– Постой, – прервал его Ребус, – просто позови меня, ладно? – Молодой человек промолчал. – Согласен, констебль Беннет?
– Да, сэр.
Ребус кивнул. Похоже, он начинает привыкать к Лондону. Он может вступить с ним в схватку и одержать победу.
– Отлично, – сказал он, поворачиваясь в сторону отеля. – О, чуть не забыл, – спохватился Ребус, обернувшись и окинув взглядом обоих полицейских. – И не забудьте про мои сумки. – Повернувшись к ним спиной, Ребус явственно ощутил, как у ребят в буквальном смысле отвисла челюсть. – Да, – поинтересовался он, оглядываясь, – как вы думаете, стоит ли мне сообщить старшему инспектору Лейну, что двое его офицеров подвергли меня унизительной процедуре, в то время как я являюсь его гостем в этом славном городе?
Ребус продолжал идти, не замедляя шага, слыша, как двое офицеров, подобрав его багаж, кинулись следом за ним. Они громко спорили по поводу того, стоит или не стоит оставлять патрульную машину незапертой. Ребус улыбался, несмотря ни на что. Маленькая победа. Немного лукавства, ну и черт с ним. В конце концов, это Лондон. Это Шафтсбери-авеню. А это все равно, что шоу-бизнес.
Добравшись до дому, она прежде всего приняла ванну, после которой ей стало значительно лучше. Из багажника своей машины она принесла мешок для мусора с одеждой, в которой она была тогда: дешевенькие простенькие вещички. Завтра она наведет порядок на заднем дворе и сожжет их.
Она больше не плакала. Она успокоилась. Она всегда успокаивалась потом. Из полиэтиленового пакета она достала другой пакет, с окровавленным ножом. Раковина на кухне была наполнена горячей мыльной водой. Она запихнула оба пакета в мешок для мусора, а нож бросила в раковину. Она тщательно вымыла его, несколько раз меняя воду, мурлыча себе под нос песенку, какой-то неопределенный мотив. Но эти звуки успокаивали и утешали ее, словно мамина колыбельная много лет назад.
Ну вот и все. Это была нелегкая работа, и она была рада, что наконец покончила с ней. Главное в этом деле – предельная сосредоточенность. Стоит хоть на секунду отвлечься, и можно совершить ошибку и, что еще хуже, не заметить этого. Она промыла раковину три раза, отскабливая каждое микроскопическое пятнышко крови, и положила нож в сушилку для посуды. Потом она вышла в коридор и остановилась перед одной из дверей, ища ключ.
Здесь была ее потайная комната, ее картинная галерея. Одна стена комнаты была сплошь увешана картинами, написанными акварелью и маслом. Правда, три из них были непоправимо испорчены. Очень жаль, ибо когда-то она их особенно любила; теперь ей нравился небольшой деревенский пейзаж, выполненный в примитивистском стиле: простенькая неброская цветовая гамма, ручеек на переднем плане, а на заднем сидят мужчина и мальчик, а может, мужчина и девочка, трудно сказать. Это характерно для примитивизма. И даже не спросишь у художника, кого он, собственно, хотел изобразить, поскольку художника давно уже нет на свете.
Она старалась не смотреть на стену напротив. Это была страшная стена. Ей ужасно не нравилось то, что она видела там краешком глаза. Она решила, что больше всего в любимой картине ей нравится размер: примерно двадцать на двадцать пять, не считая помпезной позолоченной рамы в стиле барокко, совершенно не сочетавшейся с самим полотном. Жаль, что у мамы не было никакого вкуса. Небольшой размер и слегка размытые цвета придавали картине особую утонченность, нежность и изящество, которые так нравились ей. Безусловно, эта сцена не отличалась особой правдоподобностью. Все в ней было фальшью и наглой ложью. Никогда не существовало ни ручейка, ни трогательных фигурок отца и ребенка, сидящих подле него. Существовал только леденящий ужас. Вот почему именно Веласкес был ее любимым художником: игра сумрачных отсветов, густые черные тени, черепа, подозрения… Так обнажалось черное сердце.
«Черное сердце». Она удовлетворенно кивнула собственным мыслям. Она могла видеть и ощущать то, что было дано немногим. В этом была ее жизнь. Смысл ее существования. А картина вдруг начала дразнить ее, ручеек изогнулся в кривую злую усмешку бирюзового цвета.
Медленно, продолжая напевать, она взяла ножницы со стула и принялась полосовать ими полотно – сначала ровными вертикальными ударами, потом горизонтальными, потом опять вертикальными, нанося удар за ударом, пока картина не исчезла навсегда.
Подземка
– А это, – сказал Джордж Флайт, – место, где родился Оборотень.
Ребус оглянулся. Не самое лучшее место для рождения: мощенный булыжником тупик, по обеим сторонам которого громоздились трехэтажные строения. Окна домов зарешечены или забиты досками. Черные мешки с мусором выглядели так, словно валялись здесь уже не одну неделю. Некоторые прорвались, и из них, словно из канализационной трубы, вылезало их вонючее содержимое.
– Очень мило, – сказал он.
– Большая часть зданий пустует. Местные рок-группы время от времени устраивают вон в том подвале репетиции и поднимают страшный грохот, когда войдут в раж. – Флайт показал на одно из зарешеченных окон. – А в этом, я думаю, была подпольная швейная мастерская… Но мы никого здесь не видели с тех пор, как вплотную занялись этой улицей.
– Да? – заинтересованно спросил Ребус, но Флайт покачал головой:
– В этом нет ничего особенного, можете мне поверить. Эти ребята используют рабский труд, по большей части нелегальных иммигрантов из Бангладеш. Меньше всего на свете они хотят иметь неприятности с полицией. Скорее всего, они перевезли швейные машины куда-нибудь в другое место.
Ребус кивнул. Он осматривал улицу, пытаясь восстановить в памяти фотографии, которые ему посылали, и определить то место, где было найдено тело.
– Там. – Флайт показал на ворота в железной ограде, и Ребус сразу же вспомнил. Да, это было именно там. Не на уровне мостовой, а на каменных ступеньках, ведущих в подвал. Жертва была найдена на нижних ступеньках, тот же modus operandi, что и прошлой ночью, вплоть до следов от укуса на животе. Ребус открыл свой портфель и, достав досье, открыл его на нужной странице.
– «…Мария Уоткис, тридцать восемь лет. Род занятий: проститутка. Тело найдено во вторник шестнадцатого января работниками муниципалитета. Убийство было совершено предположительно за два или три дня до обнаружения тела. Похоже, была предпринята неудавшаяся попытка спрятать тело».
Флайт качнул головой в сторону одного из мешков для мусора:
– Он вывалил на нее целый мешок с мусором. Ему почти удалось спрятать тело. Если бы не крысы, которые привлекли внимание людей.
– Крысы?
– Целые полчища крыс, по свидетельству очевидцев. Они попировали на славу, чертовы твари.
Ребус стоял на верхних ступеньках лестницы, ведущей в подвал.
– Мы думаем, – продолжал Флайт, – что Оборотень заплатил ей и привел ее сюда. Или она привела его. Она работала в пивной на Олд-стрит, это в двух шагах отсюда. Мы опросили завсегдатаев пивной, но никто не видел, чтобы она с кем-нибудь уходила.
– Может, он был на машине?
– Вполне вероятно. Судя по расстоянию между двумя местами преступления, он наверняка достаточно мобилен.
– В рапорте сказано, что она была замужем.
– Точно. Ее старик, Томми, прекрасно знал, что она шлюха. Но это было ему до фонаря, пока она приносила в дом деньги.
– И он не сообщил о ее исчезновении?
Флайт наморщил нос:
– Только не такой тип, как Томми. У него тогда был очередной запой, парень был практически невменяем, когда мы пришли его проведать. Позже он утверждал, что Мария часто исчезала на несколько дней, что она время от времени сматывалась на море с одним из своих постоянных клиентов.
– Не думаю, что вам удалось найти этих… клиентов?
– Забудьте об этом. – Флайт от души расхохотался, словно это была лучшая шутка недели. – Когда Томми давал показания, ему удалось вспомнить лишь то, что одного из них звали не то Билл, не то Уилл. Как по-вашему, это может помочь?
– Сужает круг подозреваемых, – ответил Ребус, улыбаясь.
– В любом случае, – сказал Флайт, – я сильно сомневаюсь, что Томми обратился бы к нам по поводу исчезновения жены. У нас на него солидное досье. Сказать по правде, он был нашим главным подозреваемым.
– Естественно. – Каждому полицейскому известно это основное правило: львиная доля убийств совершается членами семьи.
– Пару лет назад, – рассказывал Флайт, – Мария была жестоко избита. Даже в больницу попала. Дело рук ее благоверного, Томми. Она встречалась с другим мужиком и не брала с него за это денег. Вам понятно, о чем я? А еще за два года до этого Томми сидел в тюрьме за нападение с отягчающими обстоятельствами. Случай можно было бы квалифицировать как изнасилование, если бы нам удалось заставить жертву дать показания. Но она была испугана до потери пульса. У нас были свидетели, но без ее показаний мы смогли бы повесить на него всего лишь нападение с отягчающими обстоятельствами. Он получил восемь месяцев.
– Выходит, он просто изувер какой-то?
– Выходит, что так.
– И его досье свидетельствует о том, что жестокость направлена в основном против женщин.
Флайт кивнул:
– Сначала все шло как по маслу. Мы думали, что Томми самый подходящий кандидат в убийцы Марии, что на этот раз он попался. Но не тут-то было. Начнем с того, что у него было алиби. Да еще эти следы зубов: согласно показаниям дантиста, они не соответствуют размеру челюсти подозреваемого.
– Вы имеете в виду показания доктора Моррисона?
– Ага, точно. Я называю его дантистом, чтобы поддразнить Филипа. – Флайт почесал подбородок, и рукав его кожаной куртки скрипнул. – Короче говоря, у нас ничего не вышло. А когда произошло второе убийство, мы поняли, что Томми тут ни при чем.
– Вы в этом абсолютно уверены?
– Джон, я ни в чем не могу быть абсолютно уверен, даже в том, какого цвета носки я надел сегодня утром. Иногда я даже не уверен, что я вообще надел носки. Но я практически уверен, что это не Томми Уоткис. Он ловит кайф от победы «Арсенала» [6], а не от глумления над мертвыми женщинами.
Ребус взглянул Флайту в глаза.
– У вас синие носки, – сказал он.
Флайт опустил глаза и, поняв, в чем дело, широко улыбнулся.
– И разных оттенков, – добавил Ребус.
– Так оно и есть, черт возьми.
– Мне все же хотелось бы поговорить с мистером Уоткисом, – сказал Ребус. – Но это не горит, и, разумеется, если вы не будете против.
Флайт пожал плечами:
– Как скажете, Шерлок. Ну что, будем выбираться из этой поганой дыры, или вы хотели еще что-нибудь осмотреть?
– Нет, – сказал Ребус, – давайте выбираться отсюда.
Они зашагали к выходу из тупика, туда, где была припаркована машина Флайта.
– Еще раз, будьте добры… как называется этот район?
– Шордич. Помните детские стишки? «Когда же, когда же я буду богат, колокольчики Шордича звонят»?
Да, Ребус помнил что-то в этом роде. Смутные воспоминания о матери, о том, как он сидел у нее на коленях. А может, это был отец, который пел ему песенку и подбрасывал на коленях. А может, этого никогда не было, и память подкидывает ему ложные воспоминания. Теперь они стояли в самом начале тупика, выходящего на дорогу с оживленным движением. Дома были черны от копоти, окна замызганы. Какие-то конторы, склады. Никаких магазинов, за исключением одного, где продаются профессиональные кухонные принадлежности. Никаких жилых помещений на верхних этажах, по крайней мере на первый взгляд. Никто не услышал бы приглушенный крик во мраке ночи. Никто не увидел бы из немытого окна ускользающего убийцу, забрызганного кровью.
Ребус еще раз окинул взглядом тупик, затем покосился на стену углового здания с табличкой, на которой едва различимыми буквами значилось название тупика: Вулф-стрит [7].
Так вот почему полицейские прозвали убийцу Оборотнем. Не из-за жестокости, с которой были совершены нападения, не из-за следов от укусов, которые он оставлял на теле жертвы, а просто потому, что, как объяснил Флайт, именно этот тупик было принято считать местом его «рождения»; местом, где, как в древних поверьях, человек обернулся волком. Впрочем, не имело особого значения, где преступник, утратив человеческий облик, превратился в дикого зверя. Гораздо большее значение имело то, что он мог быть кем угодно, абсолютно кем угодно в этом мегаполисе с десятью миллионами лиц, десятью миллионами потайных углов.
– Куда теперь? – спросил Ребус, открывая дверцу машины.
– Килмор-роуд [8], – сказал Флайт. Он бросил многозначительный взгляд в сторону Ребуса, признавая непреднамеренную иронию собственных слов.
– Что ж, Килмор-роуд так Килмор-роуд, – пробормотал Ребус, забираясь в машину.
День начался рано. Проснувшись после трехчасового сна и будучи не в силах заснуть опять, Ребус включил радио и, одеваясь, слушал утренние новости. Не зная, что принесет ему день, он оделся достаточно небрежно: брюки карамельного цвета, светлый пиджак, рубашка. Никакого твида. Никаких галстуков. Он хотел было принять ванну, но единственная ванная комната, имевшаяся на его этаже, была заперта. Придется просить ключ у портье. Около лестницы стояла машинка для чистки обуви. Ребус хорошенько отполировал носки своих поношенных черных ботинок, прежде чем спуститься к завтраку.
В столовой было довольно оживленно, посетители по большей части смахивали на предпринимателей или туристов. На одном из свободных столиков были разложены газеты, и Ребус успел взять «Гардиан», прежде чем изнуренная официантка препроводила его к свободному столику, накрытому на одного.
В центре зала стоял стол с подносом, на котором громоздились стаканы с соком, фрукты и овсяные хлопья. На столе у Ребуса появился непрошеный кофейник и подставка для тостов с холодными, едва подрумяненными треугольными кусочками хлеба. Скорее всего, их не обжаривали, а подсушивали под электрической лампочкой, подумал Ребус, размазывая порцию масла по поверхности этого жалкого треугольничка.
Настоящий Английский Завтрак состоял из кусочка бекона, одного теплого помидора (из консервной банки), трех микроскопических шампиньонов, одного несвежего яйца и занятной на вид сосисочки. Ребус расправился со всем предложенным в один присест. Кофе был жидковат, но Ребус тем не менее осушил кофейник и попросил еще. Все это время он просматривал газету, но только со второго раза ему удалось обнаружить информацию о вчерашнем убийстве: кратенький сухой репортаж в нижнем углу четвертой страницы.
Голые факты. Ребус оглянулся вокруг. Сидящие рядом с ним смущенные родители пытались утихомирить своих расшалившихся детей. Не надо, подумал Ребус, не надо затыкать им рот, пусть лучше кричат. Кто знает, что случится завтра? Их могут убить. Родителей тоже могут убить. Его собственная дочь живет где-то в Лондоне вместе с его бывшей женой. Он должен позвонить им. Он обязательно им позвонит. Господин за угловым столиком шумно листал какую-то бульварную газетенку. Внимание Ребуса привлекли огромные буквы заголовка на первой странице: ОБОРОТЕНЬ СНОВА АТАКУЕТ.
Ладно, это уже что-то. Ребус потянулся за последним тостом и обнаружил, что уничтожил все масло. Чья-то рука тяжело опустилась на его плечо, и он, выронив от неожиданности тост, ошарашенно обернулся. За его спиной стоял Джордж Флайт собственной персоной.
– Доброе утро, Джон.
– Привет, Джордж. Спали нормально?
Флайт выдвинул стул напротив Ребуса и тяжело опустился на него, сложив руки на коленях.
– Не очень. А как вы?
– Мне удалось покемарить часа три. – Ребус собирался рассказать о том, как его чуть не арестовали на Шафтсбери-авеню, превратив эту историю в утренний анекдот, но в последний момент передумал. Веселые истории еще наверняка пригодятся им в будущем. – Кофе хотите?
Флайт покачал головой и взглянул на поднос с едой.
– Хотя… стаканчик апельсинового сока не помешает. – Ребус хотел было встать, но Флайт жестом приказал ему сидеть, поднялся, принес стакан, который и осушил залпом. Его глаза сузились. – Не иначе как из концентрата, – сказал он. – Лучше дайте-ка мне вашего кофе.
Ребус налил еще одну чашку.
– Видели? – спросил он, кивая в сторону углового столика. Флайт бросил взгляд в сторону бульварной газетки и улыбнулся.
– Да, они заинтересованы в этой истории не меньше нашего. Разница лишь в том, что от нас зависит дальнейшее развитие событий.
– Не уверен, что оно действительно зависит от нас…
Флайт взглянул на Ребуса, но промолчал, не спеша прихлебывая кофе.
– В одиннадцать часов в Отделе по расследованию убийств состоится совещание. Зная, что мы вряд ли туда попадем, я оставил Лейна командовать парадом. А он это дело любит.
– А что мы будем делать?
– Ну, мы могли бы поехать на реку Ли и опросить жильцов соседних домов. Или отправиться в магазин, где работала миссис Купер. – Лицо Ребуса не выразило особого энтузиазма. – Или я мог бы отвезти вас туда, где произошли три предыдущих убийства… – Ребус воодушевился. – Ладно, – сказал Флайт, – значит, экскурсия по местам преступлений. Допейте кофе, инспектор, впереди длинный день.
– Можно один вопрос? – проговорил Ребус, поднося чашку кофе ко рту. – Чем продиктовано такое повышенное внимание к моей персоне? Неужели вам интересно выступать в роли моего шофера? Или у вас нет дел поважнее?
Флайт внимательно изучил лицо Ребуса. Сказать ему правду или выдумать какую-нибудь историю? Он решил выдумать историю и неопределенно пожал плечами:
– Просто ввожу вас в курс дела, только и всего.
Ребус медленно кивнул, но Флайт понял, что тот не поверил ему.
Подойдя к машине, Ребус заглянул через заднее окно, ища плюшевого медведя.
– Я убил его, – сказал Флайт, отпирая водительскую дверцу. – Идеальное убийство.