Но теперь оказалось, что страха‑то я и не видела…
Когда от противоположного берега в нашу сторону начала двигаться рыцарская свинья, мы раньше почувствовали ее движение, чем толком разглядели. Берег вдали сначала просто четко обозначился, его полоска стала черной, потом эта чернота расширилась, потом еще… А потом вдруг ощутимо дрогнула земля под ногами, вернее, лед. Ой, ма… не начал бы трещать раньше времени.
А может, так и было, лед треснул еще на подходе рыцарей и никакой большой битвы не происходило? Ведь есть же историки, утверждающие именно это. Нигде на дне Чудского озера не нашли никаких залежей железа, значит, рыцари там не тонули? Там – это здесь.
Мысль мне понравилась. Если рыцарских доспехов на дне не осталось, значит, они вообще не тонули. Следовательно, не подходили к нашему берегу, не были на Узмени, на Сиговице… Может, лед треснет перед ними там вдалеке, и они удерут, испугавшись одного этого? Хорошо бы…
Мысль была попросту трусливой, я совсем не хотела воевать, снова кого‑то убивать, быть раненой или ранить самой. Вот кто звал этих рыцарей сюда? Какой‑то князь, которого псковичи давным-давно прогнали? А как же демократия? Пусть сами уж решают, кого им князем признавать, без помощи всяких рыцарей, тем более их свиньи. По моему мнению, свинье самое время повернуть назад перед треснувшим льдом. Я прислушалась, не трещит ли лед действительно.
Нет, треска льда не слышно, зато хорошо слышно само движение мощного клина. Вдруг меня осенило: все верно, они должны доехать до середины и провалиться там! Потому и доспехов не нашли, глубоко, и илом затянуло! А как же Сиговица? Для красного словца. Уверенность в этом росла, конечно, когда клин начнет ускоренное движение, слишком мощный топот множества тяжеловооруженных всадников провалит лед обязательно, и нам тут останется только принимать тех, кто успеет проскочить. Таких будет немного, основная масса останется либо барахтаться в ледяной воде там вдали, либо повернет обратно. Поэтому и говорили, что потери у рыцарей невелики…
Но лед проламываться под врагами пока не желал, а свинья движение не прекратила, напротив, она его ускорила. И вот теперь мы уже видели этот страшный клин и совершенно явственно ощущали мощь движущейся на нас массы. Она больше не была черной, напротив, на рыцарях белые плащи с крестами, а на конях белые попоны, но от этого не становилась менее страшной. И это для нас, стоявших в засаде, на лошадях и привыкших к боям. А каково мужикам с рогатинами и крюками, которые в первых рядах?
Ни проваливаться, ни возвращаться обратно, ни вообще снижать скорость атаки рыцари не собирались. Биться все же придется. Почему‑то упорно возвращалась мысль о том, куда девалась груда железа, двигавшаяся на нас. Если Невский прав и они потонут на Сиговице, то где вот это все, что пока размеренно колышется на спинах мощных коней и через десяток минут, перейдя на рысь, приблизится на расстояние для удара мечом?
Почему‑то казалось, что если не найду ответ, то и битва будет проиграна. Мысли метались в голове, как тараканы при включенном свете. Сравнение было нелепым, но я продолжала маяться. А клин уже начал ускорение… Да уж, такие и правда пройдут насквозь любого войска, как нагретый нож сквозь масло. Попыталась успокоить себя: ну и пусть пройдут, им уготовано место на Сиговице, чтоб там и потонули. Еремей говорил, что на Сиговице не слишком глубоко, всего‑то с головкой будет, но рыцарям и этого хватит. Главное, их на Сиговицу выма… Я даже не додумала эту мысль, как меня осенила следующая: вот куда девались доспехи! Сиговица мелкая, уже весной, когда потеплеет окончательно, местные жители попросту вытащат их! Железо, тем более такое качественное, как на этих уродах, закованных от макушки до… ну, в общем, лошадям по пояс, всегда в цене. Все правильно, жители окружающих весей растащат отсюда доспехи с утонувших рыцарей, потому и не найдут потомки на дне Сиговицы кладбища крестоносцев!
Почему‑то от понимания этого стало весело, словно решенный ребус с отсутствием в двадцать первом веке железа на дне Чудского озера сам собой означал нашу победу в этом страшном бою. Я облегченно выдохнула: ну, теперь можно и биться. Жаль, Вятич этого не знает, ему бы тоже было легче.
Но понимание, что Ледовое побоище все же будет именно побоищем, рыцарей со льда не убрало и в ворон не превратило. Их предстояло еще крошить в капусту, выманивать на лед Сиговицы и топить, топить, топить, не бросая никаких спасательных кругов! При этом железные болванчики и наших тоже немало искрошат и потопят.
Вообще‑то, глупо было обзывать рыцарей болванчиками, принижая их боевые достоинства, но сказался бабский подход, если противника обозвать, бить его как‑то легче. Про «легче», конечно, пришлось быстро забыть, хотя наш полк ввязался в бой нескоро.
На русской стороне стало совсем тихо тишиной кануна битвы – давящей, тяжелой, грозной. И в этой тишине, туго натянутой, как тетива лука, готовая сорваться смертоносным полетом стрелы, грозовой тучей двигались по снежной белизне всадники. По мере их приближения стал слышен топот конских копыт и бряцанье железа на рыцарях и их конях. Немцы ехали медленно, мерно покачиваясь в седлах в такт движению. Белые накидки с крестами занимали все больше и больше места, покрывая, кажется, все озеро от одного берега до другого. Свинья показывала свою силу, еще не приблизившись к противнику. От такого кто хочешь испугаться может. Среди русских послышались замечания:
– Не торопятся…
– Да уж, не спешит хряк поганый…
– А как их бить?
В ответ усмехнулись:
– А как хряков бьют? Топором да посильнее.
Смех был нервным, понятно, что немногие увидят завтрашний день, но позади Новгород, позади была Русь.
Князь крикнул что было сил, понимая, что чуть позже за грохотом оружия не будет слышно:
– С Богом, братья! Остановим эту немецкую свинью! Пора ей на бойню! С нами Бог!
На русские полки по покрытому первыми весенними проталинами льду озера катилась сплошная железная стена, все ускоряя свое движение. Впереди клина двигались сплошь покрытые доспехами рыцари на таких же увешанных защитой конях. Уже сейчас стало понятно, что их не удержать, что первые ряды просто погибнут. Митяй, стоявший с луком перед Передовым полком, чтобы метать стрелы еще до начала сражения, усмехнулся:
– Их разве стрелой прошибешь? Пороки бы сюда!
Воевода подумал о том, что новгородец прав, камнями бы хорошо побили. Внутри клина издали угадывались пешие, тоже вооруженные до зубов. Миша пытался напомнить стоявшим рядом, что надо сбивать немцев наземь, они тогда беспомощны. А коней бить по ногам, где нет защиты.
– А чего это у них за ведра на головах?
– А чтоб бить удобней было! По шелому всегда ли попадешь? А по такому ведру грех промазать!
Голоса у шутников были чуть дрожащие, нервные.
Стрелы, выпущенные в огромном количестве и с одной, и с другой стороны, ничего не дали, они скользили по доспехам, броне, щитам и пропадали, как вода в песке. Тогда Митяй сообразил наметить в знамя, которое колыхалось на ветру над массой рыцарей. Стрела попала в древко, знаменосец, не удержав, выронил его. Это вызвало бурю восторга в рядах русских. Но долго радоваться не пришлось. Воздух вдруг взорвал звук труб, играющий начало атаки. Клин перешел на рысь. Окованные железом страшные копья разом опустились. Первые ряды русских тоже ощетинились сотнями копий, тоже двинувшись вперед. Правильно, принимать на себя такой удар, просто стоя в ожидании, – значит заведомо его не выдержать и погибнуть. Если уж гибнуть, так лоб в лоб!
За топотом многих ног и грохотом железа едва ли кто‑то расслышал клич: «Бей хряка!», но этот призыв был, ответило на него многоголосое: «Бей!», и Передовой полк бросился на сшибку с врагом.
С ходу налетев на этот ряд, закрытые броней всадники врезались в передовой отряд. Началась страшная сеча. Был слышен лязг железа, крики людей, стоны раненых, конское ржание, ругань, помогавшая и той и другой стороне… Казалось, все смешалось в одну большую кучу. Но это только казалось, рыцари, несмотря на хаос, уверенно продвигались вперед, подминая под себя один за другим ряды Передового полка.
Отскочившие в стороны лучники не разбежались, откинув в сторону ненужные в такой схватке луки, они тоже взялись за мечи и топоры. Вот тут пригодилась учеба князя Александра, когда он заставлял пахарей и рыбаков, мостников и усмошвецов, кожемяк и многих, многих других по много часов махать и махать боевыми топорами, неустанно твердя, что латных немцев хорошо берут только секира и крюк. Действительно, брало хорошо. Стащенный со своего коня наземь рыцарь становился совсем беспомощным, да только попробуй его стащи, он же не сидит и не ждет! К себе не подпустит, мечи в руках огромные, двуручные, копья тоже длиннющие. Большинство рыцарей уже обломали свои копья о русские доспехи и щиты, а потому взялись за мечи, удар которых рассекал щиты и шлемы.
Митяй, схватив багор, выискивал себе глазом, кого бы подцепить. Рядом оказался спиной здоровенный рыцарь на вороном коне. Что конь вороной, можно догадаться только по едва видным из‑под брони ногам. Для начала новгородец рубанул именно по этим ногам. Конь подсел от боли, всадник едва удержался в седле, но Митяй не стал ждать, пока он выправится и порубит мечом кого‑нибудь из русских, подцепил крюком за железяку и с силой потянул на себя. И едва успел отскочить от груды падающего сверху железа. Кажется, рыцаря и добивать не было надобности, сам побился, но Митяй для верности все же долбанул по его ведру рукоятью секиры. И тут увидел зубастую немецкую палицу, подвешенную у пояса рыцаря. Тот не успел ее применить.
– Добре! – усмехнулся новгородец и применил палицу сам, переломав ногу следующему коню. Главным было заметить, чтобы не попали в тебя и не оказаться под падающим рыцарем или его конем. Немало народу погибло именно так – под рухнувшими подбитыми лошадьми в полном тяжелом облачении. В следующий раз, врезав палицей или подцепив немца крюком, Митяй кричал:
– Поберегись!
Хотя сам понимал, что этого крика никто не слышит. Вокруг стояли грохот, скрежет, крики и ругань. Очень скоро и сам Митяй испытал силу рыцарского оружия, ему расколотили щит и сильно поранили бок. Но уползать зализывать раны новгородец не собирался, руки целы, значит, можно бить рыцарей дальше. Ноги держат, значит, надо стоять против проклятых, не поддаваясь.
Но не поддаваться не получалось, слишком сильна была лавина, захлестнувшая Передовой полк. Он начал отходить, вернее, расступаться, пропуская всадников и встречая идущих вслед за ними пеших. Митяй отошел вместе со всеми, жалея, что бросил где‑то лук. Зады рыцарских лошадей оказались без брони, и то верно, иначе как же… хвост по надобности поднимать? Быстро сообразив это, новгородцы принялись бить животных по таким уязвимым местам. Митяй тоже не пожалел рыцарской булавы, еще подберет, швырнул ее в зад ближайшему коню. Тот от боли резко вскинулся, и всадник вылетел из седла. Ноги рыцаря все еще были в стременах, и он, пытаясь выпутаться, в конце концов повис на одном стремени, свалив и коня тоже. Но Митяй этого уже не видел, некогда смотреть, как падают, вокруг слишком много тех, кто желает свалить и уничтожить тебя или твоего товарища.
Рыцарская лавина пробила Передовой полк и врезалась в Большой. Вряд ли тому было легче, ведь их вооружение уступало рыцарскому. И все же на какое‑то время ливонцы завязли в массе Большого полка. А остатки Передового уже встречали пеших. Кнехты тоже бежали не абы как, стараясь держать ровный строй. Они еще были при полном вооружении, тогда как многие русские и щиты потеряли, и мечи затупили, и копья изломали. Но новгородцы хватали оружие поверженных врагов, брали его из рук погибших товарищей и бились, бились, бились. Зато в отличие от тяжеловооруженных рыцарей кнехты защиту имели более легкую и обучены были несколько хуже. С такими ополчению справиться легче.
Илия стоял в составе Большого полка, дожидаясь, когда и до них докатится страшная лавина. Тошно выжидать, видя, как гибнут от страшных ударов товарищи Передового полка. Большой полк встретил врагов достойно, бились так, что забывали самих себя. Но и тут стали отступать. Услышав, как зовет отходить, расступаясь, Сбыслав, которого он помнил как знатного воина еще по Неве, Илия содрогнулся. Что же это? Испугались? Нет, по лицу Сбыслава не заметно, бьется, да только и впрямь уходит влево. И многие другие тоже. Норовят пропустить всадников чуть вперед, больше нападают сзади да по бокам. Но ведь так немцы и до края дойдут, совсем уж немного осталось.
И тут Илия вдруг понял! Берег! Там же берег! Немцам будет некуда деться! С удовольствием кивнув Сбыславу, он тоже чуть подался в сторону, уступая путь огромному всаднику, который тут же едва не порубил его. Выругавшись во все горло, как делали многие, ведь кричи не кричи, все одно никто не разберет, Илия рубанул того же всадника сзади по крупу лошади. До него самого не дотянуться, больно высоко сидел. Лошадь лягнула, новгородец ударил еще раз, только теперь ей по ногам, норовя переломить колено. Конь рухнул на подбитую ногу, рослый рыцарь слетел с него и сам же оказался под собственным конем. Но даже в таком положении умудрился ударить мечом оказавшегося рядом ладожанина Тетерю. Ополченец упал, заливаясь кровью. Илия со злостью опустил на голову лежащему рыцарю свою секиру, сила удара была такой, что шлем разломился пополам, а голова под ним треснула, как орех под обушком.
– Будешь знать! – с удовольствием заявил Илия и повернулся к следующему. В этот миг чей‑то чужой меч опустился на его собственную голову, и новгородец повалился рядом с ладожанином, заливая снег вокруг алой кровью.
А клин свиньи уже прорезал Большой полк и тут замедлил свое движение. Под самым обрывистым берегом озера среди обледенелых на холодном ветру камышей его удар приняла конная дружина русских. Нашла коса на камень. Подрастерявшая силу и скорость рыцарская волна столкнулась с русскими всадниками, вооруженными и защищенными не хуже. На русских не было огромных доспехов, зато их щиты, копья и мечи вполне стоили рыцарских. Бой продолжался, но ливонцы упорно рвались вперед. Русские чуть разошлись в стороны, пропуская передовые ряды свиньи. Тогда стало понятно, куда заманивали немцев отступавшие русские. В своем всесокрушающем движении рыцари-всадники вдруг уперлись в берег озера! Обрывистый обледенелый берег не давал возможности пройти дальше, хотя бы для того, чтобы развернуться и броситься обратно. Немцы наткнулись на естественную преграду, как и задумывал князь Александр. С боков на них давили русские конники и пешие. Под берегом конное воинство ордена оказалось зажатым в плотной массе пеших и конных русских. Крутясь на месте без возможности повернуть коня, рыцари один за другим летели вниз, будучи стащенными огромными крюками, которые специально столько дней ковали Пестрим с товарищами. Более странного положения у крестоносцев еще не было. Нелепо крутясь на одном месте и отбиваясь от наседавших пеших с простыми дубинами и баграми в руках, рыцари не только потеряли свое боевое преимущество, но и попросту не знали, как выбраться из уготованной им ловушки!
Семен Рыжий радовался, как малое дитя, когда удавалось свалить очередного немца. Добивать он оставлял другим, хотя большинство тяжеловооруженных немцев и добивать не приходилось – оставались лежать беспомощной грудой на льду, страшно мешая остальным. Новгородец уже понял, что сквозь свои шлемы рыцари мало что видят, особенно по бокам, крикнул об этом приятелю Кондрату. Вряд ли тот разобрал что‑то в грохоте, который стоял вокруг, но заметил, как цепляет вражин Семен, стараясь подобраться сбоку, кивнул и сделал то же самое. Одно плохо, в такой толчее невозможно было выбрать удобное место, даже широко размахнуться и не задеть при этом кого из своих тяжело.
Рыцари окончательно завязли в массе отчаянно, не жалея самих себя, бьющихся русских. Кнехтам не удавалось прийти на помощь своим рыцарям, которых они должны попросту поднимать с земли в случае падения. Какая уж тут помощь, если самих бьют? И кнехты тоже завязли. Свинья полностью втянулась в бой. Рыцарский боевой строй, всегда легко пробивавший, буквально, как нож масло, разрезавший любые выставленные против него войска, вдруг потерял свою ударную силу!
Вице-мастер ордена Андреас фон Вельвен недовольно морщился, красивой победы не получалось. Вместо впечатляющего прохода сквозь войска противника рыцари почему‑то завязли. Что они там топчутся? Ведь эти русы не смогли даже выставить против рыцарства настоящую конницу, то, что есть там сзади, и конницей‑то назвать нельзя. Разве настоящие всадники станут прятаться за спинами пеших? Вот она, славянская глупость! – радовался вице-магистр. Конницу надо пускать впереди, чтобы она рассекала ряды противника, а не держать ее про запас до того времени, когда битва уже будет проиграна. Хотя о русском князе Александре и идет слава как о победителе шведов на Неве, но ему просто повезло, что шведское войско возглавляли такие бестолочи, как Биргер и Улоф Фаси. С ливонцами он просчитался, это тебе не морские разбойники, которых на берегу бить легче! Андреасу было даже чуть жаль, что русский князь поймет это слишком поздно, как бы ни старались русы, в пешем строю отбиваясь от наступавших рыцарей, их песня спета. Против конных отрядов должны выступать вооруженные конники. Вице-магистра раздражало только то, что бой слишком затянулся, в самом исходе он не сомневался. А кстати, где сам князь русских? Что‑то его не видно. Рассказывали, что конник неплохой…
И тут на Вороньем камне запели трубы. В засадных полках им ответили рожки и бубны. Справа и слева по железной свинье ударила конница русских. Это шли отряды конных дружин новгородцев, ладожан, суздальцев! Один из них возглавлял брат князя Александра Андрей Ярославич. Вот такого рыцари не ожидали, не имея возможности ни развернуться, ни перестроиться, ни даже просто отойти, они отчаянно отбивались от наседавших русских. Теперь уже не рыцари-крестоносцы навязывали ход боя, как привыкли делать всегда, а князь Александр со своими полками. Крестоносцам пришлось подчиниться его задумке.