— Министерство финансов, — сказал я. — Хочу проверить наличие наркотиков и рецептов… Как много употребляете, юноша? — Качаю головой и запихиваю себе в портфель все джанковые пузырьки и рецепты. — Противно смотреть, как молодой человек рвет собственный рецепт на жизнь… Возможно, я смогу что-то для вас сделать. Разумеется, если вы пообещаете мне пройти курс лечения и держаться.
— Обещаю все что угодно. У меня жена и дети.
— Просто не подведите меня, только и всего.
Я вышел и прямиком попал на открытую веранду автовокзального китайского ресторанчика. Это тихое заведение с очень скверной кухней, но джанки и сортир сгодится.
Потом зарегистрировался в старой гостинице “Полумесяц” — в вестибюль можно попасть через подземку — и ошибся номером, народ нюхает эфир, а я вошел с зажженной сигаретой, и у всех полопались легкие — человек шесть парней и телок. Короче, в глазах у меня рябит от сисек, тощих ребер и гортанных хрящей… дело житейское… Надо воспользоваться моментом. Вырулить дозу. Я засветил ему кусок габардина. созревший фрукт. по лицу его струилась моча.
— Хочу проверить наличие джанки. Своих беру из его крови.
— Много употребляете, юноша?
— За версту чую этих ебущих все джанковые пузырьки и рецепты.
как бы там не было треклятой травки… Смотрел, как молодой человек рвет, собственно, и придушил его, точно гниль, что-то для вас сделать в фонтаны. крови нет пройти курс лечения и держаться, чтобы прикончить. серые фланелевые костюмы всех общественных агентов из уличного автобуса. рыщет в кинотеатре и благодушно ошибся номером. считаться с зажженными легкими. глаза брызнули на ночного дежуранта и засветили кусок пальто.
— Пять минут на министерство финансов, — сказал я. Качаю головой и запихиваю себе в портфель воздух, как ястреб. Противно вышибать из него дух стальным сортирным рецептом на жизнь. Возможно, я смогу дыню. Потом мне необходимо проверить вас. Пообещайте мне пройти из его рта, носа, слабеющей плоти.
— Обещаю все что угодно. Хожу, дрожа в наброшенной одежде. — Я вышел и прямиком беру бледно-розовые инструкции вокзальных китайских пассажиров. Врезал ему по легкому делу житейскому. Пользуясь моментом, немного о моей работе. Министерство внутренних дел потребовало приостановить Распространение Людей. Технические погрешности, сами понимаете. Кому-то надо поднимать архив, и этим занимаюсь я. Нас интересуют не отдельные образцы, а форма, людская пресс-форма. Ее необходимо уничтожить, У нас в Свободии живых людей не встретишь. Слишком много патрулей. Кругом тоска зеленая, если только вы не получаете удовольствие от охоты на сброшенных в выгребную яму парализованных лебедей. Разумеется, всегда найдутся Чужаки. Особенно мне по нраву молоденькие. Я зову их долговязыми свиньями. Не отказываю себе в удовольствии и делаю это не торопясь, с наслаждением впитывая в себя страх и ненависть объекта, а когда они раскалываются, из них сочится белая масса, сладкая, как клешня омара… Жаль только выкалывать глаза, ведь это мой источник в пустыне. Они зовут меня Мясником, и еще по-всякому.
Дела я проворачивал с Египтянином. Мое Время отрабатывалось. Он сидел, потягивая густой зеленый напиток, в мозаичном кафе с каменными полками вдоль стен и сосудами, наполненными разноцветными сиропами.
— Мне нужно надоить Время, — сказал я.
Он взглянул на меня, глаза его пожирали эрогенные зоны. Его лицо испытало эрекцию и стало лиловым, и мы вышли на пустырь позади кафе, совершенно голые.
Белые люди убивали на расстоянии. Вы ведь не знаете ответа?
Каждое лицо отмечено поддатской печатью “Трака”: «Смерть, вступай в свои права».
— Ни в жисть никто так не бредил танцульками, как Ред.
— Потанцуем, — сказал он.
Рецепт на дерьмо: «Вот то, что вы просили, сэр», — и. я увидел, что он заряжен под завязку. С кромки поля вновь в Москву на Ликвидацию. Дела я проворачивал с Жуликом. Печать “Трака” — в каждой почке. рецепт на Густой Напиток. Глаза его испытали эрекцию и стали миазмами, превратившись в наркоманов с пустыря. Мое время отрабатывало свои последние черные песчинки.
Глава 4 Трак Трак Трак
Мы с Матросом обобрали Республику Панаму от болот Дарьена до изобилующих форелью рек Давида[12], оставив ее без опийной настойки и чумовых колес…
(Примечание: нембутал.)… Узкоглазого аптекаря не проведешь — только время потеряешь… «Моя нет… Плиходи пятниса…» (Сноска: старые джанки вспомнят… В двадцатые годы было полно барыг-китайцев, но Запад они нашли весьма ненадежным, непорядочным и испорченным, и стоит теперь западному джанки прийти за товаром, как они говорят: «Моя нет… Плиходи пятниса».)
А мы уже испытывали нехватку Подставных Покупателей… Они исчезают в серебристых зеркалах 1910 года под потолочным вентилятором… А может, одного мы потеряли на рассвете, в порыве зловонного морского ветра… В нечистотах залива безрассудно плавают ядовитые красные морские змейки. Москитные сетки издают сладкий камфарный запах разогреваемой опийной настойки… Термитный пол прогибается у нас под ногами, рыхлый и гнилой… рассветный альбатрос на ржавой железной крыше…
— Пора идти, Билл, — сказал Матрос, блики утреннего света в холодном кофе.
— Я ослаб… — крест света, рассеянного деревянной решеткой над патио, серебристые пробоины в его лице… По воровской молодости мы вместе разрабатывали Дыру… (Подстрочное примечание: “разрабатывать Дыру” — грабить пьяных в подземке.)». А в Восточном Сент-Луисе отказались от одной привычки… На третью ночь поставили четыре палки, пальцы скребли кость… на рассвете ежились от плоти и одежды.
Руки, пустые от голода, на выдохшемся утреннем столе… ветры ломок на его лице… боль долгого антракта, сжигающая пленку плоти… погасшие глаза, старое желтеющее фото… буро-фиолетовая память о Панама-сити… Я улетел в Ла-Пас, прихватив с собой бесцветный запах его ломок, разреженный воздух — точно смерть в моей глотке… пронизывающие ветры черной пыли и серая фетровая шляпа на каждой голове… лилово-розовые и оранжевые лица болезни режут внутриутробную плоть, гениталии под потрескавшимися кровоточащими ногами… ноющие легкие в пыли на болевом ветру… горные озера, голубые и катодные, как жидкий воздух… индейцы срут вдоль глинобитных стен… смуглая плоть, красные одеяла…
— No, senor. Necesita receta[13].
И то и дело натыкаешься на немецкого коновала-беженца:
— Это принимать орально… Конечно, вы будете колоться… Запомните: лучше месяц потерпеть и бросить… С таким привыканием вы лишиться жизни, разве нет? — И от его доброго пристального взгляда меня бросает в дрожь.
А Хозелито переехал в мою комнату, давящую на меня футбольными результатами… Он носил мою одежду, и мы вдвоем потягивали одну “novia”, которая была тощей и хилой, постоянно занималась колдовством со свечами и образами Богородицы, пила душистое снадобье из красной пластмассовой глазной ванночки и никогда не трогала мой пенис во время полового акта.
Сквозь таможенный досмотр и контрольные посты, через горы в синей вспышке почетного эскорта, а на теплом ветру перебежали дорогу три обезьяноподобные твари… (лай собак и звук струящейся воды) одолевали повороты над туманной пустотой… до самых отдаленных городишек на границе страны Йаге, где робкие индейцы-полицейские проверили ваши бумаги… мимо разбитых стел и керамических осколков, обработанных камней, презервативов и обосранных комиксов, мимо шлаковых куч фосфоресцирующих металлических экскрементов… лица изъедены ничтожной лилово-розовой болезнью Нового Света… из глинобитных каморок выползают мальчики-крабы с человеческими ногами и гениталиями… Законченные джанки кашляют на холодном горном ветру и выплевывают кристаллики гортанного хряща… В ржавых ваннах спят заляпанные дерьмом бродяги-нембуталыцики… дельта сточных вод до самого неба в терминальном стазисе, пронзенный острогой больной дельфин, который всплыл на поверхность в пузырьках каменноугольного газа… вкус металла оставил у нас на губах серебристые нарывы… единственная пища в этой деревеньке, построенной на железных сваях над радужной лагуной… болотная дельта до самого неба, освещенная оранжевыми газовыми вспышками.
В фотовспышке оргазма я увидел три серебристые цифры… Мы вышли на улицу и выиграли в футбольном тотализаторе… Панама прилипла к нашим телам. Странный свет в его глазах, он увидел все по-другому
(Этот резкий запах мертвечины.)
— Возьми ее в пробитом тупике… Доктор не смог достать и увидеть? Эти картины и есть линия… Слабеющее дыхание в постели отметило звуковую дорожку… Тебе досталась пригоршня праха, вот что.
Метаморфоза редакторского отдела, кашляющего и харкающего в разреженном воздухе… отвислые гениталии Мертвечины… Наша истощенная графиня оставила уродливое кожаное тело… Мы испарились и стали здесь ничем… пыльный воздух спортивных залов в другой стране, и к тому же стар уже бассейн — несколько дюймов на мертвых почтовых открытках… здесь и в то же время там его глаза… Серебристым светом часы пробили девять.
Метаморфоза редакторского отдела, кашляющего и харкающего в разреженном воздухе… отвислые гениталии Мертвечины… Наша истощенная графиня оставила уродливое кожаное тело… Мы испарились и стали здесь ничем… пыльный воздух спортивных залов в другой стране, и к тому же стар уже бассейн — несколько дюймов на мертвых почтовых открытках… здесь и в то же время там его глаза… Серебристым светом часы пробили девять.
«Мертвая почтовая открытка, у тебя она есть?.. Возьми ее в полдень — мусор, как пепел… Поторопись, видишь?.. Эти картины и есть ты… Это обратная запись звуковой дорожки… Вот что идет рядом с тобой в тупик телесных всадников… («Пойдете со мной, ми-истер?»)… Я знавал мексиканца, которого он носил в своей плоти вместе с половыми актами, ширяясь теми таблетками, что я принимал… Полная боевая готовность, она — твоя открытка… Смотри, как просто: все взрывается, человек стремится в чужую плоть… страной правит двойственность… парный секс, унылый, как увлажненные земли».
Последний человек с таким взрывом гортани неумолимо ползет от того, что он носил в своей плоти… Последний турникет был в другой стране, и к тому же нож взорвал Сэмми Мясника… дыры в кино двадцатых годов… желтеет газетная лента, послеобеденный сон отгоняет углекислый газ… Признаков достаточно, чтобы отметить вам, какие сделать вызовы, наркотический бред неумолимо ползет к конечной цели в чужой плоти… Чего ждешь, чувак?.. неугомонного человечьего товара?.. здесь ничего нет… Метаморфоза завершена… кольца Сатурна на заре… Небо взорвало вопрос с пустырей… молодость — не старость, да и без того желтеют губы… Там, на нашей последней киногорной улице, мальчишка взорвал “слово”, сидит молча — немота в ответ.
«Пойдемте со мной, ми-истер, приветствовать мусорщика и рассвет? ископаемые остатки спокойствия возле черного хода навеки, ми-истер»… — мертвые почтовые открытки, сметенные пишущими машинками, отстукивавшими намеки, когда мы отдавали распоряжения… Прошу, поторопись… неумолимо ползет к своей конечной цели… Я… Мы… Они… молча сидят на последней террасе сада… Неоновое солнце меркнет в этом резком запахе мертвечины… (кружащий альбатрос… голый полдень… мусор, как пепел)… Призрак Панамы прилип к нашим гортаням, кашляющим и харкающим в разреженном воздухе, — протиснувшись в интервал между словами, мы медленно пробирались к черным лагунам, увитым цветами платформам и гондолам… ненадежный хрустальный город, играющий всеми цветами радуга на рассветном ветру… (Подростки извергают семя над приливными равнинами)… Мертвая почтовая открытка, ты думаешь о ней?.. что думаешь?.. голый полдень и мусор, как пепел… Прошу, поторопись… Будь порасторопней… Кто он, третий, что идет рядом с тобой в тупик черных лагун и фиолетового света? последний человек…
— Пойдемте со мной, ми-истер?
Вверх по широкой приливной реке к портовому городу утопающему в водяных гиацинтах и банановых плотах… Город представляет собой замысловатое сооружение из расщепленного бамбука, местами шестиэтажное, нависающее над улицей и подпираемое бревнами, участками железнодорожной колеи и бетонными столбами, аркада — от теплого дождя который льет с получасовыми интервалами… Жители прибрежной полосы дрейфуют в теплой, насыщенной парами ночи, едят разноцветное мороженое в свете дуговых ламп и переговариваются неторопливыми кататоническимп жестами, прерываемыми неподвижной тишиной… Сквозь Ночь Бродячих Игроков в Мяч доносятся печальные мальчишеские крики:
— Пако!.. Хозелито!.. Энрике!..
— A ver[14], “Лаки-и-и”.
— Куда вы, ми-истер?
— Выжатые насухо головы?
Заляпанный грязью рот над смокингом выпускает в ночь кольца дыма: «КУРИТЕ СИГАРЕТЫ “ТРАК”. ОНИ ВАС ЛЮБЯТ. “ТРАК” ЛЮБИТ КАЖДОГО ИЗ ВАС. КАЖДЫЙ “ТРАК” ВАС ЛЮБИТ. КУРИТЕ “ТРАК”. ОНИ НАДЕЖНЫ. ТРАК ТРАК ТРАК».
Пиная мяч, los Vagos Jugadores de Pelota[15] вприпрыжку несутся по затхлым торговым улочкам… Национальные гвардейцы благоразумно отворачиваются, расстегивают ширинки и принимаются за поиски мандавошек иа пустыре… Ведь Бродячие Игроки в Мяч могут бросить клич «Наших бьют!» — и появятся миллионы подростков, которые примутся крушить таможенные барьеры и границы времени, с тарзановыми криками выскакивать из джунглей, сажать на землю грозные жестяные самолеты и ракеты, спрыгивать с грузовиков и банановых плотов и пойдут в атаку сквозь черную пыль горного ветра, подобного смерти в глотке.
Туземцы, спасаясь от гвардейцев в бродячей ночи, едят разноцветное мороженое… Клич «Наших бьют!» — и появляется неторопливый кататонический жест…
Печальный мальчишка Бродячих Игроков в Мяч: «Самолеты и ракеты?»
— A ver, “Лаки-и-и”?
— Милую девчушку, ми-истер?
— Скрипящие камни горного ветра?
— Затхлый торговый жаргон?
Бродячие игроки пинают июньскую подземку… дрейфуют сквозь ночь, сажают на землю грозных зверей…
— Кики!
— Пако!
— Хозелито! цветные комиксы на голубом ветру… затхлые улочки чиновника, медленно тянущиеся во рту… Туземцы, возьмите это в Город Вырезок… Оранжевый свет отмечал часовые интервалы на пустыре… Кататонический известняк освобождает район… Эта война будет выиграна при переключении цветов… Рекламная вывеска “Трака” шевелится, как ночной зверь, и вспыхивает голубым пламенем.
«КУРИТЕ СИГАРЕТЫ ТРАК. ОНИ ВАС ЛЮБЯТ, ТРАК ЛЮБИТ КАЖДОГО ИЗ ВАС. КАЖДЫЙ ТРАК ВАС ЛЮБИТ. КУРИТЕ ТРАК, ОНИ ПРИНОСЯТ НАСЛАЖДЕНИЕ. ОНИ НАДЕЖНЫ. ТРАК ТРАК ТРАК».
— Vagos Jugadores de Pelota, sola esperanza del mundo[16], возьмите это в Город Вырезок… Уличные банды, рожденные на Уране под угрозой условий сверхновой, отрезают линии времени… Возьмите это в Город Вырезок. Muchachos[17]… “остались минуты”…
Джунгли вторгаются в заросшие сорняками парки, где броненосцы, зараженные разъедающей землю болезнью, резвятся в заброшенных беседках, а Боливар в кататоническом известняке освобождает район… В дамбы и плавательные бассейны проникают кандиру… На солнце мерцают альбиносы… Усевшись рядком под аркадами, мальчики читают цветные комиксы и мастурбируют под мелодию мамбо… шевеля ногами… Карл идет сквозь… аркады, Карл идет сквозь нависающие затхлые улочки Железнодорожного Короля… вкус железа во рту от июньских подземок…
города деревянных решеток и балконов, облупившаяся серебристая краска под слоем серых металлических осадков, подобных остывшему расплавленному припою на улицах, и жилища терминального города, где на фосфоресцирующих металлических протезах ковыляют по улицам замедленного времени ворчливые калеки, поедающие в свете оранжевых газовых вспышек бурую металлическую муку из ржавых корыт… зловоние прогнивших рек и глинобитных домов… болотистая дельта до самого неба, которое не меняется никогда… острова мусора, где зеленые мальчики с чувствительными лиловыми жабрами ухаживают за химическими садами… терминальная почтовая открытка, усыхающая в тяжелом времени. ворчливые наркоманы, пристрастившиеся к наркотику оргазма. бескостные в солнечном свете, заживо пожираемые людьми-крабами… терминальная почтовая открытка, усыхающая в тяжелом времени. «Предметная Полиция хранит все Доклады Правления… Не забывайте этого, сеньор…»
Когда он вернулся из Министерства по делам туризма, они делали в его комнате обыск… пальцы, легкие и холодные, как весенний ветерок, шелестели его бумагами и документами… Один сверкнул кокардой, похожей на рыбий бок в темной воде…
— Полиция, Джонни.
Наверняка “туристы”… Туристы водворяются в любое правительственное учреждение и принимаются издавать директивы и плести паутину межведомственных докладных… У одних имеются связи в вышестоящих инстанциях, благодаря чему операция не будет запрещена законом и не станет считаться наркотической… Другие обстряпывают мелкие делишки, сидя в чуланах и темных комнатах Управления уличных грабежей… Они выскакивают оттуда, надышавшись аммиаком, и принимаются отдавать безумные распоряжения и реквизировать все попавшиеся на глаза предметы… Недоразвитые комитеты возникают, как песчаные бури… Ветер унес весь скандал с протухшим маслом в районы произрастания…
Брэдли читал объявление, прибитое к жилищу из расщепленного бамбука… Объявление было напечатано на листе белой бумаги размером с книжную страницу
Отрезать Линии Устройств для Секса и Сновидений!!
Отрезать Линии Траковой Службы!!
Облапывание не освежает!!
Плиходи пятниса, ми-истер Излишек Масла!!
Работаешь за американский доллар?
Тракай свои собственные устройства!!
Легкий удар по плечу под бесшумными крыльями малярии:
— Documentes, senor[18]. Pasaporte[19].
Его паспорт манил их, точно сахар, золотые зубы злобно поблескивали недоверием: