В общем, на следующем автобусе мы все подъехали к аэровокзалу и пошли бродить по всем помещениям, чтоб все осмотреть как следует, раз уж мы сюда попали.
Лени нигде не было, потом он появился на каком-то балкончике, радостно нам помахал сверху и исчез. Ну, ясно, когда с отцом видишься раз в год, с нами некогда ему было возиться. А я разговорился с Галей и даже немножко упустил из виду, зачем сюда приехал. Галя слегка всплакнула, прощаясь с мамой, когда стали вызывать на посадку. Мама укоризненно сказала, что Галя стала сентиментальной. А еще спортсменка!
Это правильно - многие девочки бывают сентиментальные. Но бывают и несентиментальные тоже. И я обратил внимание, что эти часто бывают довольно противные. Мне лично, конечно. А среди сентиментальных попадаются гораздо больше очень славных. Вот уж хоть Галя, например!
Все заторопились на посадку, а Леня мелькал где-то впереди всех и цеплялся за рукав здоровенного дяди летчика-майора, а тот весело смеялся. Конечно, это и был Ленин отец, и Дранка сказал, что, наверное, его отец майор на должности полковника, а еще скорее майор на должности майора, а остальное Ленька выдумал, свистун этакий!
Галина мама уже прошла последний барьер, и Галя осталась где-то сбоку от контролеров. Отец Лени остановился, взял его за подбородок и внимательно, долго посмотрел ему в лицо. Наверное, хотел насмотреться перед долгой разлукой. Потом с сомнением покачал головой, а Ленька потихоньку что-то бормотал. Наконец отец нагнулся, чмокнул сына в щеку, ни разу не оглянувшись, быстро пошел к взлетной дорожке. Жестковатый, видно, человек.
- Вот неприятность, - сказали мы Лене, когда все вместе опять сели в автобус. - Взяли человека да из полковников разжаловали в майоры?
- Я сам ужасно удивился в первое мгновение! - всплеснул руками Леня. Смотрю - майор! А вчера он был в полковничьих погонах. А что я могу сказать? Наверное, так надо...
- Врать не надо! - грубо оборвала его Галя.
Он покраснел и, отвернувшись от всех, уткнулся носом в стекло автобуса.
И тут сентиментальная Галя потянула его за ухо и заставила повернуться к нам лицом:
- Ты слышал, что я сказала? Врать не надо!
- Да, - послушно подтвердил Леня. - Я знаю... Ты что, весь разговор наш слышала?
- Не глухая, рядом стояла. А чего ты реветь собираешься?
Ленька гукнул горлом, точно целую сливу проглотил, но не заревел.
- Потому... потому что он, наверное, очень хороший человек.
- Не выкручивайся. Подсвинок! - Галя с отвращением отвернулась.
Дранка одобрительно крякнул:
- Так его! Правильно! Так его!
Накануне Дня Победы вселялись новые жильцы еще в один достроенный дом. Нас всех повыгоняли из квартир, где шла чистка и уборка к празднику, и мы, сбившись в кучки, обсуждали вопрос, как мы будем праздновать завтра сами.
В конце концов решили большой компанией заранее пойти перед салютом на горку, захватить с собой красного вина и в самый момент салюта поднять бокалы, какие кому удастся притащить в кармане из дому.
На горке мы собрались заранее, в ожидании салюта. Из зазеленевшего нашего косматого оврага и то пахло весенней зеленью, сверху были видны наши дома, в которых сегодня, кажется, не осталось ни одного не освещенного окна, а слева под нами шуршали и мчались автомобили по освещенной магистрали - спешили к празднику.
- Порядочная компания собралась! - радостно объявил один парень, расставляя на неровной земле бутылки с красным вином. - Газету сегодня читали? Интересное сообщение: гостеприимно распахнулись двери новой гостиницы!
- Ну и что?
- Сегодня! Сегодня распахнулись! А Ленька когда еще орал, как он со своим папулей обедал, с балкона любовался и разноцветные кнопки нажимал! От Лампедуза!
Дранка, еле сдерживая смех, замахал руками:
- Лампедуза это что! Погоди, он сам сюда придет! - И своим противным голосом, который у него все срывался с петуха на бас и обратно, запел: "Профессия - пекарь!.. Профессия - шмекорь!.."
Тут кто-то рассудительно заметил, что во время салюта поднимать бокалы будет некогда и, кроме того, посуды на всех не хватит, так что лучше всего выпить сейчас, пока мы все равно только ждем и ничего не делаем.
Всем эта мысль понравилась, и мы стали разливать красную кислятину по пластмассовым стаканчикам: сперва девочкам, потом всем, кому не досталось в первую очередь, и тут на горке появился Ленька.
Я ему подал стаканчик и конфету.
- Где же ты до сих пор болтался?
- А спасибо! - Он второпях схватил стаканчик так, что вино плеснулось ему на пальцы, поднес ко рту, но тут же опустил руку: - Может, кто хочет? Я уже хватанул, признаться.
- Давай, - сказал Дранка, вырывая стаканчик. Перед тем как выпить, он быстро ткнулся носом прямо в лицо Леньки: - И опять соврал! Ничегошеньки ты и не пил!.. Профессия - пекарь! - и заржал.
Ленька недоуменно глянул на него и рассеянно отмахнулся.
- Мне одна вещь вспомнилась, мы с вами, ребята, вышли из новых домов... там Москва светится, машины бегут... и ждем салюта. Это салют воспоминание! А был когда-то первый салют! Пушки гремели, объявляя чудо! Конец войне!
Еще вчера, скажем, моя мама с каждой почтой могла получить похоронную на отца, а после салюта - уже ни одна старушка или девочка, ни в одной деревне уже больше не ждали этой похоронной!..
- Да заткнись ты с похоронными!
- Нашел о чем пластинку завести!
- А пускай, а пускай! А пускай говорит!
Леня оглядывался на все эти выкрики, видно, боялся, что ему не дадут досказать.
- Нет, нет, я вовсе не про это хотел... просто одну картинку, я быстро! Подумайте, подумайте, уже подрастали дети, которые ни разу в жизни не видели освещенного окна на улице - улицы были темными и каждое окошко занавешено черной шторой...
- Без тебя никто не знал!
- Нет, верно, отчего же, как раз сегодня это хорошо вспомнить, спокойно поддержала одна толстоногая девочка, чмокая во рту конфетой.
- Я знаю, что все всё знают, я только одну картинку хочу передать этого первого салюта Победы, когда все площади, и переулки, и мосты - всё было заполнено толпами народа, и все толпятся и радуются, и у всех головы запрокинуты в небо, и там рвутся с треском и опять взлетают пучки ракет... и как цветные фонтанчики они льются обратно на город, освещают дома и лица, отражаются в воде Москвы-реки... и, наверное, даже в глазах людей. И все старые, надоевшие маскировочные шторы сорваны со всех окон в городе. Точно город проснулся и открыл глаза...
- Где-то вычитал и вот чешет... - сказал кто-то из нас, но остальные молчали.
- Это вы все знаете, знаете, - торопился Ленька. - Но вот самое: в этой многолюдной радостной толпе, крепко держась за чугунные перила моста, стоял солдат в шинели, мятой, как бывает из дезинфекции. Стоит, запрокинув к небу голову, как все, и весь сияет от радости, и когда в толпе его кто-нибудь толкнет, он быстро к тому оборачивается и негромко спрашивает: "А окна? Как затемнение-то на окнах? Все снято? Все окна светлые?"
"Ну ясно, солдат, ясно - всюду свет!"
И он обрадованно кивает и оборачивается в ту сторону, откуда в эту минуту больше доносится треска лопающихся ракет, и слушает, запрокинув голову, и разноцветные звезды скользят, отражаясь в его глазах, и никто не видит, что у солдата глаза слепые, даже те, кто стоят с ним рядом, и замечают, что он все время крепко почему-то держится за чугунную решетку моста...
Он стоял долго и после того как кончился салют, пока не услышал окликающий его голос: "Сарыкин!.. Сарыкин!.. - К нему подошла, пробираясь сквозь редеющую толпу, сестра: - Вот ты где, а я было и сама-то тут заплуталась... У меня там Колесин Ваня у столба стоит, дожидается. Нам прямо на вокзал! Доволен? Вот, как просил - все тебе сделали!.."
Солдат уцепился ей за рукав, проталкиваясь через толпу к фонарному столбу, и там к ним прицепился Колесин Ваня, и сестра, отыскивая, как удобнее провести слепых, повела их вокруг площади, где играла музыка и уже начинали танцевать.
...Ага, ну вот и наш салют начинается!..
Все разговоры оборвались, мы быстро разлили остатки вина по стаканчикам, выпили и прокричали "ура!". Мы молча после этого простояли до конца салюта, от Ленькиного рассказа что-то у меня сжималось и немножко тянуло внутри. Я посмотрел, отражаются ли у Гали в глазах звезды ракет.
- Ты что-то не туда смотришь. Салют вон где! - сказала она мне.
- Я проверяю, отражаются ли у тебя в глазах звезды.
- Ну и как?
- Да. Как цветные огоньки в выпуклых зеркальцах.
- Воображение плюс подхалимство!
Салют кончился, вокруг потемнело, пора было идти по домам, но тут Дранка очень неподходящим ему ласковым голосом спросил:
- Наверное, этот ослепший солдат произвел на тебя сильное впечатление?
- Ты что, рядом стоял, что все так разглядел? Глаза. И так далее?
- А что?
- А так, просто интересно бы узнать: ты это все вычитал из газеты или из книжки? Или сам выдумал и опять все набрехал?
- А тебе какое дело? Я не для тебя рассказывал.
- А для кого, позвольте узнать?
- А тебе какое дело?.. Пускай для самого себя!
- Профессия - пекарь! - загадочно прогудел в нос Дранка. - Как тебя в школу пускают? Тебе же лет двадцать пять, не меньше, раз ты гулял по Москве в день первого салюта.
Кто-то рассмеялся, но я сказал:
- А какая разница, если он это все видел не во время первого, а десятого салюта? Что придираться!
- Да? Очень приятно! А откуда тогда взялось затемнение?
С затемнением действительно концы с концами не сходились.
Тот парень, что прочел про открытие гостиницы, невинно спросил:
- Может, ему его папуля рассказывал?
- Профессия - пекарь!
- Что ты взбесился со своим пекарем? Надоело слушать.
Дранка оглядел всех торжествующе.
- Ленькиного отца профессия - пекарь. Один парень сам видел справку!
- Какое твое дело! - дрожащим голосом крикнул Ленька. - Плевал я на тебя! Я пошел домой.
Но мы все тоже пошли, так что разговор не оборвался. Я понимал, что Ленька заврался, был на него зол, но почему-то был, кажется, на его стороне.
- Скотина твой парень со справкой, и пекарь такая же профессия, как летчик. А майора ты сам с ним видел на аэровокзале. Видел?
- Я сто майоров видел, да меня так не одурачить! Эх, вы, простофили! Ну, Ленька, скажи честно, один раз в жизни честно! Нам ведь все равно, только врать и обманывать - это позорно! Ну скажи, как товарищам!
- Как вы мне все опротивели, - сказала Галя.
- Ага! Опротивели! А товарищам врать - не противно! Идет, молчит.
Леня вдруг остановился и равнодушно сказал:
- Я не молчу. Да, профессия - пекарь. Но это давно было. Он с нами не живет.
- Верно, правду сказал! А майор откуда?
- Какой майор? А-а!.. Просто вы все на меня смотрели...
Галя ожесточенно дернула Леньку за рукав около самого плеча, точно оторвать хотела. Ее бесил этот разговор.
- Да заткнись ты, идиотик несчастный! Что ты позволяешь себя допрашивать! Позор в чужие справки подглядывать!
- Я не подглядывал, - злобно огрызнулся Дранка. Он, видно, думал вызвать общий восторг и улюлюканье своими разоблачениями.
- Ничего, - сказал Ленька Гале, поправляя рукав. - Ты же стояла рядом, слышала. И ты никому не рассказала...
- Заткнись! Никому не интересно!
- Нет, отчего же? Видишь? Многим интересно. Я подошел к этому незнакомому майору, и я сперва сам не знал, что буду делать, и он меня спросил, чего это я смотрю на него, а он был такой добрый и высокий, и я подумал, как хорошо бы, чтоб он правда был моим отцом и я правда бы его провожал сейчас на самолет, и я почти совсем позабыл, что вы на меня смотрите, почти совсем, но все-таки не забыл, и я ему сказал, что много раз провожал на этом самом месте своего отца-летчика и что он погиб, и попросил, чтоб он со мной попрощался, когда пойдет на самолет...
- Зачем ты это все рассказываешь... - Галя с досадой передернула плечами. - Но вообще-то все так и было. Только докладывать ты тут никому об этом не обязан...
- Это лирика! - крикнул Дранка. - "Представил", "почти поверил"! Врал? Обманывал? Вот так и говори.
- Я же сказал, все сказал, чего тебе еще?
- А мне на тебя! - Дранка сочно плюнул на землю и круто свернул на другую тропинку. - Только к нам больше не лезь, дурачков обдувай.
- До чего мне все это противно, до того опротивело вас слушать! - с отвращением проговорила Галя, круто отвернулась и пошла к своему кварталу напрямик через поле. За ней пошли ее попутчики, другие скоро расползлись в темноте в разные стороны.
Так и получилось, что в проход дворового скверика мы свернули уже только вдвоем с Ленькой. За освещенными окнами дома играла музыка телевизоров, в одной квартире танцевали, раскрыв двери на балкон.
- Я, пожалуй, здесь посижу, - сказал Ленька и сел на край песочного ящика, среди площадки для малышей около игрушечной избушки.
- Ладно, - сказал я ему. - Одного я не могу понять: откуда змея взялась?
Ленька виновато усмехнулся, пожал плечами:
- Ну... достал. - Он приподнял голову, и я увидел, что глаза у него в темноте мокро блестят.
- Теперь-то чего расстраиваться?
- Черт меня знает, - очень искренне проговорил он, сам на себя удивляясь. - Просто мне того солдата жалко... Что он не увидал салюта! Ну, невыносимо прямо... Ччерт! - он попытался насмешливо выругаться, но все-таки было слышно, что он всхлипнул.
- Так ведь ты же его сам и выдумал?
- Ну, конечно.
- Значит, ты псих.
- Ну и пожалуйста! - уже довольно бодро огрызнулся Ленька. И это был наш последний разговор за много месяцев.
Начиналось лето, и прежние наши компании распадались, разделились, поразъехались в разные стороны. Да и без этого в нашем районе можно прожить рядом целый год и раза два встретиться, мы живем между двух автомагистралей и двух железных дорог - каждый сам себе выбирает, куда как поближе проехать.
В общем, этот лгунишка Ленька как-то исчез из нашей жизни. Только к осени, когда пододвинулось первое сентября, все стали возвращаться на старое место, опять собирались компании и теперь уже, как нашу общую старину, вспоминали, как мы сюда в первый раз приехали, и ходили все осматривать, и нашли овраг и хижину Сторожилы и козу, и вспомнили историю Тузика и Леньку. Две девочки рассказали, что они давно, уже месяца два назад, его один раз видели в зоопарке. Он там прогуливался с каким-то стариком под ручку, таскал его повсюду и, по своему обыкновению не переставая, трепал языком, точно экскурсовод, и когда девочки подошли поближе, они, конечно, услышали, что Ленька и тут врет.
Нахально уверяет старика, что обезьяна вот только что держала на руках котенка и гладила его и даже кормила молоком из блюдца, и котенок вот только что убежал в будку. Глупые девчонки после простояли полчаса, все ожидая котенка, но, конечно, никакого котенка не оказалось, а обезьяны только качались на хвостах или искали блох. А Ленька в это время уже был у площадки молодняка и врал что-то дальше и смеялся, и старик тоже смеялся, слушая его вранье.
- Кого-то опять обдуривает! - решили мы и стали расспрашивать, как выглядел человек, который был с Ленькой, но девчонки могли только вспомнить, что это вроде как будто старик (они и в этом не совсем были уверены), очень высокий и сухой, и зубы у него желтые и такие редкие, как будто их сажали через один! Потом они еще вспомнили, что он был в сером пиджаке и высоких сапогах, без каблуков - каблуки девчонки уж заметят.
Ах, как интересно: старик в сапогах и Ленька в зоопарке, да еще два месяца назад, мы и дослушивать не стали и стали вспоминать, как бородатый художник сажал козу в автобус.
Так прошло еще сколько-то дней. У нас на лугу была самодельная площадка, где мы так, не всерьез, играли в волейбол. Народу было маловато, настоящих игроков, так что мы приняли в игру малышей, клопиков, и было больше смеху и визгу, чем игры. Наконец появляется Дранка со своим дружком Малявкой - тоже долговязым, хватают мяч и останавливают игру.
- Что такое?
- Отдайте малышам, пусть играют, есть серьезное дело!
Мы бросили игру, отошли в сторонку, малыши верещат, шлепаются, им без нас на площадке раздолье, а Дранка стоит среди нас мрачный и загадочный и никак не может начать своего экстренного сообщения.
- В чем же дело? - спрашиваем. - Что случилось?
- Опять Ленька! - выдавил из себя Малявка и смотрит на Дранку, как на главного.
- Да, - замогильным голосом подтверждает Дранка. - Опять Ленька. Мы его проследили.
- Больше вам делать нечего? Чего вы к нему привязались!
- Вы слушайте. Комментарии будут после... Мы общими силами поймали его на вранье? Пристыдили? Загнали в угол и заставили сознаться? Точно я говорю?
- Ну точно, только надоело уж про это. Охота свои подвиги вспоминать.
- Вот вы все и дураки, что так воображаете. И мы дураки. И я дурак. Разоблачили? Как бы не так! Он нас обманул!
- Так ведь он же сам и сознался, что врал!
- Ага! Вот когда он сознавался, он больше всего и врал, Собакин сын! А мы, дураки, воображали! Молчите! Ничего я не путаю... Можете вы понять: когда он нам сознавался, что все выдумал и соврал, это и была самая его отчаянная ложь, потому что он говорил правду! Поняли?
- Тьфу! Никак не дойдет до них, - вмешался Малявка. - Ну, мы его поймали на вранье, на самом главном. А это, оказывается, была правда. Мы на него навалились и заставили признаться, он и признался, что соврал, а это был факт.
- Что факт? Майор?
- А-а, майор, чушь этот майор!.. Слепой солдат, вот что! Он нам про ослепшего солдата во время салюта рассказывал, так все это правда, мы его выследили с Малявкой! Мы-то как следует проследили! Эти две дуры рассказывали про зоопарк, как он водил старика и ему рассказывал, как обезьяна с котенком играет, - ведь это надо безмозглым тюленем быть, чтоб не понять: он же только слепому мог все так рассказывать!.. Он все лето с ним гулять ходит, а вчера мы выследили.
Видим, топают два приятеля - этот высокий дядька, он, может, и не старик вовсе, только худой, и лицо спокойное уж очень. Идут к болотцу. Мы, как разведчики, дали кругу и подобрались к ним с другой стороны, и видим такую картину. Ленька шлепает по болоту, по воде босиком, а тот сидит на камушке, его дожидается.