– Куд-куд-куда?! – в испуге налетела большая курица на царскую голову и сбила корону.
На звон покатившейся по полу золотой короны распахнулись дверные створки и появились часовые стрельцы.
– В тюрьму его! – отбиваясь рукой от курицы, другой указал царь Гаврила на Антипа.
– Э-э, нет! – возразил Антип и отступил от стрельцов к окну. – Мы ещё не договорились
Часовые кинулись к нему, а он от них сиганул через подоконник.
С лёту стрелок опустился прямо на хребет чудо-юде, спиной к его рогам. От неожиданности бык с красными от ярости глазами приостановился, задрал хвостище, и Антип, не долго думая, ухватился за хвост, намотал хвост на кулак.
Бык рассвирепел пуще прежнего. Запрыгал, забрыкался с явным намерением сбросить и примерно наказать наглеца. Да не тут-то было. Свободной рукой Антип сорвал с пояса ремень и давай охаживать медной пряжкой то, что достал ею под хвостом чудо-юды. Бык осатанел. Что только не вытворял от бессильного неистовства. Воткнул рог в землю и пропахал двор бороздами. Затем ударами лба сотрясал дворец, из которого никто не смел выглянуть от страха. А Антип, знай, стегает его под хвост и по яйцам.
Обессилел чудо-юдо, потерял гонор и бросился вон от дворца на площадь, с площади улицей понёсся к воротам. Из бочек и подвалов, с деревьев и крыш народ, разинув рты, глазел, как Антип задом наперёд проносился верхом на неприятеле, который оставлял город как будто за ним гнались тысяча чертей из преисподней.
Вылетел бык из ворот, копыта гулко простучали по настилу моста, и топот стал удаляться. Из-под моста выбрались пушкарь и седовласый стрелец. Задрав головы над обрывом рва, они долго смотрели в облако пыли, которое растянулось до лесной опушки.
– А, положим, загонит он его за Можай? – обратился рассудительный пушкарь к стрельцу. – Как полагаешь?
Седовласый стрелец озадачено повёл головой, прежде чем ответить.
– Так нрав у Антипа склочный. Может и загнать.
Но бык рухнул на колени среди леса, где разогнал царя с охотниками. Ткнул мордой дорожную пыль, захрипел в полном изнеможении. Антип прекратил охаживать его ремнём, обернулся к рогатой голове.
– Уже? – удивился он. И предложил: – А то, давай, пробежим ещё.
Однако чудо-юдо мотнул грозными рогами, сдаваясь на милость победителя.
III.
В горнице царевны Марфы было невесело. Царевна лежала на постели, слабая и готовая провалиться в обморок после недавних потрясений. Мамка то кружилась возле кровати, то засматривалась в окно. Из окна, вдали, за городской стеной был виден пригорок леса, где исчезли Антип с чудо-юдой.
Царь Гаврила как забрался на трон, так и сидел, и видеть никого не желал, кроме любимой гончей Охапки и своего главного советника – дворецкого. Охапка притихла у него в ногах, отходила от пережитого, а дворецкий беспокойно расхаживал по палате, время от времени приближался к окну и всматривался, прислушивался.
В сторону леса, где скрылись Антип и чудо-юдо, с верха смотровой башни дворца глядел и остроглазый молодой стрелец с горном в руке. Вдруг от полосы опушки вырвался комаром всадник. Лошадь под ним мчалась, словно за ней гналась волчья стая. Всмотревшись в необычный вид всадника, стрелец протрубил успокаивающую весть о приближении гонца, а не изгнанного неприятеля.
Дворецкий перегнулся в окно, чтобы лучше слышать звуки горна, и воскликнул для царя:
– Гонец! Иностранный! Не знает, видать, какая война у нас.
В горнице царевны мамка тоже навалилась на подоконник, разглядывая суматоху во дворе.
– Может жених едет? – высказала она предположение.
Царевна приподнялась с постели, забывая о намерении быть слабой.
– Жених? Иностранец?
Гонца впустили в город, и он помчался улицами к городской площади. Минуя площадь, влетел во двор перед дворцовыми палатами, осадил коня. Он выдохнул, как будто просил о помощи для кого-то, кто следовал за ним: «Там разбойники!» – и свалился с седла без чувств. Но из-за тревожного ожидания вестей об Антипе и чудо-юде никто не слушал, не понял, что он произнёс. Живо спустившись с крыльца к детинам, которые подхватили гонца с земли за руки и за ноги, царь Гаврила торопливо выхватил торчащее из камзола письмо, и детины понесли гонца на конюшенный сеновал. Сургучовая печать с королевской короной отлетела в сторону, царь вслух раздельно прочитал написанное на плотной бумаге:
– Принцесса Люсиана едет повидать дядю и кузину. Её сопровождает отважный рыцарь Альберехт.
Прочитал ещё раз, уже про себя, и прослезился. Опершись о руку услужливого дворецкого, царь Гаврила неуверенно поднялся на крыльцо, приостановился перед распахнутыми дверями.
– Дочка сестры – в гости, – вымолвил он, пальцем смахнул слезу и вздохнул. – Как время летит. А давно ль...
– Кузина? – разочарованно произнесла смотрящая из окна во двор царевна Марфа. Она вспомнила о своей слабости и снова повалилась на мягкие подушки.
– Может она с кавалерами? – утешила царевну мамка.
Карета принцессы Люсианы катила лесной дорогой, покачиваясь легко и беспечно. Не отставая, верхом на грустной лошади ехал славный рыцарь Альберехт. За спиной у него болталась лютня, своим наличием подтверждала, что он давно и безнадёжно влюблён в принцессу. Невольно соизмеряясь с выстукиванием копыт лошади, он читал ей грустное творение своей влюблённости.
– А глаза твои блеском алмазов,
Поразили до сердца меня...
Слова им растягивались, и чтение получалось очень тоскливым. Толстый кучер в ярком синем камзоле подрёмывал от голоса рыцаря, и пара белых коней в плюмажах бежали не спеша. Принцесса опиралась о раму оконца локтем в белоснежном платье, подпирала подбородок кулачком и томно прислушивалась, представляя, как рыцарь Альберехт с охапкой красных роз с немой мольбой стоит пред ней на коленях.
Они не замечали, что за каретой из чащи наблюдает широколицый разбойник в лисьей шапке с длинным хвостом. До разбойника донеслось:
– ... И влюблён я принцесса в тебя.
Разбойник нырнул за кустарник и негромко свистнул.
Лесная дорога змеёй извилась по лугу, на котором скошенная трава зажелтела в больших стогах. Нога на ноге, ладонь под затылком – Антип возлежал на ближнем к дороге стоге, во рту лениво шевелил соломку, взглядом со щуром следил за облачком. С двумя пистолетами за поясом, найденными на месте, где чудо-юдо разогнал царскую свиту охотников, сам чёрт ему был не страшен, а вот безделье растомило. Бык чудо-юдо переступил внизу стога, скосил глаза на его босые пятки, вяло пережевал пучок травы. В своём пленённом звании он теперь без позволения Антипа не желал замечать, как за соседней копной на него изумлённо пялились волоокие тёлочки-подружки.
– Скучно, – невнятно вслух подумал Антип и выплюнул соломку. – Иль к царю вернутся? Повинюсь. Прикинусь больным… Мол, помрачение нашло…
Вдруг он присел наверху стога, прислушался.
– Что? Что такое?
Опять с порывом ветерка в отдалении послышалось, как отчаянно мчалась карета, а за нею с гиканьем и разбойными посвистами гнались преследователи. Карета скоро приближалась и вдруг вырвалась из леса на солнечный луг. За нею скакал рыцарь с лютней, а следом вылетели трое разбойников в лисьих шапках степняков.
– Й-а! И-и! – дико визжали степняки, предвкушая добычу.
Первый, главарь, на скаку метнул аркан. Петля настигла рыцаря, схлестнула плечи, и рывок верёвки опрокинул его, выбросил из седла на придорожную щетину травы. Никто из злодеев не остановился возле поверженного рыцаря, их влекло только к добыче в карете.
Антип живо скатился со стога, запрыгнул на спину чудо-юде и стукнул по широким бокам пятками.
– Давай же, чудо-юдо! Вперёд, за ними!
Бык стягом задрал хвостище и с воинственной охотой ринулся за преследователями кареты.
Карета меж тем пронеслась лугом, достигла леса, отчаянно рванулась за деревья. Кучер раз за разом стегал коней, однако преследователи нагоняли и настигали. Главарь уже изготовил аркан, чтобы скинуть кучера с козел.
Вдруг позади разбойников послышался гулкий топот и раздался выстрел. Пулей сорвало шапку с головы последнего степняка. Он оглянулся и завопил:
– Спасайся! Шайтан! За нами сам шайтан гонится!
Грабители нехотя и нестройно остановили лошадей, озадачено развернулись. Бык тоже приостановился, выставил вперёд страшные рога. Он грозно заревел, копытом пнул землю, ноздрями пустил вихри пыли. Лошади степняков присели, затем с испугу забесновались, побросали седоков и кинулись с дороги, чтобы скрыться меж деревьев. Прихрамывая, за ними бросились наутёк и двое разбойников. Лишь главарь выхватил кривую саблю и заорал сообщникам:
– Стойте, отродье лисицы! Где шайтан? Это не шайтан!
– Стойте, отродье лисицы! Где шайтан? Это не шайтан!
Антип пальнул из другого пистолета, и у главаря от шапки отлетел лисий хвост. Он завизжал в дикой ярости от такого унижения, но при виде несущегося к нему огромного рогатого быка подобрал хвост и прыгнул в заросли; только ветки затрещали, когда он устремился прочь от дороги. Вскоре разбойников и след простыл, перестали колыхаться кустарники, за которыми они скрылись. Исчезла из виду и карета. Только Антип и чудо-юдо остались на месте несостоявшейся схватки.
Гордым победителем разбойников Антип неторопливо возвращался к лугу со стогами. Грустная лошадь пощипывала траву возле рыцаря, который стоял на коленях при дороге, прятал лицо в ладонях и громко жаловался ей на незавидную судьбу:
– О бесчестье! Я не переживу позора! Потерять свою любимую принцессу! О позор мне, позор!
Озадаченный такими необычными словами стрелок остановил чуду-юду рядом. Рыцарь не сразу опустил ладони с лица, затем порывисто протянул Антипу шпагу.
– Доблестный рыцарь на быке! Убей несчастного, которому больше незачем жить! Мою принцессу похитили разбойники!
Шпаги Антип не взял.
– Да спаслась, спаслась твоя принцесса.
– Нет. Не верю! – воскликнул рыцарь с горьким упрёком. – Не утешай понапрасну!
– А я говорю, спаслась, – для виду рассердился Антип. – Я её спас.
Долго он убеждал рыцаря взглянуть на происшествие иначе. В конце концов рыцарь уступил уговорам и едва не зарыдал снова.
– Если мою несравненную принцессу спас ты, – выставил рыцарь условие. – Я должен убедиться своими глазами. А потом… потом ты выгонишь меня из рыцарей.
– Как же это, выгнать тебя из рыцарей? – удивился Антип.
– Сломаешь над моей несчастной головой шпагу! – Рыцарь протянул ему шпагу. – Дай на ней клятву, что… что твоя рука не дрогнет!
С лёгким сердцем Антип поклялся на шпаге, и немного времени спустя они верхом направились к городу. Лошадь грустно косилась на укрощённого быка, тогда как седоки вели приятельский разговор.
– Чтобы ни спросила, ты знай, повторяй: “Был пьян, ничего не помню”, – учил стрелок рыцаря, как отвечать принцессе. – Запомнил?
Рыцарь с горьким вздохом понуро кивнул.
– А ну-ка повтори, – настаивал Антип.
А карета принцессы в это время уже влетела в городские ворота. Кучер не оправился от испуга, продолжал нахлёстывать хрипящих взмыленных иноходцев, и карета шумно проносилась улицами, оставляя позади беспорядочный лай возбуждённых дворняг. Треволнения войны с чудой-юдой остались позади, и народ отовсюду глазел на необычную карету, гадая, кого и откуда она везёт.
Кучер осадил коней только перед царскими палатами. Прибытия кареты ждали, напротив дверцы выпячивали колесом крутые груди, в знак почётного приветствия вытягивались десять красавцев стрельцов дворцовой стражи. Дверца кареты распахнулась, откинулась ступенька, и на неё ступила туфелька хорошенькой ножки принцессы Люсианы. Подкрутив крашенные усы, принцессе поспешил подать руку разодетый главным вельможей дворецкий.
– Мой доблестный рыцарь спас меня от разбойников, – вытирая батистовым платком слезинку на щеке, с подножки пожаловалась принцесса дворецкому. – А сам погиб.
Быка оставили у дуба в лесу, для виду привязанным за рога верёвкой к дереву, а сами на лошади рыцаря выехали из опушки. Рыцарь сидел за спиной Антипа и повторял с различными выражениями лица и голоса:
– Был пьян, ничего не помню. – Он вздыхал и опять заучивал наизусть: – Был пьян, ничего не помню.
Под его бормотания они въехали в городские ворота, не обращая внимания на толпы потрясённого избытком событий народа, направились прямо к царскому дворцу.
Первым делом их представили самому царю. Царь Гаврила сидел в тронной палате, на радостях, что вновь видит лучшего своего стрелка, был строг, но справедлив.
– Вернулся? Осознал свою неправду? – с трона первым делом обратился он к Антипу. – Обещай выполнить любой приказ. Тогда мир.
– Что же, все твои приказы выполнять? – возмутился Антип.
– Ну… не все, – согласился с возражением, попросил царь. – Однако самый первый приказ, обязательно!
Антип сморщился лицом, будто надкусил кислое яблоко, поискал что-то в расписном сводчатом потолке. Вспомнил, как ему было скучно в лесу. Наконец выговорил неохотно:
– Ладно. Будь по твоему. Обещаю.
Царь аж с трона привстал. Довольный, потирая руки и произнеся: ”Так-так”, – он спустился к рыцарю, взял его под локоть.
– Твоя принцесса, а моя племянница, в баньке. Парится с дороги, – добродушно объяснил он рыцарю. – А давай-ка я тебя представлю пока дочери. Страсть как ко всему иностранному горяча.
Раскрылись створки дверей, как будто к слову царя Гаврилы впустили царевну Марфу в сопровождении мамки. Рыцарь Альберехт лишь только глянул на царевну, и словно язык проглотил. Затем с обеими ладонями у сердца, вроде безумного, прыгнул ей в ноги, с колен пожирая взором. Куда и грусть подевалась.
– О-о, несравненная красавица, – проговорил он, снова обретая дар речи. После чего с жаром выпалил: – Отныне только ты принцесса моего сердца!
В дверях разинули рты, застыли часовые стрельцы, а мамка, быстро сообразив о причинах и следствиях, вполголоса сделала здравое замечание:
– Оба ж длинноносые. Может в этом ему вся красота.
Царевна Марфа зарделась, щёки у неё зарумянились, она смущённо потупила взор, искоса с явной благосклонностью разглядывала рыцаря Альберехта. Удивлённый и умилённый царь Гаврила хлопнул в ладоши и вымолвил, разом решил дело:
– Благословляю вас, дети мои!
После чего быстренько оставил молодых с их особенными разговорами, и правду сказать, не всем понятными и интересными. Он поспешил в дворцовый сад, где возле бани для принцессы был уже накрыт для чаепития большой стол, благоразумно посчитав полезным до времени ничего не говорить ей о появлении рыцаря.
Солнечная тень от усеянной зреющими плодами яблони падала на дубовый резной стол, украшенный серебряным самоваром и фарфоровыми чашками, всякими фруктами и сладостями, пряниками и печеньем, вареньями на любой вкус. Принцесса раскраснелась после бани томной красавицей, была в лёгком голубом платье, сидела в кресле напротив царя Гаврилы и, утончённо отстранив мизинец, глоточками запивала то, что птичкой откусывала от медового пряника. Царь Гаврила такого отношения к еде не одобрял, однако помалкивал, налегал сам на варенья и орехи в меду. Над столом порхала бабочка, и принцесса томно отгоняла её, не позволяла сесть к сладкому. Она в очередной раз отмахнулась от бабочки, сыто вздохнула и сообщила, как бы между прочим:
– К вечеру мне надо ехать дальше.
У царя Гаврилы от изумления у открытого рта застыла ложка с клубничным вареньем. Бабочка опустилась на ложку, затем вспорхнула, перелетела ему на голову. А принцесса перечисляла, загибая для помощи словам пальчики:
– Ещё предстоит заехать к подруге, царице Грузийской. Потом посетить кузина, принца Швейского. Потом двоюродного дядю, короля Полийского. Потом противную кузину, принцессу Саксойскую. И ещё, и ещё, и ещё дядюшек, тётушек... Затем надо сделать визит политеса к султану Дарданейскому...
В голове у царя Гаврилы все эти перечисляемые имена и лица закружились хороводом, словно некое многорукое и многоголовое страшилище. И когда она смолкла, он с облегчением закивал головой:
– Раз так, конечно, конечно.
К тому же он вспомнил, что ни к чему ей лишний раз встречаться с рыцарем, и не стал отговаривать.
– Проси, чего захочешь, – искренне выказал он намерение исполнить любую просьбу племянницы. – Всё для тебя исполню!
Принцесса подумала, прикинула и горько вздохнула, де, всё у неё есть, кроме самого необходимого.
– Вот только рыцаря у меня теперь нет, – пожаловалась она.
В тронной палате двое дюжих стрельцов вытянулись, истуканами застыли позади Антипа.
– В рыцари? Да ни за что! – возражал царю, упрямился Антип. – Это ж стать… хуже бездомной собаки!
Царь упёр кулаки в бока и гневно топнул.
– Обещание давал? Так вот тебе приказ! С сего же часа приказываю быть рыцарем!
Хотел Антип ответить, да лишь рукой махнул, дескать, делать нечего, обещание и вправду давал.
Часа не прошло, как нарядили его под рыцаря, отыскали среди старья и прицепили к поясу длинную шпагу. После чего вывели во двор, где слуги и поварята закончили нагружать карету в дорогу. Принцесса опёрлась о руку дворецкого, ступила на подножку и глянула на Антипа, который всем своим видом выказывал недовольство, с нарочитой неловкостью приноравливался взобраться на лошадь рыцаря Альберехта.
– Мне нужен влюблённый рыцарь, – заметила она капризно.
Дворецкий пальцем строго погрозил кое-как устраивающемуся в седле Антипу.