Смена действующих лиц принесла свои плоды, Стоило лишь Джагу оказаться в окружении спелых женских тел, как он сразу же почувствовал себя мужчиной – этаким петухом в курятнике. Восставшее мужское достоинство больше не заставляло его краснеть от стыда, а уж пользоваться им он научился довольно быстро. Что касается всяких тонкостей, то у него все еще было впереди.
Девчонка в объятьях Патча тоже не теряла времени даром и на деле демонстрировала свое мастерство. Она обладала поразительно богатым, но специфическим словарным запасом и оглашала непристойностями всю комнату, доблестно встречая атаки Патча.
Джаг елозил между бедер рыжей красотки, которая с самого начала привлекала его вниманием, и неловко сверлил ее розовую раковину, как вдруг идиллию нарушил оглушительный грохот выстрела.
Глава 16
Пронзительный вопль девчонки всколыхнул относительную тишину салона, насыщенную влажными шлепками, скрипом кроватей и прерывистыми сладострастными вздохами. Джагу показалось, будто ему в ухо вонзили раскаленный добела гвоздь.
Высвободив голову из плена бархатистых бедер, он бросил испуганный взгляд на соседнюю кровать. В этот момент один за другим прогремели еще два выстрела.
Из мгновенно пересохшего горла Джага не вырвалось ни звука. Время для него словно остановилось. У него на глазах на спине Патча вдруг возникли два красных кратера и к его плечам протянулись жуткие длинные вздутия, как будто под тугой бронзовой кожей с огромной скоростью рыли свои ходы крохотные кроты. Из рваных выходных отверстий хлестнули фонтаны крови, мгновенно залившие постель, стену и драпировку.
Опираясь на вытянутые руки и глубоко войдя в свою партнершу, Патч судорожно дернулся в последний раз и рухнул на девчонку, захлебывающуюся его кровью.
Он умер сразу – первая же пуля перебила шейные позвонки.
В борделе воцарилась страшная паника. Отовсюду неслись недоуменные крики и вопли. Торопливый топот множества ног заполнил извилистые коридоры, взволнованные восклицания и вопросы оставались без ответов.
И только теперь, со всей ясностью осознав наконец происшедшую у него на глазах трагедию, Джаг забился в истерике. Черт побери! Но это же невозможно! Патч! Патч умер, вот так неожиданно, в то время, как он...
– Па-а-а-а-атч! – взвыл мальчишка, не в силах сдержать потока горючих слез.
Но уроки старика не прошли даром: словно подброшенный стальной пружиной, Джаг вскочил с кровати и метнулся к стене, на которой висела его портупея с оружием. Кончиками пальцев он уже коснулся теплого приклада "дриллинга", но длинный узкий кинжал, брошенный умелой рукой через всю комнату, намертво пригвоздил его кисть к потемневшей от времени деревянной панели стены.
Превозмогая жгучую боль, Джаг попытался освободиться, изо всех сил стараясь вырвать другой рукой засевший глубоко в дереве клинок. Но все его усилия были напрасны. Лезвие кинжала вошло в старую толстую дубовую панель на добрые пять сантиметров, и даже повисни он на рукоятке кинжала всем телом, это ничего бы не изменило.
Оставался, правда, крайний выход из создавшегося положения: можно было тянуть руку вниз до тех пор, пока острый как бритва клинок кинжала не вспорет всю кисть и не выйдет между пальцев. Но Джага такое решение проблемы не устраивало. Во-первых, он не был уверен, что выдержит нечеловеческую боль, а во-вторых, – и это самое главное, – он обязательно хотел сохранить руку неповрежденной. Она ему еще пригодится. Чуть позже...
Раздался чей-то отвратительный хриплый голос:
– Вон отсюда, шлюхи! Быстро!
Джаг готов был поклясться, что так гремят камни, которые несет с собой бурный речной поток.
Обе подружки Джага вылетели из салона со скоростью пули, чего не скажешь об их юной товарке, которой никак не удавалось выбраться из-под тяжелого тела Патча. Однако ценой неимоверных усилий она все же освободилась от него. Джаг только сжал зубы, когда тело единственного на земле человека, который проявил к нему участие и взял под свою опеку, тяжело упало на пол. Девчонка, с ног до головы залитая кровью и сотрясаемая рыданиями, едва держась на негнущихся ногах, направилась к двери, устремив прямо перед собой пустой, невидящий взгляд. Ей тоже понадобится немало времени, чтобы забыть пережитый сегодня ужас!
Она вышла, хлопнув дверью, и в комнате воцарилась вязкая жуткая тишина. По приглушенному бормотанию, раздавшемуся за спиной, Джаг понял, что имеет дело с несколькими людьми. Он мог бы обернуться и точно пересчитать их, но ему совсем не хотелось шевелиться. В сложившейся обстановке не было никакой разницы – один там человек или целая сотня.
Гомон сзади смолк, словно по команде.
– Что общего у тебя с Патчем? – спросил хриплый голос.
– Я был его напарником.
– Смотри-ка! У тебя, должно быть, имеются скрытые таланты, раз он так канителился с тобой! Я вот думаю: а не использовал ли он тебя для развлечений? Ведь между двумя борделями путь зачастую очень долгий...
– Вы бы не осмелились так со мной разговаривать, будь я свободен!
По паркету застучали каблуки, и каждый шаг сопровождался нежным мелодичным звоном. Джаг понял, что его обидчик носит сапоги со шпорами. Еще пару шагов, и парнишка увидел этого человека краешком глаза. Он был, как некоторые властители, расфуфырен с головы до ног. Джаг заметил, что его сапоги сверкали, словно поверхность пруда в ясную лунную ночь.
Шпоры дзинькнули еще пару раз, и вот перед глазами мальчишки появилось отечное лицо в красных прожилках с брезгливо изогнутыми губами гуляки, постоянно стремящегося к наслаждениям. Длинные, слегка вьющиеся волосы каскадом опускались ему на плечи. Весь вид этого человека свидетельствовал о том, что он испытывает крайнюю степень удовлетворения самим собой и своими делами.
Это был Баском собственной персоной. Джаг без труда опознал его, когда тот достал из кармашка жилета серебряную табакерку с нюхательным табаком и, положив две щепотки на тыльную сторону ладони, ловко втянул их носом.
У него, действительно, между пальцами были перепонки, как у гуся.
– Так что ты сказал? – осведомился он, пряча в карман табакерку. – Ты мне угрожаешь или я тебя неправильно понял?
– Освободите меня, и тогда увидите!
Баском бросил на мальчишку полный презрения взгляд.
– Драться со сладенькими мальчиками ниже моего достоинства.
– Патч был моим напарником и только! Не смейте обливать грязью его память!
– Ты слишком пылко защищаешь его для простого компаньона. Мне показалось, или у тебя на самом деле глаза мокрые?
– Если хотите знать, он был мне больше, чем напарник... Скорее, приемный отец. Он меня всему научил.
Баском гнусно ухмыльнулся.
– Всему, говоришь? Значит, я не ошибся.
– Ну и сволочь же вы! – свистящим шепотом выдохнул Джаг. – Гад, каких мало на свете. Вы рассуждаете о чести и стреляете в спину, как трус! Освободите меня, если не боитесь!
– Продолжай, продолжай, – миролюбиво кивнул головой Баском, – мне плевать на оскорбления голубенького мальчика. Если все брать до головы, то для сведения счетов жизни не хватит.
– Патч был моим другом, и это вовсе не то, что вы думаете!
– Есть только один способ установить истину, – прохрипел Баском с улыбкой на тонких губах. – Эй, Баз, ну-ка, проверь его!
Гигант с кошмарной рожей, к которому обратился Баском, довольно осклабился, услышав предложение хозяина. Один глаз у него располагался выше другого, а стесанный подбородок, можно сказать, почти не существовал. Зато лапищи у него были просто огромные: один его кулак не уступал размерами голове взрослого человека.
Баз с гоготанием начал кружить вокруг Джага. Обмотав ему запястья тонкой веревкой, он привязал руки паренька к рукоятке кинжала, отчего Джаг стал напоминать марионетку, висящую на своем гвозде в фургончике бродячего кукольника. Неандерталец убедился, что его жертва никуда не денется, и принялся ее лапать. Потом он стал у Джага за спиной, и только теперь тот с ужасом понял, что за этим последует.
Как он ни крутился, ни метался, ему ничто не помогло. Джаг испытал дьявольское ощущение, будто его сажали на кол. Жуткая боль огненными когтями раздирала его внутренности. Он превратился в манекен из плоти и крови, безразличный к чудовищным объятиям, ритмичным толчкам и прикосновениям чужого тела, похотливым взвизгиваниям и зловонному дыханию своего мучителя.
Закрыв глаза, чтобы не видеть насмешливого лица Баскома, Джаг сжал зубы с такой силой, что почувствовал, как у него сводит челюсти. Теперь его больше всего заботило только одно: как бы его палач в похотливом угаре не изуродовал ему руку навсегда.
– Ну, что скажешь? – поинтересовался Баском, когда Баз, удовлетворив свою низменную страсть, оставил мальчишку в покое.
– Свежак, – ухмыльнулся тот. – Чистый бархат!
– Теперь уже нет, это голубой мальчик! – объявил Баском. – Немного практики, и он будет просто чудо. За него мы возьмем хорошую цену. Освободите его, он едет с нами!
– Ну, что скажешь? – поинтересовался Баском, когда Баз, удовлетворив свою низменную страсть, оставил мальчишку в покое.
– Свежак, – ухмыльнулся тот. – Чистый бархат!
– Теперь уже нет, это голубой мальчик! – объявил Баском. – Немного практики, и он будет просто чудо. За него мы возьмем хорошую цену. Освободите его, он едет с нами!
Подталкиваемый в спину, Джаг вышел из комнаты, унося с собой видение босых ног Патча, торчащих из закутка между кроватью и стеной комнаты.
Глава 17
Грубая пеньковая веревка обвивалась вокруг шеи Джага, сдирала до крови кожу и заставляла его идти в нужном ритме: то ширить шаг, повинуясь рывкам повода, то бежать до полного изнеможения, падая и торопливо вскакивая на ноги, чтобы не быть задушенным тугой петлей, все сильнее сдавливавшей горло. Так продолжался его бесконечный бег за лошадьми по бескрайним, истрескавшимся от засухи равнинам.
Время от времени, когда считали, что он вот-вот отдаст концы, его поили как лошадей – мокрой тряпкой протирали губы и десны.
После краткого привала кавалькада снова трогалась в путь, и Джаг отупело и бездумно ступал следом за лошадью, к седлу которой была привязана его веревка. Если у него и возникали какие-то мысли, то все они были связаны только со жратвой: кормили его куда хуже собаки – у Джага уже живот сросся с хребтом, а выступившие ребра заставляли вспомнить о стиральной доске. Кожу пленника продубили и обветрили ледяные ветра и иссушающий зной, обжигавший легкие, словно кипящая патока.
Стоял самый разгар Сумасшедшей Природы – четвертого времени года. На протяжении одного дня можно было испытать все прелести взбесившегося климата: перенести резкие заморозки и палящую жару, секущий град и мелкий теплый дождик, снегопад и редкий влажный туман, который затягивал горизонт непроглядной серой пеленой.
Обычно они шли колонной. Впереди, прокладывая путь каравану, ехал Баском, за которым на длинном аркане бежал Джаг, следом ехали охотники – человек двадцать, за ними тянулись вьючные животные, груженные трофеями, а в хвосте каравана плелась вереница оборванных и растерянных пленников обоего пола, которых приходилось периодически сбивать в плотную группу при помощи кнута вовсе не потому, что они стремились сбежать, а в силу того, что они больше не располагали собой.
Когда на землю спускался сильный туман или начиналась пурга, обстановка осложнялась, и тогда приходилось устраиваться на привал, в противном случае можно было окончательно растерять весь живой товар.
На бивуаках Джага держали на коротком поводе, и он занимался хозяйством: разводил огонь, готовил пищу, стелил постель Баскому. Все это он делал машинально, пестуя в глубине души свою ненависть.
Раненая рука заживала, но доставляла еще немало хлопот – Джаг испытывал тупую боль в кисти каждый раз перед началом похолодания. Но он надеялся, что со временем это пройдет и к поврежденным мышцам вернется их прежняя сила и упругость. Так, во всяком случае, утверждал один тип из банды Баскома – коновал с горячечным блеском глубоко посаженных глаз, которого все называли Психом. На него Джаг должен был просто-таки молиться, потому что именно Псих сделал все возможное, чтобы сохранить ему руку: он каким-то чудом сшил два рассеченных сухожилия, что позволило сохранить подвижность пальцев и всей кисти в целом. Без него Джаг навсегда остался бы калекой.
Время шло своим чередом, давило монотонным, однообразным течением тоскливых дней, сменявшихся полными печали и боли ночами.
Незаметно для самого себя, Джаг стал смотреть на мир с жестким прищуром похолодевших глаз, мышцы его ног обрели рельефность и силу, легкие стали работать как кузнечные меха, развилась выносливость, и теперь он не задыхался и не хватал воспаленным ртом бедный кислородом воздух. Он раздался в плечах, закалился в горниле своих унижений и бед, а в его сердце навсегда поселились ожесточение и тоска.
Опаленный ненавистью, истерзанный ненастьем, Джаг подсознательно старался не погрузиться в состояние полного отупения, хотя и вел полувегетативный образ жизни, полностью замкнувшись в себе, чуждый внешнему миру.
Иногда какое-то странное озарение нисходило на него, и тогда он чувствовал себя так, будто растворялся в небе, становился легким и неуязвимым, свободным от тяжкого бремени своего тела, превратившегося в тутой клубок страданий и боли. В эти минуты он присоединялся к призраку Патча и скакал рядом с ним, убаюканный мелодией его речей.
Потом волшебное чувство исчезало, и он опускался на землю, чтобы очнуться в компании с Психом, который в припадке безумия скакал вокруг него и что-то хрипло каркал, широко разевая беззубый рот с почерневшими губами.
Независимо от того, слушали его или нет, он без конца монотонно бормотал странные, непонятные слова, полные гортанных созвучий, и в которых трудно было уловить хоть какой-либо смысл.
Часто по ночам он обращался к небесам с бесконечными речами, которые в конечном итоге неизменно обращались против тех, кого будили его гневные угрожающие тирады и кто ворчливо проклинал его и забрасывал камнями, лишь бы заткнуть ему рот.
Психа презирали, оскорбляли, издевались над ним, но, как ни странно, его и побаивались, испытывая суеверный страх. Он обладал широчайшими познаниями в области медицины, знал растения, излечивавшие раны и переломы, владел секретами древних лекарственных средств, изготавливать которые мог только он один.
Для авантюристов, рыскающих в поисках легкой наживы, Псих являлся своего рода гарантом их безопасности, и никому в голову не могла прийти шальная мысль прогнать его прочь.
Джагу, упорное молчание и отсутствующий взгляд которого он оценил по достоинству, Псих часто рассказывал то, о чем не говорил никому: о прошлом и будущем, о том, что было до агонии планеты и даже до того, как Земля стала Землей, и куда она неизбежно вернется, поглощенная небывалым вселенским катаклизмом.
Он обрушивал на парня бесконечные монологи, из которых Джаг не понимал и десятой части. Чаще всего в его рассказах встречалось слово, которое Псих явно смаковал, шлепая губами, прежде чем четко произнести:
– Па-лин-ге-нез![1]
Из-за бесконечного повторения таинственное слово заинтриговало Джага до такой степени, что беспрестанно звенело у него в голове дни и ночи напролет.
Однажды вечером, когда весь лагерь погрузился в сон, Джаг, будучи не в силах и дальше сдерживать свое любопытство, впервые обратился за разъяснением к Психу, нарушив тем самым свой обет молчания.
– Что значит то слово, без которого не обходится ни один ваш рассказ? Я имею в виду "палингез".
Псих посмотрел на парня так, будто видел его в первый раз.
– Па-лин-ге-нез, – поправил он его и повторил еще раз: – Палингенез. И это означает только одно: то, что было, произойдет снова. Это вечное возрождение. Мы переживаем времена страшных бедствий, присутствуем при последних судорогах агонизирующей системы! Мы возвращаемся в Небытие! Затем Великий Хаос возьмется за дело, и все снова пойдет по накатанному пути: от докембрийского периода до голоцена – от рептилий до обезьяноподобных! Все начнется заново, от протерозоя до четвертичного! Вот что такое палингенез! Ты понял?
В ушах у Джага звенело от такого обилия слов, лишенных для него всякого смысла, поэтому он решил, что для первого раза этого предостаточно.
В дальнейшем он больше не задавал Психу никаких вопросов, а просто слушал его, не перебивая, даже когда тот напрямую обращался к нему, предсказывая судьбу скитальца, обреченного на вечные странствия.
Однако Псих никогда не предпринимал ни малейшей попытки освободить Джага. Скованные одной цепью, они оставались на вершине какого-либо холма вместе с остальными рабами, в то время как шайка Баскома отправлялась на очередное дело.
Путь ее отмечался налетами, насилиями, грабежами, убийствами, угонами скота. Там, где ступала нога бандитов, земля обагрялась кровью, и небо освещалось заревом пожаров. Ветви деревьев сгибались под тяжестью повешенных, изуродованные трупы непокорных валялись там, где застала их смерть. Старых и некрасивых женщин ожидал страшный конец, молодые и привлекательные пополняли когорту пленниц. Что касается мужчин, то их в плен не брали, опасаясь возможного восстания. Исключение делалось только в исключительных случаях, когда пленник обладал необычайными качествами.
– Посмотри, Джаг, – каркал тогда Псих, обводя рукой место очередного побоища, – посмотри, в кого они превратились! Взгляни на их боевые колесницы, похожие на панцири насекомых, на их рогатые шлемы, перчатки, усеянные заклепками и шипами, лиловые плащи... Налицо возврат к животным, к насекомым! Им не хватает только крыльев! Но терпение, всему свое время... Скоро за дело возьмутся Мутанты, я уже видел общины людей-муравьев, готовых наброситься на эту несчастную землю как на кусок падали. И тогда человеку придет конец, Джаг. Можешь мне поверить, грядет конец цивилизации, – он оборачивался к Джагу, впивался диким взглядом в его расширенные зрачки и четко произносил: – Не думай, будто у меня ветер в голове, мой мальчик! Я знаю, о чем говорю! К тому же, тебе не век сидеть на привязи. Придет время, и ты воздашь им по заслугам! Ты должен быть сильным телом и духом, иначе...