Вотъ ужъ ни сколько!
Подъѣхали къ станціи Сливница. На платформѣ стояли черномазые мужики и бабы въ пестрыхъ платкахъ. Бабы продавали молоко въ пузатыхъ глиняныхъ кувшинахъ. Глафира Семеновна и на нихъ начала умиляться.
— Ты посмотри, какія у нихъ добродушныя лица, указывала она мужу.
— Не нахожу. По моему такія-же, какъ у сербовъ, которыя тебѣ не нравились.
— Да что ты, что ты! У сербовъ лица носатыя, насупившіяся брови дугой и смотрятъ они изъ-подъ лобья, а тутъ веселый, открытый взглядъ, Нѣтъ, ты это говоришь для того, чтобы только противорѣчить мнѣ.
Глафира Семеновна купила даже у одной изъ бабъ кувшинчикъ съ молокомъ, заткнутый сѣномъ, но пить молоко не могла. Оно было или козье или отъ буйволицы, тянулось и, кромѣ того, припахивало навозомъ.
— Вотъ тебя добродушная баба и поднадула на молокѣ, подсмѣивался Николай Ивановичъ.
— Нисколько не поднадула. А я сама была виновата, что не спросила у нея, какое это молоко. Ну, да все равно, кувшинъ останется въ воспоминаніе.
За Сливницей начали спускаться изъ горныхъ ущелій въ равнину Софіи. Вотъ и Костинбродъ — послѣдняя станція передъ Софіей, о чемъ супругамъ сообщилъ болгарскій священникъ, вышедшій изъ своего купэ и остановившійся у окна въ корридорѣ. Глафира Семеновна стала быстро собирать свои вещи и увязывать ихъ въ ремни. Николай Ивановичъ подошелъ къ священнику, поздоровался и началъ наблюдать его. Кромѣ черной камилавки, священникъ этотъ ни по манерамъ, ни по одеждѣ, ничѣмъ не отличался отъ нашихъ священниковъ. Та-же ряса съ широкими рукавами, та-же манера держать руки на желудкѣ при разговорѣ.
— Какія дивныя мѣста-то мы проѣзжали давеча, сказалъ священникъ. — Какія неприступныя горы! Когда-то эти горы кишѣли разбойниками.
— Да на кого тутъ было нападать-то разбойникамъ? усумнился Николай Ивановичъ. — И при желѣзной-то дорогѣ очень мало движенія.
— На проѣзжихъ они не особенно много и нападали, но они цѣлыя села, цѣлые города держали въ страхѣ и брали съ нихъ дань.
Когда въ корридоръ къ нимъ вышла Глафира Семеновна, священникъ указалъ въ даль, виднѣвшуюся изъ окна, и сказалъ:
— А вонъ ужъ купола и минареты Софіи виднѣются. До освобожденія Болгаріи это все были турецкія мечети.
— Ну, а теперь превращены въ болгарскіе храмы?
— Нѣтъ, болгарскій народъ не особенно религіозенъ и не заботится объ увеличеніи церквей. Въ Софіи одна мечеть превращена въ тюрьму, другая въ интендантскій складъ, третья еще во что-то. Одна мечеть оставлена туркамъ для богослуженія.
Глафира Семеновна начала его разспрашивать, что въ Софіи есть достопримѣчательнаго для осмотра, на что онъ отвѣчалъ:
— Да ничего. Софія городъ, только еще начинающій возрождаться. А по моему, даже и не возрождаться, а зарождаться, хотя и помнитъ онъ императора Трояна. Въ старину онъ назывался по-болгарски Средецъ, но обширностью и богатствомъ никогда не отличался. Брали его нѣсколько разъ турки, брали нѣсколько разъ венгры — вотъ и все. Отъ римскаго владычества, впрочемъ, тамъ остались остатки стѣнъ. Вотъ по Витошкой улицѣ поѣдете, такъ остатки этихъ римскихъ стѣнъ тамъ, но интереснаго они изъ себя ничего не представляютъ. Улицъ хорошихъ въ Софіи только двѣ: Витошка улица, про которую я сказалъ, да Дондуковскій бульваръ.
— Стало быть, по вашему, въ Софіи и смотрѣть нечего? спросилъ Николай Ивановичъ.
— Какъ вамъ сказать?.. развелъ руками священникъ. — Смотрѣть все можно.
— Нѣтъ, я спрашиваю только про интересное.
— И интересъ зависитъ отъ точки зрѣнія. Вотъ съ нами въ поѣздѣ ѣдетъ одинъ англичанинъ, такъ онъ ѣдетъ въ Софію спеціально для того, чтобы посмотрѣть то мѣсто на улицѣ, гдѣ былъ убитъ Стамбуловъ — вотъ и все.
Софія совсѣмъ уже была близко. Минареты мечетей ясно выдѣлялись вдали. Поѣздъ убавлялъ ходъ.
— А гдѣ-бы намъ, батюшка, получше остановиться въ Софіи? спросила Глафира Семеновна священника.
— Въ Софіи теперь всѣ гостиницы хороши, всѣ заново отдѣланы. Остановитесь въ гостиницѣ Болгарія, въ гостиницѣ Одесса, Имперіалъ, Метрополь, у братьевъ Ивановыхъ въ номерахъ. Вездѣ хорошо и не дорого, если вы будете сравнивать съ русскими или заграничными цѣнами. Ресторанная ѣда тоже недорога. Понаѣхали вѣнскіе нѣмцы и всякихъ ресторановъ настроили и на вѣнскій манеръ кормятъ.
— Если ужъ по-вѣнски, то это совсѣмъ хорошо. Мнѣ вѣнская ѣда лучше парижской нравится, сказала Глафира Семеновна. — Въ Парижѣ можно по ошибкѣ что-нибудь такое съѣсть, отъ чего потомъ три дня не отплюешься, а въ Вѣнѣ этого случиться не можетъ.
— Гмъ… улыбнулся священникъ. — А развѣ приходилось скушать что-нибудь неподобающее?
— Просто она боится, что ей вмѣсто цыпленка подъ бѣлымъ соусомъ лягушку подсунутъ, а вмѣсто грибовъ — жареныя улитки, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
Минутъ черезъ пять поѣздъ подъѣхалъ къ платформѣ станціи Софія. Въ вагонъ еще на ходу вскочили два молодца въ бараньихъ шапкахъ, бѣжали по корридору и выкрикивали:
— Дрехи! Чемодани! Багажи!
За ними вбѣжалъ тоже молодецъ въ фуражечкѣ съ надписью на околышкѣ: «Hôtel Metropol» и тоже выкрикивалъ:
— Отъ гостильница Метрополь! Добри одаи! Добри комнаты! Билиге циммернъ! Шамбръ мебле!
— Готель Метрополь! Сюда, сюда! Поманили его супруги.
Баранья шапка и фуражка съ надписью ухватились за ихъ ручной багажъ и потащили его изъ вагона.
XXI
Черезъ пять минутъ супруги Ивановы ѣхали уже въ приличномъ фаэтонѣ, направляясь отъ желѣзнодорожной станціи по Витошкой улицѣ въ гостиницу. На козлахъ фаэтона сидѣлъ кучеръ въ бараньей шапкѣ, стоялъ багажный сундукъ, а на сундукѣ торчалъ молодецъ въ фуражкѣ съ надписью «Метрополь». Фаэтонъ былъ загроможденъ подушками, баулами, кардонками и саквояжами супруговъ. Лошади неслись быстро. Направо и налѣво мелькали старые убогіе домишки въ перемежку съ новыми домиками вѣнской архитектуры. Движенія на улицѣ было куда больше, чѣмъ на улицахъ Бѣлграда. Спѣшили куда-то военные въ формѣ почти тожественной съ нашей офицерской формой, попадались бараньи шапки, шляпы котелкомъ, цилиндры, проѣхали три-четыре фаэтона съ дамами попарно и въ одиночку.