– Карина. Ты тут живешь? Я тоже буду.
– На велике гоняешь?
– Нет, я не умею, у меня и велика-то нет.
Он спрыгнул, оказался одного роста с Кариной. Хулигански сплюнул на землю, цыкнув дыркой от молочного зуба.
– Фы, девчонка! Моя сеструха тоже не гоняет… зато… – Он вдруг потянул носом воздух. – Эй, ты чем пахнешь?
Это было обидно. Ну, с дороги она грязная, наверное. Но не так уж прям, чтобы «пахнешь». Она шмыгнула носом… И поняла, что мальчик имел в виду. Он-то тоже пах не так, как остальные люди.
– Ты волчонок!
– Эй, как ты узнала? А ну говори, как догадалась? А то щас получишь!
И он совсем не по-джентльменски отпихнул Карину от забора, через дорожку, прямо в крапиву. Ну, берегись! Она вскочила, очень быстро превращаясь в волка. Надо же, а на улице-то не так больно, как в кладовке!
Мама испуганно взвизгнула, метнулась к ней. Но от кирпичного дома уже бежали женщина и мужчина.
– Арина, Арина, все в порядке! Это мы! – крикнул дядька. – Я Артур, это Регина. Помнишь нас? Мы уже давно тут живем!
Мальчик оглянулся на родителей, потом снова посмотрел на Карину. Он совсем не испугался. Даже обрадовался.
– Вау, круто! Серый волк! – завопил он и перекувырнулся, красиво, как гимнаст.
И оказался белым. Почти белоснежным.
Как две огромные овчарки, Карина и Митька понеслись в Ларисин сад, прыгая, кувыркаясь и собирая шкурами репейники.
Ни тот ни другой не обратили внимания на светловолосую Митькину младшую сестру, наблюдавшую за ними из окна.
Октябрь 2014 Глава 1 До вопросов доросла
Стена древнего замка так и крошилась под пальцами. Главное – не ухватиться случайно за плющ, роскошно оплетающий твердыню. Помнить, что опираться можно только о куски железа, тут и там торчащие из стен.
Не смотреть вниз.
Расстояние до цели считаем по рывкам – ухватиться за железку, вдохнуть, подтянуться, вскидывая тело на ненадежную эту опору, ободрать плечо о камень.
Выдохнуть и дать предательски дрожащим рукам секундный отдых перед следующим рывком. И так пятнадцать раз, пять этажей вверх, по три рывка на этаж. С железной арматурины – в оконный проем, с подоконника – на козырек окна, с козырька – на следующую арматурину И ни звука.
Тихо-тихо, чтобы не потревожить ни охрану, ни обитателей замка, двое убийц ползли по стене. Ни слова друг другу, ни лишнего вздоха – нельзя разжать зубы, нельзя уронить зажатый в них нож.
На предпоследнем рывке руки почти отказали – не столько мышцы, сколько ободранные ладони.
Не успела испугаться – верный напарник, обгонявший на полкорпуса и один рывок, буквально втащил ее на самый верх…
– Карин, ты что, совсем спятила? Выплюни быстро!
Карина выплюнула свернутую в пластинку фольгу от шоколада, так похожую на лезвие ножа. Наваждение с замками и убийцами рассеивалось как дым.
Пятиэтажка. Пожарная лестница. Верный напарник, друг детства Митька готовился навешать ей по первое число.
– Ты дура или прикидываешься? Резанешь нечаянно языком по фольге, на рефлексе руки разожмешь и… Двадцать метров до асфальта. Жить надоело?
Девчонка пожала острыми плечами и уселась прямо на крышу. Старые джинсы натянулись на коленках, открыли худые лодыжки.
– Я просто замечталась, – буркнула она и обхватила колени руками.
– О чем?
В Митькиной голове не очень-то укладывалось, что можно карабкаться на крышу и при этом еще мечтать о чем-то постороннем. Но долго сердиться на Карину он не умел, поэтому просто пристроился рядом, свесив ноги.
Карина смотрела на город. Противная дрожь в руках не унималась. Все-таки она немного переоценила свои силы. Допотопная пятиэтажка с почти четырехметровыми потолками – на три рывка больше того, к чему она привыкла. Да еще и без единого привала, без нормальных горизонтальных участков. Пожарная лестница там была не лестница, а смех один – большую часть перекладин давно спилили и сперли «на металлолом».
Но то, для чего они рисковали свернуть себе шеи, стоило любых страхов, ушибов… Наверное, даже падения стоило.
– О чем ты там размечталась, если тебе эта фигня в пасти понадобилась?
– Я представила, что с ножом лезу на стену… ну там… замка или башни.
– Ого. А нож-то зачем? Кого резать?
– Брр, Мить, ну чего сразу резать? Просто… это круто – с ножом в зубах, незаметно на самый верх. На поиски ответов и разгадок. Миссия невыполнима, все дела.
– Скажешь тоже, «невыполнима», несчастное проникновение со взломом, да и куда? В пыльный городской архив. Не светит ни драки, ни погони… – Митька растянулся на животе и почти по пояс свесился с двадцатиметровой высоты. – Фу, так долго не провисишь, – хрипло пробурчал он и снова уселся, не потрудившись отодвинуться на безопасное расстояние от края крыши. – Вон там, слева, фрамуга открыта.
Фрамугами назывались форточки в огромных старых окнах. В такую запросто пролез бы любой из них, а то и оба вместе.
Карина теребила косу. Косища у нее толстенная, а руки, как будто специально для контраста, тощие до прозрачности. С виду не скажешь, что она способна пятнадцать раз подтянуться, но поди ж ты – залезла сюда.
Девочка, запрокинув голову, с досадой смотрела на необычно яркое ночное светило. Мало того что близость полнолуния нервировала, даже в человеческом обличье вызывала желание завыть, так еще и спалиться недолго под этим прожектором. Если какой-нибудь случайно припозднившийся прохожий заметит, что на крыше пятиэтажки (бывшее ремонтное училище, ныне – с десяток полудохлых офисов и учреждений) засели двое подростков.
Девочка впихнула в уши капельки наушников, нащупала плеер в кармане.
«Зоммм, зоммм, ночь за окном…» – полушепнул Покровский.
– Ты дождала-а-а-ась волчьего часа… – тихонько подпела Карина[1].
– Эй, чего распелась?
Карина снова дернула плечом, словно говорила «отстань».
– Просто задумалась, – нехотя отозвалась она.
– О чем?
– Ну как… Кто мы и зачем пришли в этот мир. Ну, и еще о том, что все люди как люди, думают о смартфонах, о шмотках, контрольных… а я, как философ дебильный, размышляю, «зачем живу».
– А чего ты хотела? Мы не можем думать, как люди. Потому что мы волки.
Карина только вздохнула.
«Как это Митьке удается так хорошо уживаться и в человеческом, и в волчьем «варианте себя»?» – в стотысячный раз подумала она.
Митька же ни о чем не думал. Почти. Разве что о том, как круто сидеть на крыше ночью. И еще как же здорово, что ему в лучшие друзья досталась именно Карина, а не кто-нибудь другой. Все считают, что она странная, но с жизнью, которая ей перепала, будешь странным. На ее месте он был бы гораздо страннее, так что она вообще молодец, держится.
– Карин, слушай… а ты маму свою помнишь?
Карина не обернулась, но как-то напряглась:
– Конечно, помню, я же большая была, семь лет, когда мама… разбилась.
Каринина мама возвращалась из командировки, ехала из челябинского аэропорта в маршрутке. На самом подъезде к их городку что-то случилось – то ли водитель не справился с управлением, то ли заледенелая горная дорога пошутила с особой жестокостью – микроавтобус с пассажирами сорвался с перевала.
С тех пор Карина жила с теткой Ларисой (которую обкромсала до «Ларика» исключительно из вредности – тетушка сокращения имен не выносила). Тетя долго не отпускала племянницу в школу, лет до десяти. Опасалась, что та весь класс перегрызет, не иначе. Зато когда она все-таки решилась, оказалось, что Карина здорово обогнала одноклассников по всем предметам. И здорово отстает от них по умению заводить друзей и просто общаться.
Сначала класс возликовал – мелкая, зажатая, заучка да вдобавок очень-очень рыжая. Новенькая казалась идеальной мишенью для насмешек и всяческих «забиваний». Но не тут-то было. За внешностью трепетной инопланетянки скрывались крепость и упругость полицейской дубинки. К тому же характер у нее оказался отнюдь не как у мишени, плюс драчун и заводила Митька в лучших друзьях. Короче, обидчики в момент получали отпор.
– А к чему вопрос-то, Митьк?
– Да ни к чему. Просто подумал – почему теть Лариса не стала твоего папу искать?
– Наверное, были очень серьезные причины. Она с мамой цапалась все время, чуть ли не дралась. Зато обе быстренько э-э… сдружались, если надо было меня достать. Ну и когда мама… когда мамы не стало, Ларик ни разу не была в восторге оттого, что я ей в наследство перепала. Если бы папа был доступный абонент, то она бы меня ему сбагрила. Это потом мы как-то привыкли обе, сначала ад был.
Карину передернуло. Не любила она всякие там воспоминания.
Они все были пропитаны нелюбовью.
Не превращайся. Никогда. Не подходи к другим детям. И к взрослым тоже. Не говори о волках. Не говори о превращениях. Вообще ни с кем ни о чем не говори. И отойди от меня, папочкина копия, рыжая порода. Кто это был? Мама, тетка? Да обе, какая разница…
От нелюбви Карина привыкла сбегать в учебу, музыку и книги. И еще – к Митьке. До переезда в эту глухомань она никогда и не мечтала, что встретит кого-то вроде себя. И что у нее будет Лучший Друг На Всю Жизнь.
Со дня первой встречи Карины и Митьки возле дома бабушки (которую она так и не увидела) прошло почти восемь лет. За это время Митька подрастерял сходство с ангелочком. Напротив, в лице его проступило что-то нахально-хулиганское, а курносый нос и светлосерые с раскосинкой глаза еще больше усиливали это впечатление. Он вымахал – Карина теперь едва доставала макушкой до его подбородка, хотя тоже росла, не тормозила. Правда, если не закручивать в тугой узел волосы или не стягивать их в толстенную, с две руки, косу – то можно и сравняться ростом. Стоило вытащить шпильки-заколки, как над ее головой словно огонь вспыхивал – мелкие завитушки сполохом взметались, вырвавшись на свободу, спадали ниже талии, да еще и переливались прямо на глазах от светло-апельсинового до темно-красного, почти черного. На такую копну все оборачивались, а привлекать лишнее внимание Карине строго-настрого запрещала тетка. Кроме того, волосы мешали, вот она и носила их безжалостно скрученными на затылке, как у балерины. Взрослости такая прическа, как ни странно, не добавляла. Карине приходилось откликаться на «деточку» куда чаще, чем это полезно для самолюбия барышни почти четырнадцати лет от роду.
– А сама-то ты отца помнишь? – не отставал Митька.
Кое-что его удивляло. Раз уж Карина так задавалась вопросом, зачем нужны дети-волки, то почему она не начала с самого логичного – не попыталась связаться со своим папой и расспросить его?
– Плохо помню, – буркнула в ответ девочка. – У меня почему-то более-менее четкие воспоминания начинаются с переезда сюда. Странно, да? Память у меня вообще-то хорошая, но все, что было до нашего знакомства, – как в тумане мутном. Отец, ну… рыжий-рыжий-конопатый, как я. Я, когда совсем дура мелкая была, у мамы спросила однажды, кто он, где он. А она честно сказала: «Не хочет нас знать». Я глаза вытаращила: «Из-за тебя или из-за меня?» Хватило же ума. Мама сначала развопилась как обычно: «Из-за тебя, паршивки», а потом успокоилась и говорит: «Из-за себя самого». Ну, на том и закончили. У меня отчество Александровна, потому что бабушку Сашей звали. Хорошо, не Таней, а то была бы Татьяновна. Понятно же, что у отца семья своя есть, и это не я. Да и фиг с ним.
Вообще-то Карине все время казалось, что взрослые знали больше, чем говорили, на то они и взрослые. Она как-то раз набралась храбрости и спросила у Ларисы, не от отца ли она унаследовала умение становиться волком.
– Не говори глупостей, – неожиданно небрежно отмахнулась та. – С наследственностью это никак не связано.
И осеклась, словно сболтнула лишнего. Так Карина поняла, что тетушка знает о ее природе больше, чем хочет показать.
Сегодняшний день стал последней каплей в чаше терпения девочки.
Утром не было первого урока. Об этом Карина вспомнила уже после того, как умылась и нехотя упихала в себя бутерброд. Обнаружив, что до начала занятий есть больше получаса свободного времени, она решила заняться своим гардеробом.
С одной стороны, легко собираться в школу, в которую полагается ходить в форме, – надел и пошел. С другой стороны, городские восьмиклассники на это «полагается» радостно забивали. Они то носили форменные пиджаки и свитера с драными джинсами, то комбинировали клетчатые юбочки и брюки с крутыми футболками, украшенными принтами и рисунками на грани приличного. В этом смысле Карина от всех безнадежно отставала. На распродажах ничего «этакого» не откопаешь, а секонд-хендами в их городке именовались убогие комиссионные магазины. Так что никаких нарядов за копейки, что вы, и не мечтайте.
Черт возьми, тетушка – дорогой, известный репетитор. Зарабатывает прекрасно, зато экономит буквально на всем (кроме Карининого образования). Зачем им нужен счет в банке, если Ларисино зимнее пальто едва ли не старше Карины, а море они обе видели только в Интернете? К счастью, хотя бы со шмотками Карина приспособилась худо-бедно разбираться сама. Иногда ее выручали старые шкафы – предки женского пола были модницами, а ткани их странноватых платьев были красивыми и качественными. Так что то кружевную маечку то необычную юбочку она могла и самостоятельно себе соорудить.
Сейчас она нацелилась на платье из мягкой гладкой материи в серо-голубую, с капелькой зеленого цвета клетку. Его прежняя владелица была весьма монументальной дамой. Для тощей Карины из этого платья можно было выкроить не то что юбку, а вообще целый комбинезон, ее заветную мечту с шестого класса. Но без теткиного разрешения лучше было не рисковать.
Карина приложила платье к себе. Трогать ткань – и гладкую, и шершавую одновременно – одно удовольствие. С комбинезоном придется потрудиться, ну, да ничего, мама Митьки и Люсии наверняка не откажется помочь.
Девочка покружилась по комнате, как в вальсе, снова развернулась к шкафу и отскочила, едва не заорав от ужаса.
Отражения комнаты там больше не было. И вообще ничего не было.
В глубине зеркала колыхался туман, и его хлопья походили на крупных поджарых собак. Из глубины явственно потянуло холодом, но не снежным, а ненастоящим каким-то, неживым, сухим. Миг – и вот уже из зеркальной двери на девочку таращится громадное, в человеческий рост, бледное лицо.
Зеркало, конечно, несколько окривело от старости и отражало предметы не так чтобы уж совсем точно… но не настолько же! Да и не было в комнате никого, кроме Карины. А она никогда не обладала ни такой белоснежной кожей – без единой веснушки или родинки, – ни сияющими черными волосами, капризной волной падающими на лоб, ни печальными лилово-голубыми глазами…
Лицо колыхнулось, словно на волне качнулось, вроде бы слегка уменьшилось. Из глубины зеркала в сторону девочки потянулась тонкая рука, в ней сверкнуло что-то бирюзовое… вот сейчас оно доберется до поверхности зеркала, окажется в комнате… Разум отказался служить Карине.
– А-а-а! – заорала она. – Лара-а-а-а!!! Лари-и-и-ик!!!
Лестница, ведущая из мансарды на первый этаж их старого дома, возрыдала о ремонте, когда Карина промчалась по ней вниз. Обычно девочке немалого труда стоило спуститься, не переполошив мышиное семейство, которое жило в кладовке под лестницей, прямо как Гарри Поттер до всех событий. Но сейчас ей было не до того. Она даже платье не выпустила из рук, вцепилась в него, как утопающий в случайное бревно.
Внизу лестницы столкнулась с Ларисой. Та с вытаращенными глазами неслась ей навстречу. Тетка крепко ухватила девочку за плечи и встряхнула ее.
– Что? – испуганно спросила она. – Что случилось? Ты чего орала?
– Там… – только и смогла выговорить Карина. Слова не шли на язык, она только рукой махнула в сторону комнаты. – Там в зеркале рожа, – выдавила она наконец.
Тетка секунду всматривалась в лицо племянницы, а потом, закусив губу, решительно направилась наверх. Карина потащилась за ней.
Все в комнате было как всегда и так же, как всегда, отражалось в зеркале. К нему-то и подошла Лариса. Уперлась ладонями в стеклянную поверхность.
– Ты видишь, ничего нет!
И обратилась к зеркалу.
– А ты слышишь? Тебя нет! – сказала она с такой злостью, что Карину передернуло. – Тебя не существует, и не смей ее мучить!
С этими словами Лариса изо всех сил двинула ногой по зеркалу. На пол хлынул сверкающий водопад. Но этого Ларику показалось недостаточным, и она, навалившись на шкаф, попыталась его сдвинуть. Безуспешно.
– Помоги-ка, – вдруг обратилась тетка к племяннице совершенно нормальным тоном, словно не она только что разбила зеркало ногой.
Карина послушалась. Вдвоем они подозрительно легко сдвинули громоздкий предмет мебели почти на метр в сторону окна.
– Какая ты сильная, – заметила Лариса, – вот и оборотень в хозяйстве пригодился.
– А что сейчас было такое? – спросила Карина. – В смысле все это…
– Видишь ли, некоторые предметы соприкасаются со всякими потусторонними мирами, – буднично объяснила тетка. – Теперь мы отодвинули шкаф, и больше через него никто не пролезет.
Вот и поди пойми, всерьез Лариса говорит или шутит.
– Что ты уставилась? – продолжила тем временем тетка. – Передачи про экстрасенсов смотреть надо. Кто теперь этот развал убирать будет? Я, что ли?
И, противореча самой себе, она взялась за разбитую дверцу шкафа. Та жалобно хрустнула и отвалилась.
– Зараза! – рявкнула Лариса, едва успев отскочить в сторону.
На дне шкафа что-то сверкнуло. Ярко-голубым, вернее – бирюзовым. Осколок зеркала? Нет. В шкафу спокойненько лежало какое-то украшение. Которому неоткуда было взяться. Разве что призрак принес.
– Что это? – Карина успела первой.
Браслет, который она схватила, был бешено красив. Полоса бледно-желтого металла, усыпанная мелкими сверкающими камнями – сразу видно, что не какими-нибудь стекляшками, – зелеными, бирюзовыми и светло-голубыми. Наверное, браслет охватывает руку в два витка, танцует вокруг запястья, упругий и легкий. Казалось, что она держала сейчас кусочек моря, волнующегося, бурлящего, невообразимо живого. Ничего подобного ей не доводилось видеть – ни в кино, ни в книгах, вообще нигде.