— Все равно вам не верю, — повторил Скворцов.
Косенков лишь пожал плечами.
— Если вас не убеждают факты — что я могу поделать?
— Зачем вы все это мне рассказали?
— Чтобы облегчить ваше возвращение к людям.
— Поздно.
— Это никогда не бывает поздно. По-вашему, с моей стороны правильней было промолчать?
— Что вы хотите от меня узнать?
— Все, что захотите рассказать сами. Я не спрашиваю сейчас, сколько убийств по приказу Корейца вы совершили. И что это были за люди. Захотите — расскажете. Я даже не напоминаю, что чистосердечное признание может благотворно повлиять на решение суда. Сейчас меня интересует другое. Во время пребывания в камере вы держались — по отзывам охраны — очень стойко, отвергли все предложения подать прошение о помиловании. Я понимаю, в то время ваша душа была начисто выжжена...
— Что ты понимаешь, салага? — хмуро бросил Скворцов.
— Возможно, вы правы, — согласился Ко-сенков. — Вам тридцать пять, мне двадцать девять. Разница не такая уж большая. Но я не обижаюсь на ваши слова — в этом я действительно понимать ничего не могу. Но я должен хотя бы попытаться понять. Потому что без этого мне нечего делать в прокуратуре. И вообще везде, где приходится иметь дело с живыми людьми. А мне нравится моя работа.
—Чем?
— В двадцать четыре года вы уже были капитаном спецназа. Если бы вы не любили своего дела, к этому возрасту вы не продвинулись бы дальше старшего лейтенанта. Значит, ваша работа вам чем-то нравилась. Вот я и спрашиваю в свою очередь: чем? Может, наши ответы в чем-то и совпадут?
— Давай договоримся... Как тебя зовут?
— Аркадий.
— Давай договоримся, Аркадий... Можешь называть меня на «ты». Может, я и буду отвечать на твои вопросы, но в душу ко мне не лезь.
— Постараюсь, — пообещал Косенков. — После освобождения из Джезказгана ты около десяти лет служил Корейцу верой и правдой. Неужели у тебя никогда не возникало сомнений в правильности избранного пути?
— Я делал то, чему меня учили. Это была моя работа. И все.
— Ты убивал людей, — напомнил Косенков.
— Я убивал бандитов, — возразил Скворцов.
— Норильский инженер Кузнецов, убитый ночью девятнадцатого июля на набережной Москвы-реки, не был бандитом.
— К его убийству я никакого отношения не имею.
— Тем более не был бандитом краевед из Твери Гармаш.
— Я его не убивал.
— Его не просто убили. Перед этим его пытали.
— Я его не пытал.
— Это сделал твой напарник? — предположил Косенков. — Кто он?
— Я буду отвечать только за себя.
— Зачем он пытал Гармаша?
— Ему нужны были какие-то документы.
— Он их получил?
— Не знаю. Когда он связал старику руки и включил утюг, я сказал, что не буду участвовать в таком деле, и уехал в Москву.
— На «шестерке», возле которой тебя арестовали после покушения на Бурбона?
Скворцов кивнул:
— Ты не пытался остановить партнера, когда понял, что он намерен прибегнуть к пыткам?
— Я ему не нянька. Он сам знал, что делает.
— Кузнецова тоже убил он?
— Спрашивай про меня. За себя отвечу. А до других мне нет дела.
— Два года назад вместе с Ивановым-Корейцем ты уехал в Штаты. — Где ты там жил — на его вилле в Беверли-Хиллз?
— Нет. Он снял для меня квартиру на Брай-тон-Бич. На виллу он меня иногда вызывал.
— Приказывал тебе Кореец в Штатах устранять людей, которые ему мешали?
— Только один раз.
— Кто это был?
— Какой-то биржевик. Рэй Мафферти.
— Ты принимал участие в убийстве геолога из ЮАР Гарри К. Никитина? Оно произошло четырнадцатого июля в районе парка Пелем-Бей неподалеку от Нью-Рошела.
Скворцов удивленно взглянул на следователя.
— О чем это ты говоришь? Никитин жив и сейчас в Москве. Если его убийство и готовилось, как я мог в нем участвовать? Я вылетел из
— Какой приказ ты получил от Корейца, когда он отправлял тебя в Москву?
— Обеспечивать прикрытие Никитину. И контролировать его.
— Кореец не доверял Никитину?
— Он никому не доверяет.
— От кого ты получил приказ убрать Бурбона? От Никитина?
— Нет, у меня не было с ним прямой связи. Мне позвонили из Нью-Йорка. О'Коннор. Это человек Корейца. Я снимал квартиру в Медведкове. Мой телефон знал только О'Коннор.
Косенков положил перед Скворцовым фоторобот неизвестного, с которым норильский инженер Кузнецов вышел из своего номера в гостинице «Россия» перед убийством.
— Ты знаешь его?
Скворцов кивнул:
— Это тот, кого ты называешь напарником?
— Кто он? Где живет?
— Этого я не знаю. Я называл его Борисом Степановичем, он меня — Павлом.
— Он вместе с тобой прилетел из
— Нет. Думаю, в Штатах он вообще никогда не был.
— Почему ты так решил?
— По вопросам, которые он задавал. О жизни в Америке. Возможно, его обещали отправить туда, когда задание будет выполнено.
— Какое задание? — спросил Косенков.
— Связанное с делом Никитина.
— Тебе известно, зачем Никитин прилетел в Москву?
— Последний вопрос, — сказал Косенков. — Я вижу, что тебе необходимо обдумать все, что сегодня узнал. Но еще одно обстоятельство хочется прояснить. Как ты сам понимаешь, драка в тюрьме Атланты не могла быть случайной. Она была затеяна специально. И лишь с одной целью — убрать Корейца. Ты согласен с этим?
— Чьих рук, по-твоему, это дело?
— Не знаю. Он не рассказывал мне о своих делах. У него в Штатах было много очень сильных друзей. Но много и очень сильных врагов... Хватит, Аркадий, — проговорил Скворцов, заметив, что Косенков хочет еще о чем-то его спросить. — Отправь меня в камеру.
— Как скажешь. Может, у тебя есть какие-нибудь просьбы?
— Нет, — коротко ответил Скворцов.
Когда его увели, Косенков сложил в папку бумаги и выключил внутреннюю трансляцию: все, что происходило в кабинете, было слышно в соседней комнате, где сидел Турецкий и следил за ходом допроса.
— Ну как? — спросил Косенков, когда Турецкий вошел.
— А сам как считаешь?
— Не знаю, — признался Косенков. — Жалко мне его, не повезло парню. Круто не повезло.
— Да, попал в расклад... Ну что, неплохо, Аркадий, — произнес Турецкий, понимая, что Косенков ждет его оценки. — Немало он сказал.
— Жалко, что не под протокол.
— Повторит и под протокол. Может, не сразу. Но на Никитина он так ничего и не дал.
— Думаете, скрыл?
— Вряд ли. Если и скрыл, то немногое. Скорее, сам многого не знает. Чистильщик. Он и не должен многое знать. Как он назвал напарника?
— Борис Степанович.
— Борис Степанович... Кто он? Задача номер два.
— А какая номер один? — спросил Косенков.
— Сам Погодин. Почему он не дает приказ Дорофееву начать скупку акций «Норильского никеля»? Бурбон убран, никто не мешает. А он бездействует.
— Возможно, это как-то связано с убийством Корейца? — предположил Косенков. — Может быть, именно он должен был отдать этот приказ?
— Тоже вопрос не из последних. Кто убрал Корейца? Люди Бурбона? Наверняка нет. Слишком близко по времени стоят эти два убийства. Чтобы инсценировать драку в тюрьме Атланты, нужно было все заранее подготовить, найти исполнителей, внедрить их в тюрьму. Нет, тут рука не Бурбона. В России он мог сделать это без особого труда. А тюрьма в Атланте — это тебе не Бутырка.
— Кто же это сделал? И главное — зачем?
— Вот тут ты прав, — согласился Турецкий. — Главное для нас сейчас не «кто», а «зачем». И если бы нам удалось получить ответ на этот вопрос, остальное здорово бы прояснилось.
Затренькал городской телефон. Косенков привычно потянулся к трубке, но тут же, словно спохватившись, вопросительно взглянул на Турецкого.
— Бери уж, — кивнул Турецкий. — Наверняка тебе звонят, а не мне. Что это мой номер, все уже давно, наверное, забыли.
— Слушаю, — бросил Косенков в трубку и обернулся к Турецкому. — Если и забыли, то не все. Вас.
Звонил Денис Грязнов. Голос у него был возбужденный.
— Дядя Саша? Вы можете сейчас приехать в «Глорию»?
— Приехать не могу. Мне быстрей дойти.
— Так приходите. Есть важные новости.
— Какие?
— Придете — расскажу. А самая главная вот какая: с нами хочет встретиться начальник службы безопасности Народного банка Анатолий Андреевич Пономарев...
2
Две новости, которыми Денис Грязнов встретил Турецкого, едва тот переступил порог его кабинета в «Глории», были любопытными, но далекими от сенсации. Первая касалась котировки акций «Норильского никеля»: за последние два дня цена их стабилизировалась и даже обнаружила слабую тенденцию к росту. Об этом Турецкий прочитал еще утром в ставшей для него привычной газете «Коммерсантъ дейли». Эксперты «Ъ» объясняли это некоторой стабилизацией обстановки в Норильском промышленном регионе в связи с погашением задолженности по зарплате. Но погашена была отнюдь не вся задолженность, никаких мер по улучшению снабжения города не наблюдалось, а уж о переговорах премьера с забастовочным комитетом речь и вовсе не заходила. Из чего Турецкий заключил, что полковник Грязнов знает жизнь лучше, чем сам Турецкий: ничего они не сделают. А если сделают, то не то. Или не так. Или не тогда.
Но у Дениса было свое объяснение.
— Вы поняли, дядя Саша, что происходит? Кто-то начал понемногу скупать акции «Норильского никеля». Это только начало. Мне один знакомый, брокер Московской товарной биржи, объяснил: много акций сразу скупать нельзя, цена обязательно прыгнет.
— Кто скупает? Народный банк для Никитина?
— В том-то и дело, что нет.
— «Менатеп»? Альфа-банк? Мост-банк?
Тоже мимо. Какая-то никому не известная холдинговая компания «Стройинвест».
— Кто ее финансирует?
— Понятия не имею. Я дал Максу задание залезть в их компьютеры, но там у них такая защита — почище чем в ядерном центре НАСА! Подождем. Макса это за живое задело — сутки из-за компьютера не вылезает, даже похудел. Вторая новость — из самого Народного банка. Там прекратили все операции с «короткими» деньгами, отказываются от всех выгодных сделок, связанных с инвестициями.
— Что это значит?
— Аккумулируют свободные средства. Это значит — операция с «Норильским никелем» вот-вот начнется.
— Резонно, — согласился Турецкий. — Что ж, послушаем, что нам скажет Пономарев...
Начальник службы безопасности Народного банка прибыл в «Глорию» на своей «вольво» минута в минуту, как и договаривались. Поздоровался с Турецким и Денисом, разместился на казавшемся хрупким для его фигуры офисном стуле и сразу взял быка за рога:
— Вы подозреваете меня в том, что я шпионю за Дорофеевым и работаю на его конкурентов. И не пытайтесь это отрицать.
— Давайте сначала определимся в терминах, — предложил Турецкий. — Мне не нравится слово «шпионить». Я предложил бы другое: «наблюдать». «Работать на конкурентов» — эти слова тоже кажутся мне неточными. Двоякий смысл: можно работать на конкурентов, принося заведомый вред вашему работодателю, а можно и просто делиться с кем-то информацией, не нанося при этом никакого вреда. Вы совершенно правы: мы знаем, что вы ведете систематическое наблюдение за генеральным директором Народного банка. Но работаете ли вы при этом на конкурентов в худшем смысле этого слова — в этом у нас нет ни малейшей уверенности.
— Но если я не работаю на конкурентов, на кой черт мне за ним шпионить?
— Вы все-таки не уловили разницы в терминах. Мы, например, ведем наблюдение за вами, но разве это приносит вам вред? Или выгоду вашим конкурентам, если они у вас есть?
— Значит, вы признаетесь, что шпионите за мной?
— Пусть будет по-вашему, — сдался Турецкий. — Шпионим. Как и вы за Дорофеевым. Только мы это делаем, выполняя контракт, заключенный агентством «Глория» и Народным банком. А для чего вы шпионите за Дорофеевым — интересно бы узнать.
— В свое время, пять лет назад, поступая на работу в «Народный банк», я взял на себя обязанности по обеспечению безопасности банка, а не его генерального директора. Личная безопасность Дорофеева — это лишь часть моей работы. Как я ее понимаю. Дорофеев или кто-то другой — для меня это значения не имеет. В банке средства государства и людей. Следить за их безопасностью — вот моя главная задача.
— Поэтому вы к нам сегодня и пришли, — предположил Турецкий.
Пономарев подумал и подтвердил:
— Да, поэтому.
— Какое именно событие привлекло вас к нам? — вступил в разговор Денис.
Пономарев удивленно на него посмотрел.
— Про какое событие вы говорите?
— Разве мало их было за минувшие дни? Убийство Корейца в Атланте. Смерть Бурбона в Строгине...
— Не первое и не второе, — отрезал Пономарев. — И не третье, если оно у вас есть в запасе. Речь идет совсем о другом. Позавчера к Дорофееву приходил человек и откровенно шантажировал его. Он дал понять, что семья Дорофеева, она сейчас в Греции, будет в опасности, если Дорофеев не выполнит его требования...
— Извините, что я вас перебиваю, но мы знаем об этом разговоре, — проговорил Турецкий и кивнул Денису: — Покажи Анатолию Андреевичу расшифровку.
Пономарев взял текст, сравнил его с другим, извлеченным из своей папки, и покачал головой.
— Ну и ну... Сколько же у него в кабинете было «жучков»?
— Три, — ответил Денис. — Один — ваш. Второй — этого, Ермолаева...
— А третий — ваш? — спросил Пономарев.
— Наш, — согласился Денис.
— Вы нарушили закон!
— А вы?
— Я действовал в интересах безопасности Народного банка.
— А в чьих, по-вашему, интересах действовали мы? — вмешался в разговор Турецкий. — Закон запрещает установку подслушивающих устройств без ведома того, у кого их ставят. Я не сомневаюсь, что господин Дорофеев дал бы нам разрешение на установку в его кабинете «жучка», если бы мы обратились к нему за этим разрешением.
— Но вы же не обратились!
— А вы? Зачем перегружать занятого человека мелкими техническими подробностями... Какой-то английский разведчик однажды сказал... полковник Лоуренс, кажется: «Я могу приготовить вам яичницу или омлет с ветчиной. Но я не могу этого сделать, не разбив яйца». За точность цитаты не ручаюсь, но смысл именно такой. Так что не стоит нам, Анатолий Андреевич, заострять внимание на таких мелочах, — примирительно заключил Турецкий. — Договорились?
— Допустим. Что вы еще знаете?
— Лучше спросите, чего мы не знаем, — предложил Турецкий. — Ответ будет короче.
— Чего вы не знаете? — послушно повторил Пономарев.
— В частности, с какого времени и почему вы начали вести наблюдение за Дорофеевым?
— Я отвечу. Откровенно, — пообещал Пономарев. — Но с условием: вы тоже откровенно ответите на мои вопросы. Идет?
Турецкий усмехнулся.
— Мы сейчас выступаем в роли разведчиков. С каких это пор разведчики начали доверять друг другу?
— Но мы же не враги, — подумав, ответил Пономарев.
— Вы меня сразили, — признался Турецкий. — Наповал. Да, не враги. И делаем одно и то же дело. Только по-разному. Можете рассчитывать на нашу полную откровенность. Дать вам честное слово?
— Ни к чему. Я и так верю... Началось все это вскоре после моего прихода в Народный банк. До этого я служил в КГБ...
— Мы знаем об этом, — напомнил Денис. — Нам рассказал Дорофеев. В «девятке». Правительственная охрана.
— Нет, — возразил Пономарев. — В «девятке» я прослужил меньше года. А все остальное время — в Главном управлении по борьбе с организованной преступностью и коррупцией. Так оно в последние годы называлось. А раньше это было Управление по борьбе с особо опасными хищениями государственной собственности. Мы тоща немало очень крупных дел провели. Ваш молодой коллега о них, конечно, не знает. Но вы должны помнить. Дело Гойхмана...
— Первое громкое дело о валютчиках, — объяснил Турецкий Денису.
— Дело Соколова и Трегубова...
— Директор Елисеевского и начальник Московского управления торговли. Оба расстреляны.
— Дело «Океана»...
— Сеть фирменных магазинов «Океан». Контрабанда черной икры. Десятками тонн. Если не сотнями. В нем был замешан замминистра рыбной промышленности.
— И сам министр, — уточнил Пономарев. — Но его приказали не трогать. Ну и другие дела, о которых в газетах не было. В общем, работали, а не только диссидентов сажали. Так вот, когда эти дерьмократы начали разгонять КГБ...
— Мы не могли бы в этом разговоре обойтись без митингового жаргона? — спросил Турецкий. — Боюсь, Анатолий Андреевич, что мы с Денисом придерживаемся в этих вопросах несколько иной точки зрения.
— В самом деле? — удивился Пономарев. — А с виду нормальные люди. Даже умные.
— С первого взгляда вас тоже не назовешь дураком, — парировал Турецкий.
— Мы ввязываемся в политическую дискуссию, — предупредил Денис.
— Ладно, отставим, — согласился Пономарев. — Так вот, мне предложили пойти в ФСБ — в пресс-центр. Или как он там назывался — отдел по связи с общественностью. Мне. А? Пресс-релизы разносить разным... Ладно, не буду. Я, конечно, послал их подальше со всеми пресс-центрами. Тут и подвернулся Народный банк. Первое время, с полгода примерно, я к делам банка не приглядывался — не до того было, команду нужно было подбирать, структуру службы налаживать и все прочее. Досье на каждого — тоже времени требовало...
— Досье на каждого работника банка? — спросил Денис.
— А как же! Нужно же знать, кто у тебя работает. Это же банк, не лесопилка. И вот однажды мне сообщили, что Народный банк выдал кредит десять миллионов долларов Международному фонду социальных изобретений. На три месяца. Меня это слегка насторожило...
— Что именно? — спросил Турецкий. — Банки для того и существуют, чтобы давать кредиты.
— Кредит был беспроцентный. А десять миллионов в ту пору для Народного банка — это были большие деньги. За три месяца их можно было бы обернуть раза два или три...
— Кто вам сообщил об этом кредите?
— Мой человек.
— Кто? — повторил Турецкий.
— Это не имеет значения.