Бояре неловко заерзали на длинных скамьях, смущенные недобрым пристальным взглядом Олега Ивановича, настороженные его язвительным тоном, за которым обычно скрывался гнев или сильное раздражение.
Первым осмелился нарушить затянувшуюся паузу боярин Агап Бровка.
— Как ни поверни, княже, но главная вина в случившемся несчастье лежит на Громобое, — сказал он, поднявшись со своего места. — Громобой постановил дать битву татарам на подступах к Рязани. Никто из нас не мог воспротивиться воле Громобоя, ведь твоею властью, княже, он был поставлен главным городским головой в твое отсутствие. В сече Громобой выказал немалую доблесть, спору нет, однако разбить орду Арапши он не смог. Татары гнали наши разбитые полки до самой Рязани и на плечах бегущих ратников ворвались в город через Пронские и Духовские ворота.
— Верные слова! — подал голос боярин Собирад. — Я сильнее прочих противился тому, чтобы биться с Арапшой в открытом поле. Но переубедить Громобоя было невозможно, видит Бог!
Среди старших дружинников прокатился одобрительный гул, все они были согласны с Собирадом и Агапом Бровкой. На их бородатых лицах было написано, мол, если с кого и спрашивать за поражение рязанцев в сече, так с упрямца Громобоя!
— Воины вынесли Громобоя из сечи всего покрытого ранами, — заметил Олег Иванович. — Руководить обороной Рязани Громобой не мог, ибо пребывал в беспамятстве. Кого-то из вас Громобой был должен сделать своей правой рукой, дабы наше войско не оказалось обезглавленным в случае его гибели или тяжкого ранения. Кто из вас был главным помощником Громобоя?
Бояре опять беспокойно задвигались на лавках, переглядываясь и толкая друг друга локтями.
— Чего молчишь? — обратился к боярину Свирту Напатьевичу Клыч Савельич. — Ты же ходил в помощниках у Громобоя. Ты и поддержал его на совете, когда Громобой заявил, что намерен столкнуться с татарами лоб в лоб.
— Не я один, — изменившись в лице, пробормотал Свирт Напатьевич. — Хован Зотеич тоже ратовал за битву с нехристями. Чего помалкиваешь, Хован? — Свирт Напатьевич сердито зыркнул на боярина Хована. — Пусть я был правой рукой Громобоя, но ты-то был его левой рукой.
— Ты на меня не наговаривай, приятель! — вздыбился Хован Зотеич, злобно ощерив рот. — Ты рвался в воеводы, а я нет. Я принял под свое начало полк левой руки помимо своей воли.
— Ну, хватит врать-то! — недовольно скривился Клыч Савельич, глянув сначала на Хована Зотеича, потом на Свирта Напатьевича. — Оба вы рвались в воеводы. Когда приспело время брать главенство над нашей ратью в связи с тяжелым ранением Громобоя, то вы чуть не разодрались из-за того, кому из вас быть главным воеводой, а кому — его правой рукой.
В гриднице поднялся шум, поскольку Хован Зотеич и Свирт Напатьевич стали яростно возражать Клычу Савельичу, обвиняя того в клевете и в желании оболгать их перед князем. Кто-то из бояр стал на сторону Клыча Савельича, а кто-то выражал поддержку Ховану Зотеичу и Свирту Напатьевичу. Из обвинений Клыча Савельича явствовало, что кое-кто из старших дружинников более беспокоился о сбережении от врагов своих богатств, нежели о защите Рязани от татарской напасти. Эти обвинения задели за живое Собирада и Агапа Бровку, которые тоже поднялись на Клыча Савельича, утверждая, что все его словесные выпады есть пустопорожняя брехня.
С трудом восстановив порядок в гриднице, Олег Иванович непреклонным голосом объявил своим старшим дружинникам, что всем им придется раскошелиться, а также выделить слуг и лошадей для возрождения Рязани из пепла до наступления зимних холодов.
— И еще, — сурово добавил князь, — Арапша угнал много народу в полон. Не стариков и детвору угнали в неволю нехристи, но крепких мужей, цветущих юношей и дев. Я предлагаю, братья, настичь Арапшу на реке Проне и отбить у него всех рязанских невольников. Иначе Рязань совсем обезлюдеет. Отсюда и так люди уходят на север в Московское княжество и в заволжские леса, страшась татарских набегов. Нужно показать нашим ремесленникам и смердам, что не оскудела еще Рязань силой ратной. Разбили мы некогда орду Тагая, разобьем и ныне орду Арапши! Что скажете, бояре?
Олег Иванович обвел долгим взглядом своих советников, которые сидели перед ним в своих длинных свитках и опашнях из бебряни и алтабаса. В глазах бояр не было заметно ни воинственного пыла, ни желания поквитаться с Арапшой за опустошенную им Рязань.
— Вспомни, княже, против Тагаевой орды мы выходили вкупе с муромским и козельским князьями, — заговорил Свирт Напатьевич. — К тому же Тагай зачем-то в Мещеру подался, в густые лесные дебри. Там-то наши полки и обложили его орду, как охотничьи псы медведя. Арапша же ушел от Рязани на юг, к реке Проне, а там сплошное степное раздолье. Затопчут нас татары в степи своей многочисленной конницей.
Сразу несколько голосов выступили в поддержку Свирта Напатьевича.
Внимая нерешительным речам и осторожным советам вельмож, во внешности которых было столько мужественности, Олег Иванович горько усмехался в душе. Как странно устроена человеческая природа! Его сыновья-отроки без колебаний устремились бы вдогонку за Арапшой, дабы отплатить ему злом за зло, хотя воины из княжичей никакие по причине их малолетства. А такие опытные рубаки, как Собирад и Агап Бровка, не рвутся в погоню за Арапшой, заранее не веря в победу над татарами.
Излагая свои возражения против немедленного выступления в поход, Агап Бровка твердил о том, что главная цель теперь — отстроить заново Рязань до первого снега. На это уйдет немало сил и средств! Ему вторил боярин Собирад, намеренно сгущавший краски, описывая мощь вражеской орды. «Настичь Арапшу нетрудно, князь, — молвил он, со значением качая головой. — Гораздо труднее одолеть его в битве! Воинство наше и так поредело, еще одно поражение подрубит нашу рать под корень!»
Выступая один за другим, бояре единодушно твердили одно и то же: в данных условиях воевать с Арапшой крайне неразумно. Победить его рязанцам вряд ли удастся, а вот разозлить Арапшу на свою голову рязанцы смогут запросто.
— Коль Арапша вновь повернет своих коней на Рязань, тогда от нашего града и вовсе ничего не останется, — сказал Клыч Савельич. — Убрался Арапша из наших пределов и ладно. Нам нужно раны поскорее зализать, да новую крепостную стену за зиму вокруг Рязани поставить. Погорельцам дома новые необходимо построить, церкви разоренные надо восстановить, о съестных припасах для людей позаботиться… Дел-то полным-полно! И все-то нужно успеть сделать до зимы!
Видя, что переубедить старшую дружину ему не удастся, Олег Иванович упавшим голосом промолвил, закрывая совет:
— Ладно, бояре, на том и порешим. Пусть Арапша уходит безнаказанно в Наровчат. Нам, как говорится, не до жиру, быть бы живу. Завтра же начнем восстанавливать Рязань.
* * *Ночью Олегу Ивановичу не спалось. У него было такое чувство, будто он покинут всеми, оставшись один-одинешенек на всем белом свете. На душе у князя было смутно и тяжело. Соратники не поддерживают его, они робеют перед Арапшой и с унылой покорностью готовы влачить участь побитых и униженных, не дерзая расквитаться с врагом. Воинственный дух, коим был объят Олег Иванович, пребывал словно в заточении. И выхода из этого жалкого и постыдного узилища нет никакого, ибо в одиночку без дружины князь не может тягаться с ордой Арапши. О, если бы он мог обратиться в могучий ураган, не знающий преград, способный выворачивать деревья с корнем и преодолевать многие версты за мгновение! Тогда Арапша не избежал бы его безжалостной мести!
Лишь под утро Олег Иванович перестал ворочаться в постели и смог, наконец, заснуть. И приснилось ему, будто он сидит в теремной светлице, листает книги, а перед ним вдруг предстает, как видение, его дальний предок Олег Святославич, родоначальник черниговских Ольговичей.
В «Слове о полку Игореве» Олег Святославич изображен князем воинственным и предерзостным, легко вступающим в междоусобные распри с соседними князьями. Ради достижения своих целей Олег Святославич не останавливался ни перед чем, он был жесток, коварен и неуступчив. Часто Олег Святославич в межкняжеских войнах прибегал к помощи половцев, злейших недругов Руси. Вторым браком он был даже женат на половчанке. В своем повествовании неизвестный автор «Слова о полку Игореве» называет Олега «Гориславичем» за его извечные крамолы и бедствия, причиненные им русским землям.
«Что, князь, прижали хвосты твои бояре, степняков испугались! — проговорил незваный гость, усаживаясь на стул. В голосе Олега Святославича прозвучала мрачная язвительность. — Словесами ты своих оробевших бояр на ратный подвиг не сподвигнешь, друже. Действуй личным примером, верный совет тебе даю. Завтра же поутру объяви своей дружине, что выступаешь в поход на нехристей. Скажи боярам, что те из них, кто желает в сторонке отсидеться, пусть проваливают из дружины. Мол, на их место всегда сыщутся храбрецы из простонародья. Всякое неповиновение пресекай решительно и твердо! Трусов без колебаний гони в шею, невзирая на их знатность! Лучше иметь под рукой горстку отважных и преданных людей, чем толпу нерешительных лизоблюдов».
Обомлевший Олег Иванович лишь молча кивал головой, не спуская изумленных глаз с Олега Святославича, облаченного в длинную свитку темно-вишневого цвета с желтыми узорами по круглому вороту и на узких рукавах. На голове князя-призрака покоилась золотая диадема.
Олег Святославич был широкоплеч и кряжист телом, у него были большие сильные руки и могучая бычья шея. Короткая борода Олега Святославича была заметно темнее его густых светло-русых волос. У него был крупный прямой нос, широкий открытый лоб и властный рот. Его большие голубые глаза светились холодным блеском.
«Тебя же назвали в мою честь, княже, — добавил после небольшой паузы Олег Святославич, взглянув на Олега Ивановича прямым проникновенным взглядом. — Вот и бери пример с меня в преодолении любых трудностей и невзгод. Кабы не действовал я дерзко и отважно в свое время, то не добился бы для себя Чернигова, а потомки мои не княжили бы и поныне на землях черниговских».
Пробудившись с пением петухов, Олег Иванович некоторое время не поднимался с кровати, пребывая под впечатлением от увиденного сна. В его сердце засело чувство некоего всеобъемлющего порыва, неистребимого желания к действию. В самом деле, не пристало ему ходить на поводу у слабовольных и оробевших вельмож! Эдак Рязань и вовсе захиреет, затертая между ордой и Москвой! Рязанскому князю непременно нужно огрызаться и показывать зубы, дабы сохранить свой многострадальный удел независимым от Москвы и заставить считаться с собой золотоордынских ханов.
Перед тем, как сесть за утреннюю трапезу, Олег Иванович опять призвал к себе своих старших дружинников. На этот раз он разговаривал с боярами твердым приказным тоном. «Войско выступит вдогонку за Арапшой сегодня же после полудня! — Говоря это, Олег Иванович вглядывался в лица своих бояр, недоумевающие и растерянные. — Кто из вас не пожелает сражаться с Арапшой, тому не место ни в дружине моей, ни в Рязани!»
Никто из старших дружинников не осмелился возразить Олегу Ивановичу, никто из них не пожелал уклониться от похода. Объявив пароль по войску «победа или смерть», Олег Иванович тем самым дал понять своим приближенным, что он намерен сполна расквитаться с Арапшой или же сложить голову в сече с татарами.
Глава третья Битва на реке Цне
Взять приступом Пронск с его мощными валами и стенами орда Арапши не смогла. Разорив пронский посад и окрестные деревни, татары ушли на юг, в степи. Конные сторожи пронского князя, неприметно двигаясь по следам степняков, вызнали, куда именно подались отряды Арапши. Оказалось, что несколько куреней Арапши откочевали на зимние пастбища к реке Воронеж. Еще один большой татарский отряд разбил становище за рекой Цной среди тамошних холмистых лугов и перелесков. Где пребывает сам Арапша, пронские дозорные сказать не могли, поскольку они следили за степняками только издали, стараясь не обнаружить себя на открытой местности.
Олег Иванович был уверен, что Арапша находится в татарском становище у реки Цны.
— У Арапши единственное надежное убежище в этих краях — это град Наровчат, расположенный на Мокше-реке, — сказал на военном совете Олег Иванович. — Кроме Наровчата Арапше и податься-то некуда с пленниками и награбленным добром. Река Мокша является притоком Цны. Путь от Пронска к Наровчату пролегает через реку Цну. Можно не сомневаться, степное воинство, разбившее стан возле Цны, и есть орда Арапши. Нужно настичь Арапшу на реке Цне и отбить у него русский полон. Действовать надо без промедления!
Пронский князь Даниил Ярославич внимал Олегу Ивановичу без особого воодушевления, ибо он своими глазами видел, сколь многочисленна орда Арапши, простоявшая у стен его града два дня. Даже то обстоятельство, что воинство Арапши разделилось, выступив от реки Прони на юг, не пробуждало в трусоватом Данииле Ярославиче воинственного пыла.
Однако на военном совете в тереме пронского князя также присутствовали Василий Александрович, княживший в Ижеславле, Михаил Иванович, державший свой княжеский стол во граде Михайлове, и Владимир, старший сын Даниила Ярославича. Эти трое князей, столь разные по возрасту, были одинаково храбры сердцем, поэтому они единодушно поддержали Олега Ивановича в том, что им всем надлежит напасть на Арапшу и разбить его. Благо татары не ждут нападения со стороны рязанских князей.
Ижеславский князь Василий Александрович доводился Даниилу Ярославичу родным дядей, хотя по возрасту он был моложе его почти на десять лет. Отец Даниила, Ярослав Александрович, приходился родным братом Василию Александровичу. Ярослав был самым старшим из сыновей Александра Михайловича, а Василий был самым младшим. В то время как у Ярослава уже родились дети, Василий к тому времени только-только вышел из отроческого возраста.
Василий Александрович унаследовал Ижеславль по отцовскому завещанию. Этот город лежал верстах в пятнадцати от Пронска выше по течению реки Прони.
Еще выше по течению Прони в двенадцати верстах от Ижеславля был расположен град Михайлов, вотчина младшей ветви рязанских князей. Княживший в Михайлове Михаил Иванович доводился Даниилу Ярославичу и Олегу Ивановичу семиюродным племянником. Михаилу Ивановичу едва перевалило за тридцать. Он крепко держал свой удел, являясь верным союзником Олега Ивановича во всех его начинаниях. Потому-то Михаил Иванович без промедления привел свою дружину в Пронск по первому зову Олега Ивановича.
Не желая выглядеть в глазах старшего сына жалким трусом, Даниил Ярославич поддержал Олега Ивановича в его намерении произвести внезапное нападение на орду Арапши. Кроме этого, Даниилу Ярославичу хотелось также показать себя храбрецом перед своими родственниками Василием Александровичем и Михаилом Ивановичем, которые были весьма невысокого мнения о нем. Оба прекрасно знали о неприглядных делишках Даниила Ярославича, об его кознях и интригах против старших братьев.
— Под нашими стягами собралось две тысячи конников и семь тысяч пешцев, — сказал Олег Иванович, обведя взглядом лица князей и воевод. Он говорил неторопливо, как бы взвешивая каждое слово. — У Арапши, по слухам, не меньше двадцати тысяч конницы. Раздробив свою орду, Арапша значительно ослабил свои силы. Не ведаю, сколько татар ушло к реке Воронеж и много ли их стоит на реке Цне. Главным нашим оружием будет внезапность. Коль разобьем воинство Арапши у реки Цны, тогда и Наровчат возьмем на щит.
Даниил Ярославич невольно вздрогнул, его беспокойный взгляд метнулся к Олегу Ивановичу:
— Брат, ты что же, хочешь до самого Наровчата полки вести?
— Хочу, — кивнул Олег Иванович. — Наровчат, как гнойный нарыв, образовался на окраине наших приокских владений. Сначала Тагай сидел там, не давая нам покоя своими набегами. Тагая мы разбили, и Наровчат пришел в запустение. Ныне Арапша утвердился в Наровчате и тоже занялся разорением земель наших. Это зло нужно искоренить разом и без остатка! Братья, мало разбить орду Арапши, надо непременно спалить дотла Наровчат, это змеиное гнездо!
После военного совета Даниилу Ярославичу поневоле пришлось давать объяснения Олегу Ивановичу по поводу девушек, которые насильно удерживались в тереме пронского князя, обращенные им в наложниц. Просителями за своих обесчещенных дочерей выступили перед Олегом Ивановичем горожане Пронска и смерды из окрестных деревень. Олег Иванович не мог позволить себе закрывать глаза на неприглядные поступки Даниила Ярославича. Он был заинтересован в том, чтобы местные жители поддерживали его и не стремились отколоться от Рязани.
Приезжавший в Пронск рязанский епископ Софроний пытался совлечь Даниила Ярославича с греховного пути, проведя с ним назидательные беседы. Изобразив раскаяние и покаяние, Даниил Ярославич сумел убедить епископа в том, что его старания были не напрасны. Но едва владыка Софроний вернулся в Рязань, как Даниил Ярославич вновь принялся за старое, чувствуя себя полным хозяином в Пронске.
Олег Иванович был суров и непреклонен, укоряя Даниила Ярославича его безмерным распутством. Подчиняясь воле рассерженного Олега Ивановича, Даниил Ярославич немедленно выпустил на волю всех своих наложниц, заплатив их родственникам немалое отступное в виде серебра. При этом Даниил Ярославич выслушал поношения и оскорбления из уст тех, кого он сам привык оскорблять и унижать. Даниил Ярославич трепетал в душе, слыша, как прончане упрашивают Олега Ивановича согнать его с пронского стола и посадить здесь князем хотя бы Владимира Даниловича. Местный люд с уважением и добротой отзывался об Евфимии Ольговне, прилагавшей немало усилий, чтобы вырвать своего мужа из-под дурного влияния его развратного родителя.
Олег Иванович сказал пронским боярам и ремесленникам, что обдумает их просьбу после похода на Арапшу, не раньше. Тогда же он и примет какое-нибудь решение. «Быть может, Даниил Ярославич возьмется-таки за ум и совладает со своими пагубными страстями, — добавил при этом Олег Иванович. — Пусть поход против Арапши станет для Даниила Ярославича неким испытанием и очищением. Не может он состоять из одних пороков, должны в нем быть и добрые качества, как в каждом из нас».